Джон Кинг "Фабрика футбола"

Футбольная и околофутбольная литературка.
Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вс окт 28, 2007 02:01

АСТОН ВИЛЛА. ВЫЕЗД
Мы застряли в дорожной пробке на автомагистрали между Ливерпулем и Бирмингемом. Это чертово шоссе -уникальное место. Из всех дорог, по которым я ездил в последние годы, хуже ее нет. А это что-то да значит. Ведь на Севере полным-полно мертвых заводов и городов-призраков, где пацаны обездолены, а их родители задавлены жизнью. Движение застопорилось, и мы сидим злые, потому что немного запаздываем. Половина первого, а мы всё ещё на эстакаде. Легковушки, автобусы, грузовики стоят впритык. В машинах едут счастливые семьи и порядочные фубольные болельщики. Из окон свешиваются шарфы «Астон Виллы», «Челси», «Арсенала». Есть и другие клубы, которые я не могу различить. Все цвета радуги. Род говорит, что «Арсенал» играет на выезде с «Эвертоном». Кретины одеваются в цвета команды.

Бирмингем подступает со всех сторон, куда ни глянь. И там и сям - до горизонта. Красок нет, а только серые склады и заброшенные здания, рядом с ними карликами выглядят дома-близнецы, в которых живут простые «брумми». Туман заливает всё вокруг, но в нем нет естественной красоты, - словно яд ползет от потока автомобилей, которыми забита магистраль. В противоположном направлении машины летят на скорости, а мы тут торчим как букет нарезанных хуев. Автобусы, нагруженные старушками, и паки-пилигримы стремятся на юг, в Лондон. Их нельзя винить за то, что им хочется немного вкусить цивилизации. Хоть что-нибудь для разнообразия, лишь бы вырваться из будней, протекающих среди расчистки трущоб в Бирмингеме.

Мы не собираемся ехать до развязки «Спагетти» и сворачиваем в сторону Парка «Вилла», чтобы нас не засосала в себя эта, к слову сказать, жертва аборта. Мы уже раз ездили на выездные матчи и знаем, где заторы на дорогах, а где смог. «Космический век» пошел не туда. Когда мы едем на выездные матчи, то выбираем или автобус или поезд. И в том, и в другом случае есть свои преимущества. В настоящее время мы чаще катаемся на автобусах так как это позволяет нам не раздражаться и избежать расходов по оплате проезда по Британской железной дороге. Не будет и легавых, стоящих у барьера и наблюдающих, как ты тащишься от Юстона или Кингз-Кросса до посадки в Манчестере и Лидсе. А с другой стороны, если ты едешь на автобусе, ты как чмо привязан к нему. То есть в том случае, если ты хочешь попасть назад в Лондон, не разоряясь на железнодорожный билет. Ничто не совершенно под луною.

Копы знают, что такое суббота, всё перекрыли, они всегда высматривают автобусы, так что обо всем надо заботиться заранее. Чем больше устанавливают камер слежения и устраивают кордонов вокруг стадионов, словно это какая-то запретная зона, тем сильнее они усугубляют проблему, подстегивая работу мысли у Харриса. Вот и всё, о чем они по-настоящему заботятся, поддерживая свой участок в порядке. Жаль, карантинное свидетельство в случае крупных волнений не выдается, по мнению тех, кто при исполнении. Однако ничего нельзя добиться, игнорируя саму проблему. Просто заваруха возникает где-нибудь в другом месте. Так свойственно человеку, и вот почему мало пользы, если отлупишь кого-то, так как внутри у него по-прежнему не пикник на траве, и глубинные причины, как и раньше, продолжают бурлить.

- Мэнди думает, что теперь всё, ей кверху жопой лежать. А Род с утра как пизда в рассоле, теперь-то понятно, почему. Сидит там и смотрит на нас как бездомная собака, чуст свою вину.
- Что ты хочешь этим сказать? - озадаченно спрашивает Марк.
- А как ты думаешь, что я хочу сказать?
- А что ты хочешь сказать, что ей кверху жопой лежать?
- Ладно, малый, слушай сюда. Мужики у себя между ног носят шишку кожаную, которая наливается соком, как только он унюхает розочку. Цветок увидев шишечку, начинает потеть. Мужик просовывает свой отвердевшую шишку в отверстие между женских ног, некоторое время двигается взад-вперед, тебе и пару секунд хватит, а затем выстреливает белой омывающей жидкостью. Через девять месяцев, если правильно считать, на свет Божий вылезает пищащий соплячок, а болда, которая всё это затеяла, должна расплачиваться за свой проступок целых шестнадцать лет.
- Ты это всерьез?
- Именно так всё и происходит, Марк. Стал бы я врать тебе. Во всяком случае не о важных вещах. Об этом пишут во всех медицинских книгах, да и почти по всем телепрограммам, хотя и без лишних подробностей. Вот, скажем, птички и пчелки. Понаблюдай за ними летом, если какая-нибудь блядь заблудится и полетит по твоей улице, а ты к тому времени еще и знать не будешь, о чем это я веду здесь речь. Странно, что твоя старушка тебе об этом не рассказывала, когда ты ей спускал. Нас, пацанов, учили этому еще в школе, а ты вечно сачковал, торчал где-нибудь у игровых автоматов или еще где-нибудь и ковырялся с какими-нибудь захватчиками из космоса.
- Очень остроумно. А ты уверен насчет Мэнди?
- У нее задержка на два дня. Она не казалась расстроенной, когда говорила мне об этом, но прозвучало так, будто она мне по яйцам врезала. Я одеваюсь себе, чтобы выйти, а она пошла, поссала, и на тебе экстренное сообщение.

Я говорю Роду, что два дня - не срок. У баб бывают задержки гораздо более продолжительные. Некоторые их них, такие, блин, клуши, что до десяти считать не умеют. Никогда тебе не скажет, какой сейчас день недели, только месяц. Видно, что он подавлен. У него на лице такое выражение, словно ему вмазал какой-нибудь мордоворот. Марк это видит, а ведь обычно он никаких тонкостей в жизни не примечает. Как, например, не отработанные им по норме часы. Он всегда был таким, даже в детстве. Толстокожий, блин, как гиппопотам. Говорит, что в голову взбредет и ему до фени, коробит это людей или нет.

Он как раз собрался уходить. Хорошая мысль, поскольку, хотя Марк, возможно, чуточку и с говнецом, заставляя иногда думать, что он какой-то сраный психопат или что-то в этом роде, но и сам Род, бывает, заводится. Если Рода занесет, он начинает огрызаться. У него едет крыша, и тогда он в два раза хуже, чем Марк. Помню в школе на игровой площадке кто-то из пацанов схлопотал от него по роже, потому что сказал, что его девчонка блядует, и Род соскочил со своего мотоцикла как наскипидаренный. Он швырнул того пацана навзничь и стал колотить его головой о бетонное покрытие. В конце концов мне пришлось оттащить Рода, что бы он не убил того распиздяя. Конечно, это не главная черта его характера, однако что есть, то есть. У каждого есть своя слабина. Я не могу себе представить Рода в роли отца.

- Что ты собираешься делать, если это правда? Что если Мэнди и в самом деле подзалетела? - Марк выглядит озабоченным. - Как ни смотри, а ребенок - весть неважнецкая.
- Я не знаю, что делать. Мэнди не захочет от него избавиться. Она ведь не какая-нибудь проблядушка, которую обслужишь в подъезде, выпив лишнюю кружку пива. Она же, блин, мне жена. Думаю, придется стать отцом. Или это, или спустить ее пинком с лестницы.
- Дурак ты, ёптыть, если тебе такое в голову приходит.
- Да нет, этого я делать не буду. Не знаю, с чего это я так брякнул. Мудозвон я, правда?
- Ты мог бы купить ей майку Челси и водить ее так на матчи. Тебе не придется долго ходить с нами, правда ведь? Ты же не можешь идти с ребенком на плечах, чтобы размять косточки с Тоттенхемом.

Марк начинаю хохотать, а Род бросает в мою сторону недовольный взгляд. Он спрашивает, что я нахожу в этом забавного. Я отвечаю, что представил себе, как он с ребенком на плечах, руководящим операцией, дает пинка какому-нибудь охломону из Шпор, он мог бы стать талисманом нашего клуба. Он воображает эту картину и пожимает плечами. Эта фантазия всё больше захватываем меня, но я больше ничего не говорю об этом Роду. Он кончит тем, что и другие мужики с неряшливыми седыми волосами, которые по субботам прогуливаются по Фулхэм Бродвей, идут на стадион и сидят в секторе для семейных в окружении сопливых детей, в то время как остальные пацаны наслаждаются жизнью. Если Род кончит, как один из этих пердунов, то я достану пушку и избавлю его от мук. Сыграю роль ветеринара, который совершает акт милосердия в отношении бедного, глупого животного. Иначе еще одним ходячим трупом станет больше. Те, кто доят деньги из футбола, говорят, что эта игра должна стать семейным развлечением, ну и прочую чушь. Говорят, что больше девушек должно ходить на футбол. А их и так уже там хватает. Кому это надо, чтобы на трибунах во время матчей чемпионата Англии было полно визжащих детей?

Мы приободряемся, когда наш автобус сворачивает с автомагистрали и направляется к Вилла Парку. Рои Хокинс слег от простуды, и у нас появился другой водитель, который быстренько заблудился в потоке, пропуская указатели, а полицейские ловят ворон и не видят, как мы проезжаем мимо. В конце концов на другой стороне парка мы уперлись в Холт-Энд. Ну и чудак на букву «м» оказался этот водила. Не хочет брать билета на матч, который Харрис всегда оставлял для Рона. Мы убеждаем его высадить нас. Говорим ему, что пойдем пешком, а он может подобрать нас на том же месте, после того как Челси наваляет Вилле.
- Всё будет нормально, - говорит Марк, пытаясь расшевелить Рода. - Я бы не стал особенно переживать из-за этого. По крайней мере пока. Время от времени у всех баб бывают задержки. Это в порядке вещей. Может, ее что-нибудь поразило, например. А может, она немного приболела. А может, она испугалась, когда та штуковина, о которой ты говорил, налилась соком и рванула на шесть дюймов в длину, а она привыкла к шести сантиметрам и ужасней в жизни ничего не видела.

- Мэнди сумеет позаботиться о себе. - Род смеется через силу. - Она знает, что у нее происходит в нутре. Имей в виду, она сказала, что точно уверена в том, что подзалетела. Я думаю, что она может определить... хотя хрен ее знает как.
- Хватит об этом. Может, найдем кого из фанатов Виллы. Это тебя взбодрит. Отлупи пару «брумми», и тебе сходу станет весело.
- Есть такое дело. Вспомни, как они разбежались тогда, на футбольном поле. Последняя игра сезона, и пятьдесят наших вздрючили их так, что те сделали ноги.
- Слабаки! Говно на палочке!
- Я было подумал, что какого-то гадского зелья наглотался. Только что они стояли перед нами, словно сказать что-то хотят, и вдруг - как корова языком слизала, только воздух до горизонта и кучки дерьма дымятся.

Мы спускаемся по улице вдоль сплошного ряда домов. Стоят две помятые машины, и куча детишек играют на тротуаре. Костлявые бомжи-заморыши дрожат на холоде Пакистанский магазин на углу с пустыми металлическими полками и парой консервных банок на витрине. Бобы с приправой и нарезанные грибы. Стеллаж для газет, на передней полосе - бикса в подтяжках, и заголовок, обвиняющий ведущего политика в прелюбодеянии. Шайка чернокожих рябят стоит на углу и наблюдает за нами. Их, должно быть, восемь или девять человек в великоватых куртках и кроссовках. У них блестящие мотоциклы и шапочки с помпончиком, так что они, должно быть, занимаются делом.
Они караулят машины, которые приезжают на футбол, стараясь немного подзаработать. Они предлагают крышу от пацанов, которые, как они утверждают, болтаются здесь и прокалывают шины. Можно только подивиться тому, как здорово они понимают законы свободного рынка. Это основы экономики. Например, организуешь хорошенькую войну и накручиваешь деньги. Бомби, пока там в Азии не останется камня на камне, а через пару лет объяви о новых рабочих местах, чтобы восстановить разрушенное. Большие деньги лежат в канализационной системе и подаче свежей воды. Это здоровый дух предпринимательства. Строй и круши. А если нельзя напрямую взять и сломать, то установи устройство с часовым механизмом, так чтобы через несколько лет этa фиговина взорвалась и уничтожила всё к едрёной фене.

Мы направляемся через парк. Публика из автобуса на прогулке. Зрелище, должно быть, странное. Теплый день, в парке зеленая трава и деревья, парочка влюбленных выгуливает свою ушастую собаку, посматривает на нас и направляется в противоположную сторону. Забавно, но мне как-то не по себе. Вне своего привычного окружения мы выглядим словно лопухи на подоконнике. Похоже на то, когда мы сделали остановку, чтобы отлить, на пути в Сандерленд на игру с Ньюкаслом, тогда Фейслифт постарался на славу во имя загрязнения английского пейзажа, проведя мочевую атаку с применением прохладительного напитка «Эйджент Оранж». Там мы были чужеродным элементом, а здесь сделали еще один шаг вперед. На сей раз этого толстожопика с нами нет, и Харрис идет впереди, забрызганный грязью, поглядывая влево-вправо, как те кивающие игрушечные собачки, которых пакистанцы возят у заднего стекла своих «датсунов».

Справа от нас симпатичное здание из красного кирпича. Мы перешагиваем через бордюр и идем прямо по опавшей листве. Словно племя апачей на фоне неба. В том же направлении тянутся пивные, небольшие стайки подростков, которые, сразу видно, сроду не попадали ни в какие переделки. Мы подходим к улице, проходящей вдоль одной из сторон стадиона, и сразу погружаемся в суету субботнего дня. Главный вход в Парк «Виллы» впечатляет. Старая кирпичная кладка из другой эпохи, красивый осколок старины. Стильно и старинно. Времени два часа. Здесь полным-полно народу, люди расхаживают туда-сюда, на многих из них майки «Виллы». Мы идем к Холт-Энду, клином посреди улицы, следим за реакцией, однако без особой надежды Толпа раздается перед нами. Все видят: мы - «Челси», и все знают, что мы - костяк. Не видно у нас шарфов, мы не кричим, но всё ясно, как Божий день. Любая блядь может нас отличить. Харрис обложил, как следует, пару парней, идущих в обратном направлении, но это потеря времени, те и ухом не ведут.
-Что случилось с этими мудаками? - смеется Марк, это он так шутит.
-А им по фигу. Их интересует только футбол.
Я смотрю на прохожих. Они ведут за руку детей, чтобы те не затерялись в толпе и не мешались под ногами. Они бросают на нас беглый взгляд, в котором к отвращению примешивается и немного страха. Они старше нас и не ротозеи какие-нибудь. Но они на своей территории, с детьми, а мы для них просто лишняя проблема, наряду с неоплаченными счетами и очередью за пособием по безработице. Они хотят посмотреть футбольный матч, но пока не добрались до своего места.

Мы - возле Холт-Энда, и ничего не происходит. Толп фанатов «Виллы» не видать, а если судить по виду молодых парней, разбитых на группы по три-четыре человека и околачивающихся кругом, то ввязываться в драку - самое последнее, что может прийти им в голову. Мы идем назад по тому же пути, а болельщики «Виллы» спешат нам навстречу. Эта братия — настоящие «брумми» со своими хитрыми приспособлениями и ударениями в речи. Ясно, что мы готовы к небольшой потасовке, но для того, чтобы что-то случилось, нужно, чтобы тебе оказывали сопротивление. Мы настороже уже целый день, всю дорогу от Лондона, мы готовы и жаждем действия, но нет никого, кто бы заслуживал быть вздрюченным. Мы ходим взад-вперед по улице за пределами их стадиона, и от них зависит начинать базар. Они должны пойти на нас. Нам нужен костяк «Виллы», чтобы всё заработало, как надо. Эти мудачки вокруг нас со своими программками и заношенной спортивной формой клуба не в счет.

- Не знаю, что это с ними? - смеется Харрис. - Если ты ведешь себя вызывающе, то больше этого ты уже ничего не можешь сделать. Наше дело предложить, а уже пусть другая сторона старается, чтобы не выглядеть бледной.
- На другом конце улице есть несколько пабов, - говорит Билли Брайт. - Давайте сходим туда. Посмотрим, сумеем ли вспугнуть этих говнюков.
- Да их, наверно, закрыли, - говорит Марк. - Впрочем, попытка - не пытка.
Мы пробираемся сквозь целый ряд ворот, ведущих на другой конец улицы. Там сетка, сквозь которую пялятся толпы народа - ждут появления игроков. Мне противна эта картина. Культ героя. Я хочу сказать, что если я и болею за свою команду, то разговаривать с игроками мне не хочется. По крайней мере, не сквозь решетку ограды, высунув язык, как очумелый белый медведь в зоопарке. Уж будто игроки лучше, чем я сам. В течение недели разговоров вполне хватает. Бред да и только. И мы идем себе по небольшой автостоянке и дальше к противоположному входу. И вдруг -«Челси» повсюду. Хорошо: ходишь кругом вокруг стадиона, а все люди вокруг тебя говорят по-другому и одеты не как ты.

- Вон там. Парочка пабов в самой глубине улицы, - Билли Брайт выступает в роли Пайд Пайпера и ведет нас за собой. А вот и проход со щитом на окне на случай беспорядков, полно полицейских. Они молча смотрят, как мы проходим мимо. Стоят неподвижно, не вмешиваются. Мы идем навстречу потоку фанатов «Челси» по другой стороне. Светит солнышко, но всё равно холодно. И все пространство вокруг футбольного поля как будто вымерло. Никого не встречаем, пока не добираемся до каменной пивной на углу, она закрыта, а потом до перекрестка, еще одного свидетельства упадка центральных графств, руины у нас перед глазами. Через улицу - паб, у которого стоят две полицейские лошади и развозной автофургон для перевозок, припаркованный прямо на улице. На окне надпись: «Только для местных болельщиков». Время от времени какой-то тип в куртке с капюшоном стучится в дверь и влезает внутрь. Это не совсем похоже на главный штаб «Виллы» так что мы гуляем дальше. Ничего нет. Все пабы закрыты а «Виллы» на виду как не было, так и нет. Мы сделали всё что могли, и пускаемся в обратный путь к стадиону, на стартовый удар по мячу. Должен признаться, я ничего и не ожидал. Минут десять нам приходится стоять в очереди, а какой-то молоденький легавый объясняет, что если кто выпьет перед игрой слишком много, пусть пеняет на себя, его не пустят на матч.

Пройдя внутрь, я выпил чашку чая. Мы сидим на небольших пластиковых сиденьях и ждем, когда начнется игра. «Вилла» поет в Холт-Энде, но «Челси», когда мы играем на выезде, всегда выдает хорошие вокальные партии. В конце-то концов это такая фигня, которая помогает нам размяться и отвлекает Рода от мыслей об отсутствии у Мэнди менструации. Я начинаю вспоминать о той чувихе, с которой гулял, когда был пацаном. Года два ходил с ней, пока не узнал, что ее трахает какой-то хуй с горы из Килбурна. Клэр одно время вообразила, что подзалетела, и я сдуру рассказал об этом Марку, который раззвонил об этом повсюду. И вскоре надо мной только ленивый не издевался. Она была чернокожей, и меня заколебали вопросами, на кого будет похож ребенок, будет ли он наполовину - человек, а наполовину - бабуин.
А я злился, потому что не собирался становиться отцом в пятнадцать лет, и ребята пытались облегчить мои страдания небольшой толикой юмора. Но в конце всё устроилось, потому что у Клэр дело наладилось, и мы снова продолжили встречаться. Пронесло, и я трахнул ее в чужом автомобиле на заднем сиденье, в который мы влезли, а на следующее утро я был красный, как свекла. Она была нормальная девушка, эта Клэр, увлекалась старой музыкой и так далее. Потом, повзрослев, она стала танцовщицей. Несколько лет назад она переехала из вашего района на север Лондона с каким-то торговцем шашлыками. Она была одной из тех женщин, с которой, если встретишься с ней и через двадцать лет, дело может кончиться тем, что ты с ней и останешься. Я напоминаю Роду о Клэр, чтобы он взглянул на вещи с хорошей стороны.
- Она была вся огонь, - говорит он, - вкусная такая.
- Я бы с ней перепихнулся, если бы у меня был шанс, вмешивается Марк.
-Всё было при ней. Она же сделала карьеру как танцовщица, так ведь?

«Челси» прорывает защиту «Виллы», и мы вскакиваем. Мяч летит в сетку, и мы прыгаем на месте, беснуемся. Клэр и Мэнди забыты. Хорошая игра - футбол, а когда в конце раздается финальный свисток и мы покидаем трибуны, нас распирает от счастья. Но начинает смеркаться, и мы идем назад через парк среди большой, многоголовой толпы. Билли Брайт встает у дерева и начинает мочиться, а какая-то женщина, идущая навстречу, смотрит на него, как на закоренелого преступника. Он направляет струю в ее сторону, и она убегает.

Автобус ждет нас, и мы уже готовы отправиться в обратный путь до Лондона, рассчитывая сделать остановку в Нортхэмптоне. Ребята, охранявшие автомобили, всё еще здесь. По ним видно, что работа их здорово утомила. Времена трудные, и тот, кто находится в самом низу кучи, всегда первым начинает задыхаться. Харрис сунул водителю двадцать фунтов стерлингов, чтобы остановиться в Нортхэмптоне, так чтo всё на мази. Мы едем медленно среди других машин с болельщиками. Добравшись до магистрали, мы прибавляем скорости, и всё идет превосходно. Примерно через час мы будем в каком-нибудь пабе Нортхэмптона. После того как игра закончилась, Род сидит неподвижно, глядя в окно на окружающий мир, убегающий назад.

- Звякни Мэнди, когда будем в Нортхэмптоне, - переувшись через сиденье говорит Марк, сидящий с Черным Полом. - Наверняка у нее сейчас начался мензик. Чтобы ты не переживал, она готова истечь кровью.
- Я позвоню ей, только не думай, что у меня от этого яйца перехватывает.
Вскоре мы съезжаем с автомагистрали и останавливаемся у знакомого паба, как уже было не раз. Мы смело идем вперед и заказываем выпивку. Род тут же линяет звонить. Я наблюдаю за ним, вижу, он вроде разговаривает по телефону. Но, вернувшись, Род говорит, что не дозвонился. Он разговаривал сам с собой. Мэнди, должно быть, у своей матушки, а возможно, как Клэр, крутит динамо. Бабам никогда нельзя доверять. Она тебе семь верст до небес наговорит: честность, чистота... А стоит отвернуться, у нее трусы -шеп на пол, и пятками уже какому-нибудь говнюку в очко стучится.

- Ой, бля, как мне этого не хватало! - говорит Род, поднося ко рту стакан. - Кайф.
- Это поможет тебе прийти в себя, - говорит, усевшись рядом, Черный Пол. Он пьет апельсиновый сок. - Ждать, пока у бабы всё наладится, дело стрёмное.
- А что же ты сам ничего не пьешь?
- У меня с женщинами проблем не бывает. Обращайся с ней, как с половой тряпкой, и она будет тебя любить. Но предоставь ей свободу действий, и она будет позволять себе лишние вольности. Это война, япона мать.
- Мэнди - нормальная баба, прямая, цельная.
- Может, и так. Ну а ты-то? - вступает в разговор Марк. - Немного пива в брюхе, и уже принюхиваешься ко всему, что движется.
- Ну, это другое дело. Это не считается.
- Вот как?
- Не знаю, но это почему-то совсем другое дело. Я знаю, что сам не собираюсь делать ничего такого... мне кажется. Алкоголь всему виной.
- Прежде всего ты сам его пьешь, - говорит Пол, не выходя из роли заботливой, блядь, тетушки. - Тебе нравится его воздействие, иначе ты бы не напивался. Ты ходишь на футбол и не пьешь, потому что знаешь, что в бутылку полезешь. Вот вечером ты можешь отправиться в общество, и тебе всё до фонаря.
- Не знаю. Разве можно так много думать об этом.
- Это война. Не забывай об этом. Психологическая война. Подыми руку на женщину, и она запомнит на всю жизнь. Можно к ней относиться, как к половой тряпке, но одновременно надо уважать ее. Если ты выходишь из себя, то это значит, что она достала тебя.
- Пол в некотором смысле прав, - говорит Марк. -Пьянство - это не оправдание. Все говорят: пьян, мол, был, а всё дело - в смелости. Но вообще-то кому нужно это оправдание?
Род опрокидывает свою кружку, и мы быстро его догоняем. Выпив пять пинт, Род идет к телефону и снова набирает номер Мэнди. Я слежу за ним и вижу, что на этот раз он уже точно с кем-то разговаривает. У него на лице появляется широкая ухмылка. До ушей. Джокер да и только. Кладет трубку и возвращается. Он добился своего, а «Тампакс» опять стал зарабатывать у Мэнди на пропитание. Он сжимает пальцы в кулак, словно только что забил гол.
- Один ноль. Свершилось, сегодня после обеда.
- Я же говорил, что всё будет нормально. Чего переживал?
- Ну да. Но вот смотри, разве не так? Видишь, как твоя жизнь, вся в штопанных гондонах, проваливается куда-то в трясину. И знаешь, что никуда ты не съебешь из Лондона и ничего-то не поделаешь с этой жизнью, а просто так и будешь жить, пока не помрешь. Но ведь хочется иметь выбор. А с детьми на всём надо ставить крест.
- Зависит от того, как на это смотреть, - говорит Харрис. - У меня двое детей. И ничего это не меняет. Воображение одно, как и всё остальное на свете. Я вижусь с ними два раза в неделю, и всё замечательно. Я не променял бы их ни на что, хотя сейчас мы с их мамашей не живем вместе. Мы здорово ладим друг с другом. Дети - самая важная вещь на свете, как только они у тебя появляются.

Я взглянул на Харриса другими глазами. Я никогда бы не подумал о нем в этом ключе, хотя в услышанном ничего нет необычного. На футболе встречаешься с разными ребятами, но некоторых из них знаешь лишь с одной стороны. Потом они растворяются среди будничных забот. Никто ведь не расхаживает с табличкой на шее и надписью, объявляющей всем и каждому, что ее обладатель - хулиган и забияка. У каждого есть своя работа и своя любовь, хотя, конечно, они отнюдь не святые. Футбол - это фокус, способ упорядочивать жизнь. Если бы не было футбола, мы нашли бы что-нибудь другое. Возможно, это было бы еще более бестолковое средство. Так или иначе агрессия должна иметь выход, и власти хорошо это просекают, строят нас как безработных на бирже, чтобы поставить под ружье, скомандовать: приготовиться! пли! - и куча убитых: арабы, ирландцы или кто там у них на этот раз герой недели?
- Я свободен, - говорит Род. - У меня такое чувство, словно из тюряги вышел. Отдаю пас, прохожу вперед и собираю бабки.
- А вот и нет, - вступает Марк. - Чтобы понять, нужно пройти через это. Неповторимое состояние. Поверь мне на слово.
- Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду.
Вечер проходит быстро. Мы очнулись в десять. Водитель автобуса говорит, что отъезжает в одиннадцать. Мы пытаемся убедить засранца, предлагаем задержаться и пойти с нами в один известный нам клуб. Но ему не интересно. Говорит, что у него жена и дети, которые его ждут. Мы не представляем, кому нужна эта канитель: рвать жопу, чтобы вернуться в Лондон к трем часам утра? Род принимает решение. Он говорит, что предвкушает, как примет кровавую ванну, когда попадет домой. Сегодня его день, и мы оставляем за ним последнее слово. Он советует нам надраться. Ведь у нас есть еще целый час до отъезда в Лондон.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
Последний раз редактировалось Papa Пн окт 29, 2007 18:29, всего редактировалось 1 раз.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вс окт 28, 2007 17:24

ПРАХ КО ПРАХУ
Жизнерадостный молодой человек произнес несколько слов, присутствующие на похоронах спели песню в память об усопшем без музыкального сопровождения, и останки покойного были опущены вниз, туда, где вскоре они растворятся в небытии. Мистер Фаррелл восстановил способность размышлять, утерянную со смертью друга. Не пустота, а новое начало, если и в самом деле в это верил Альберт Мосс, а почему бы и нет? Он сам не обладал верой, глубокой и прочной, и сомневался, что его друг-спиритуалист верил бы во всемогущего и вселюбящего творца, если бы посидел в концлагере. Но так было демократичней.

Вместе с трупом Альберта возникли мысли о миссис Фаррелл. В конце концов ее муж обрел покой; когда-нибудь он навестит могилу с надгробным камнем, прочитает надпись, которую он сам выбрал после стольких мучительных раздумий, стольких пережитых в нерешительности дней и ночей, а потом подрежет и приведет в порядок любимые им красные и белые гвоздики. Он видел медленно истлевающую плоть, ссохшуюся кожу, гипертрофированные морщины, а вместе с этим зарытые в землю трубы для сточных вод и кучи костей. Дрожь пробежала по его телу, начавшись возле плеч и скатившись до самых пят. Он сидел на скамье, но она заставила его наклониться вперед. Никто не обратил на это никакого внимания. Все видели лишь старика, переживающего горе.
Когда прихожане друг за другом покинули часовню, мистер Фаррелл задержался. Он сидел, обхватив голову руками. Слезы сочились сквозь сильные пальцы, не попадая ему в рот. Он по-настоящему не плакал с детства, хотя как следует не помнил и этого. Да и сейчас он обходился без всхлипов и стенаний. Он был печален, но одновременно ощущал облегчение. Он долго сидел в неподвижности. Картины прошлого вспышками возникали в памяти и медленно исчезали прочь. Уложенные ряды трупов и гниющие тела из военных лет сменялись счастливыми воспоминаниями; семья, друзья и гордость за себя в годы войны.
В то время как его сверстники фыркали на собеседников, которые, кроме мирной жизни, ничего не знали, мистеру Фарреллу было всё равно. Может быть, Харрис, летавший на бомбардировщике, был не прав в отношении Дрездена. Какая слава в том, чтобы жечь и дома и людей, как это бывало? В то же время он не понимал, чего бы он добился, ругая пенсионера, который делал то, что считал нужным. Все они тогда были детьми. Подростки в военной форме, однако он поражался, глядя на изгибы истории, которую переписывали, пересматривали и выворачивали наизнанку. Он жил историей, насколько позволяла ему память. А через несколько лет он умрет, а может, и раньше. И тогда задача будет возложена на книги, которые из вторых рук будут рассказывать об истории.

В конце концов мистер Фаррелл встал и справился со своей слабостью. Ведь ничем другим слезы и не могли быть. Его пол, его социальное положение отнимали у него право быть мягким, проливать слезы и открыто переживать горе. Оно было привилегией тех, кто располагал временем и испытывал повышенную потребность в проявлении эмоций. Он не жаловался, так как обладал внутренней силой, необходимой для того, чтобы идти по жизни, способностью смотреть в лицо трудностям и оказываться на верху положения. Слабый погружается в депрессию, когда названия теряют смысл и чахнет рассудок. Возможно, он и там был уже на грани, когда страдал галлюцинациями и видел свою жену там, где ее, возможно, и не могло быть, слышать ее голос у себя в голове и позволять себе усваивать способ мышления Альберта. Но со всем этим он уже покончил. Она умерла.

Его не трогали религиозные обряды и образы. Только од, на реальная картина - жир тает на большом жару, вскипает стекает с очага и застывает. Во глубине души он завидовав Альберту с его спиритуализмом, и все-таки никогда не мог погрузиться в себя. Вера дается с рождением. Если человек создает свою собственную теорию о жизни после смерти, то кто может сказать, что она не верна; всё равно что гадать по звездам. Время - вот суть вопроса. И хотя он ежедневно воссоздавал прошлое, ему в его возрасте было слишком трудно следить за препирательством между шагом вперед и шагом назад, будущее предлагает более простые и позитивные решения.

- Как прошло? - спросил Винс, когда его дед открыл дверцу автомобиля и сел на место пассажира.
- Похороны как похороны, хотя на этот раз было лучше, чем обычно. Не было органиста, который бы играл на нервах и фальшивил, а говорили немного. По крайней мере отсутствовала суета, которая была при погребении твоей бабушки. Я помню всё, словно это было вчера. Ревел расстроенный орган, отдаваясь эхом в голове и сводя с ума. Потом приходский священник молол вздор о женщине, с которой никогда не встречался и о которой даже не знал, что она еврейка, родилась в Будапеште, а умерла атеисткой в Лондоне, что ей нужно его прощение, как мертвому припарка, хотя она и занимает участок на его кладбище. Клянусь, если бы он говорил еще дольше, меня бы повесили из-за него.
Винс Мэттьюс кивал головой, не зная, что сказать. Потом он повернул ключ зажигания и направил машину к краю дороги, пытаясь пробиться вперед в потоке автомобилей. После смерти жены старику пришлось нелегко, но, кажется, сейчас он уже приходит в себя. Он нашел дырку и нажал на газ, торопясь оставить за собой крематорий. Со светофорами ему везло, и вскоре они уже мчались, оставив за спиной Чисвик Флайовер и нацелившись на Кью.

- Ты должен приехать ко мне в Австралию, как только я там устроюсь, - сказал Винс. - Дай мне пару месяцев, чтобы всё наладилось, и приезжай. Живи, сколько хочешь. Работу я найду без труда. У меня там довольно много знакомых. Можем забраться в самую глушь и полюбоваться красотами. Стало потише, политические взгляды никого не
волнуют, бандиты не беспокоят, нечего бояться и того, какой налог тебе выпишут в муниципалитете на следующий месяц.
- Ты же знаешь, я мог бы туда уехать много лет назад. Мой брат эмигрировал после войны, и он хотел, чтобы я испытал себя. Но мне это было как-то не по душе. Имей в виду, может быть, я тебя переправлю по сходной цене, хотя добраться дотуда не так дешево. Я не знал, какая сложится ситуация после войны. Это было увлекательное время в известном смысле; происходящее вокруг захватывало тебя полностью и не оставляло времени подумать. Потом, через некоторое время, чувство облегчения сменилось на грусть.

В те дни ни от кого не приходилось ждать помощи. Не к кому было пойти и поговорить об увиденном и сделанном. Хватало хлопот с твоей бабушкой после всего того, что она пережила. Однако мы всё преодолели. Другого выбора не было. Или так, или сумасшедший дом. Может, мы были тогда сильнее, не знаю. Не то что вы, маменькины сынки, со своими адвокатами и социальной защитой.
Оба рассмеялись. Винсу хотелось узнать, убил ли он кого-нибудь на войне, но никогда не спрашивал об этом. Уже в детстве он видел много такого, чтобы не задавать лишних вопросов. Этим трудно делиться, хотя и была война, борьба за выживание. Ему пришли на ум драки, в которых он участвовал, когда был помоложе. Он никак не мог соединить в одно два разных характера, оставаясь одним и тем же человеком. Попади он в сложную ситуацию, он будет сражаться за выживание, но одновременно он предпочитал совершить путешествие на другой конец света, чем съездить в Ливерпуль или Манчестер. Потерять голову из-за какой-нибудь девчонки было для него лучше, чем буянить перед входом в подозрительное заведение с глазами, мутными от выпитого и башкой, готовой получить еще одну оплеуху от какого нибудь психа, выскочившего на улицу, чтобы причинить тебе серьезное увечье.

- Я оплачу тебе перелет, не беспокойся. В прошлом ты немало сделал ради меня, когда я был мальчишкой, ну н все такое. Ты просто отправляйся в «Хитроу» и получай удовольствие от поездки. И не подведи меня. Мама с папой говорили, что приедут, а ты приедешь сам, вот посмеемся. На машине ты заберешься в пустыню, а там ничего, кроме песка и линии горизонта. Обожженные горные цепи, как утверждают аборигены, - это спящие животные, которые создали мир. Это заставит тебя задуматься. Никакой психологии толпы, только кенгуру и, может быть, несколько аборигенов, погруженных в дрему на жаре.

- Это будет моя вторая молодость. Детство не считается. В первый раз за границу с 1945 года. Ты же знаешь, я ни разу не летал на самолете. Говорят, это надо испытать. Приятней, чем спрыгивать с десантного катера под огнем немецких пулеметов, норовящих разрезать тебя пополам, когда ты выбираешься на берег, а сзади сволочь сержант со своим пулеметом, орущий, что уложит тебя на месте, если ты будешь долго копаться. Видишь ли, так оно и было. Если не поторопишься, несдобровать ни тебе, ни твоим ребятам.

- Если ты летишь в Австралию, к тебе относятся со всем уважением, так как за место ты дал приличную сумму. Не то что какая-нибудь двухчасовая поездка в Испанию или Грецию, как на метро. Ты взялся за большое дело, и все заботятся о тебе. Дармовые напитки, еда на тележке и кино. Будут там и дурочки, работающие стюардессами.
- Может, я найду себе какую-нибудь куколку, чтобы она позаботилась обо мне, кто знает. Для меня это еще актуально. Даже у старика время от времени возникает желание.
Вине смутился. Ему не хотелось думать о том, как его дед займется делом, трахая какую-нибудь фифочку из Бритиш Эарвейз на пляже Бонди. Развлекает ее приятной болтовней, натягивает презерватив, раздвигает ей ноги забивает в империю «Британских Авиалиний» свой пролетарский болт. Костлявый зад движется вверх-вниз в ритме духового оркестра, голоса в некотором отдалении, блондинка с голубыми глазами, покоренная чарами пенсионера, медали, которые он редко надевает, потому что считает их мусором, фиолетовые ногти длиной в километр впиваются в сухую, как наждак, кожу, а вот дело доходит до стонов -дань возрасту и опыту. Состарившийся гигант секса из Вест-Энда на гастролях в провинции. Блондинки в бикини порхают вокруг довоенной модели учителя вальса, уплетающего завтрак ранним утром. Винс тряхнул головой. Такие девицы, должно быть, недоразвиты. Противно.

Совращение малолетних, только наоборот. Он взял кассету с магнитофонной записью техно Spiral Tribe, сделанной братом, вставил ее в плеер и убавил громкость, чтобы было чуть слышно.
- Поднимаешься высоко над облаками, а потом пролетаешь над теми местами, о которых говорят в новостях: Эль-Кувейт, Дели, Сингапур, всё что угодно, и оттуда из космоса глядишь на всё сверху, очертания облаков, а когда солнце восходит, а ты смотришь в окно, то кажется, что видишь, как искривляется пространство. Словно ты уже на полпути
к тому, чтобы стать астронавтом, путешествуешь в компании с ангелами. Необычные ощущения. Ничто не может навести тебе и малейшего вреда.
. - Звучит неплохо. Потом проверим. Ты, наверное, больше не приедешь сюда.
- Приеду. Месяцев так через шесть, примерно. Я люблю Англию и всё такое прочее, но она - черт знает что, правда. Здесь - вся ерунда, которую приходится таскать на своем горбу. То есть я знаю, везде одно и то же, куда ни поедешь, но мне хочется скорее быть снаружи и, пригнувшись, заглядывать внутрь, чем находиться в гуще вещей, которые все время подвергаются насилию.

Винс миновал мост Кью, включил правый поворот, остановился, ожидая разрыва в потоке машин, чтобы нырнуть на Южное кольцо. Он съехал к главному входу в Кью и легко нашел место для парковки. В это время года здесь на пустыре всегда было много свободного места. Дом больше походили на особняки, и его всегда занимало, хорошо ли здесь живется людям. Возможно, неплохо. Конечно это был не Лондон, по крайней мере не тот Лондон, который он знал. Летом здесь устраивали площадку для крикета, а в старой церкви на другой стороне подавали чай и пирожные. Деревня да и только. Они вылезли из машины и подошли к главным воротам. Платил Винс, так как в наше время попасть в Парк Кью стоит недешево.

В последний раз мистер Фаррелл приходил сюда пять назад, это была летняя прогулка с женой, его прежняя профессия хорошо сочеталась с достопримечательностями ботанических садов. Винс был здесь ребенком со своими родителями, бабушкой и дедушкой. Особенно часто он вспоминал тот случай, когда брат заблудился в уголке парка, выходящем на реку. Когда он нашелся, дед здорово отлупил его. Они шли прямо, потом свернули налево к озеру, Дом Пальм - направо. В детстве Винс был уверен, что это космический корабль. Его очертания, стеклянная обшивка с элегантными линиями, ухоженность, - он казался таким же большим, как и раньше. Они остановились у воды. На противоположном берегу гуляли двое пожилых людей и три японских туриста, как слабое напоминание о столпотворении в другое время года. Земля выглядела черной и тучной, солнце пряталось за облаками, призрак уединения и надежда на жизнь, прячущейся под слоем почвы и ждущей удобного момента, чтобы взойти и заполнить весь мир.

Они пошли в Дом Пальм, тяжелые двери с шумом захлопнулись за ними. Внутри было тепло и влажно, сквозь роскошную листву едва видны стеклянные панели, слышалось постоянное шипение водяных брызг. За несколько минут они побывали в Амазонии, тропических лесах Азии, понеслись над всем земным шаром. Повсюду экзотика и буйная растительность. Он поднялись по винтовой лестнице на верхнюю галерею, остановились, чтобы взглянуть вниз на громадные листья и причудливую кору деревьев, затерянных в джунглях у озера Виктория.

- Умели раньше делать хорошие вещи, правда ведь? -сказал Винс, нарушив наконец молчание, прерываемое лишь шумом шагов по металлу. - Не только кровь да разбой сеяли. Я вот читал, что тогда практиковали такой обычай: кастрировали аборигена и заключали пари, через сколько времени он умрет, а придешь сюда и видишь, что были и другие люди, которые действительно строили, но это уже другая история. Глядишь на это, на парки в Лондоне и разные музеи, и не видишь никого, кто бы делал то же самое в наши дни. Всё урезают и закрывают, и если наложат лапу на Кыо, то застройщики спилят все деревья и превратят территорию в первоклассную недвижимость.
- В одном случае дела обстоят лучше, в другом - хуже, -ответил мистер Фаррелл, - где пусто, а где густо. Взгляни на мое время. Мировая война, миллионы убитых, изнасилованных, замученных. И это Европа. А сейчас мы производим оружие для других, их очередь убивать, но пока не в таком масштабе, как мы. Зависит от того, как на это смотреть.

Мистер Фаррелл был рад, когда они вышли из Дома Пальм. Влажность стесняла ему дыхание. С удовольствием вдыхал свежий воздух и Винс. Ему было приятно видеть старика в хорошем расположении духа. Обычно он говорил о своей жене в настоящем времени, словно она была рядом с ним, сидит, может быть, за столом у них в доме или прилегла в спальне, выглядывая в окно в ожидании мужа. Что-то болезненное присутствовало во всем этом, и Винс, размышляя о своей бабушке, представлял, как она смеется горлом. Но на этот раз дед говорил о ней в прошедшем времени. И ему стало намного легче на сердце.

Они пошли по направлению к реке, мимо второго озера с утками на воде и утиным пометом на берегу, двигаясь по кругу, так что в конце концов они добрались до Дома Эволюции. Винс читал о бесполом и половом воспроизводств о роли летучих мышей, пчел и бабочек в опылении, о дополнительной силе, приобретаемой через половую деятельность, и прибавлении новых генов, которые способствуют появлению дополнительных шансов на выживание. Профурсетки, мега-смесь Великой Британии, тому доказательство.

- Я рад, что мы дошли сюда, - сказал мистер Фаррелл, сидя через полчаса в соседнем ресторанчике, словно белка отправившаяся на прогулку в поисках кусочка бутерброда с сыром. - Места вроде этого как-то воодушевляют. Это настоящий мир, - всё, что имеет отношение к деревьям, растениям и цветам, и ученые ищут, какие лекарства можно получить от природы. Об этом никогда не говорят. Все время
многие вещи предстают своей негативной стороной.

Вине кивнул. Дед был прав. В его памяти парк Кью был неразрывно связан со счастливыми воспоминаниями, но сейчас в этом месте ощущался и какой-то более позитивный заряд. Нечто более изощренное, словно кто-то пытался втянуть людей в работу, старался научить их, воспитать и тому подобное. Может быть, раньше он этого не замечал. А как узнать правду о прошлом, когда, с одной стороны, звучат истории о кастрированных на спор аборигенах, а с другой - живут натуралисты и садоводы, которые путешествуют по планете, очарованные деревьями и растениями и, пытаясь сохранить природу, рассказывают человечеству, какие ему будут от этого выгоды.

- Зачем тебе ехать в Австралию, если у тебя есть вот это? - смеялся мистер Фаррелл. - Там, должно быть, чудесно, но та земля никогда не станет твоей родиной, не так ли? Возможно, поэтому я никогда не уезжал и не испытывал там судьбу, теперь-то я знаю. Это значило бы признать поражение, заявить, что какая-то часть моего существа никуда не годна, что страна, которая меня создала, - пустое место. Будущее заслуживает того, чтобы его видеть, чтобы знать заранее, что же произойдет потом, пусть даже через десять или двадцать лет движения по той же колее. Именно осознание этого и поддерживает человека в пути. Застряв в прошлом, ты никогда не продвинешься вперед. Половина на половину. Храни в себе всё доброе и умножай его. Но отбрасывать всё от себя и начинать сначала - это всё равно, что ничего никогда не менять, также плохо.
- Ты говоришь как политический деятель, - сказал Винс.
- Я ни разу не видел таких политиков, которых бы стойло слушать, а слушал я их часто.

В Австралии Винс жил севернее Сиднея, напротив Большого Барьерного рифа. Прозрачная красота под ярко-синим океаном. Нырнув, попадаешь в другую вселенную -мир рыб и кораллов, косяки пескарей носятся взад-вперед, тысячи мелких тварей, крупные разноцветные рыбы таращатся на тебя громадными глазами, безвредная акула маячит в отдалении. Под поверхностью воды бурлит настоящая жизнь, ищет собственный путь выживания, смешиваются вce краски, а он думал о бесполом и половом воспроизводстве, оправданном в своей сфере, о тяжелом песке и девушке-итальянке, с которой он повстречался во время купания, когда сидел на пляже и глядел в темноту, очертания ее длинных черных волос на фоне безоблачного неба, покрытого звездами и летающими кометами, волны, разбивающиеся о берег, переносят его через все эти годы в Сан-Себастьян, где он пытается уснуть под дощатым настилом, а пьяницы бьют бутылки у него над головой, и он-таки сделал то, что надумал, выбрался из этой колеи, из этого окружения, как что сейчас он ясно видит, что находится под поверхностью, глубоко внизу, - все цвета и движения, люди, подобные ему, слишком далеко ушедшие в свой мир, и было что-то снаружи, что-то большее, и главное, что это так или иначе действительно не имело никакого значения, а только та итальянка была важна, абсолютная красавица, сентиментальный способ описать человеческое существо, но это было именно то, чем оно и являлось, чистая магия, осознание того, что он, Винс, перенес ее на другую сторону планеты и по пути видел не меньше семи чудес, чуть ли,, хохоча над неуклюжими мыслями парней из Сан-Себастьяна с их быками, которых они собирались гонять, и о солцечном ожоге, и о том, где же были бедные ублюдки в тот момент, быков умертвили, а что насчет Джона и Гэри и всех других, ну, а потом они ушли снова, когда Винс сосредоточился на красных потоках космической горной породы в миллионах миль над головой.

- Есть один-два политика, которые старались, но их согнали криками с трибуны, так что теперь все они махнули рукой и стали беспокоиться лишь о своем крохотном кусочке власти. Они растворяются в общественном мнении и обустраивают себе легкую жизнь. Думаю, все так поступают. Кроме нас с тобой, впрочем. Мы оказались за бортом и со стороны видим все ухищрения. У меня у самого не было выбора, и мне не нравилось, чем я занимался, но у тебя оказались нервы покрепче, и ты сумел жить своим умом. Но, возможно, тебе придется отступить немного назад. Что ты улыбаешься, Винс?
- Подумал я о тех исследователях и как им приходилось путешествовать. В те времена не было ни билетов на авиарейсы вокруг Земли, не общежитий для туристов с рюкзаком.

После того как они выпили кофе, а мистер Фаррелл подманил угощением другую пару белочек, они возобновили беседу. Облака ушли, и установилась прекрасная погода. Они прошли сквозь разрушенную кирпичную арку и уже собирались миновать галерею Мэриэнн Норт, когда мистер Фаррелл схватил Винса за руку. Тот тоже не помнил этого здания, и они зашли внутрь и прочитали некоторые подробности о художнице викторианской эпохи, не получившей должного образования, и которая путешествовала по свету. рисуя растения и пейзажи.
Тысячи красочных картин покрывали стены, все они были заключены в черные деревянные рамки. Не было свободного места между отдельными работами, стены были покрыты ими в прямом смысле этого слова. Были фрагменты растений, с их кропотливо воссозданными причудливыми формами, и гораздо более обыкновенные виды. Было немного портретов, лишь жизнь растений и невероятные пейзажи. Женщина, которая создала всё это, выглядела суровой, в длинном платье, круглых очках, с платком на голове. До таковой была лишь ее внешность. Она побывала везде: Борнео, Ява, Япония, Ямайка, Бразилия, Индия, Чили, Калифорния, Новая Зеландия - гораздо больше, чем любой из них мог бы впитать в себя. Растения и цветы, деревья, морские прибрежные скалы и вулканы, заснеженные горы, кенгуру на заднем плане, гуляющие из картины в картину, обезьяна, поедающая фрукты, разнообразие красок, калейдоскоп впечатлений.

Никогда до тех пор Винс не бывал в художественных галлереях. Искусство - это вещь для тех, кто живет в Кенсингтоне и Хэмпстеде. Это было еще в школе, когда их водили в галерею Тейт, но они дрались с ребятами из Левишема, даже в то время западный Лондон дрался с южным Лондоном, и Винс побил кого-то из тех пацанов. Один из учителей увидел это, и его высекли, а затем исключили из списка на очередную поездку к морю, которое ему хотелось увидеть, так как нечасто приходилось туда ездить на каникулах. Но потом, когда он вырос, дело наладилось, и он попал в такие места, в которых большинству людей не удавалось побывать, а он еще не насытился, наверное, как та женщина на фотографии у входа в музей или художественную галерею или как там еще называются такие места. Он готов был биться об заклад, что во время путешествий ей было не до викторианского дерьма, и она отбивалась от навязываемой ей роли в обществе, не позволяла поставить себя на определенную полочку, обнаруживая больше отваги, чем было у него самого. Он проникся полным уважением к Мэриэнн Норт, хотя он ничего не знал о ней, кроме того, что видел на стенах. Она показала всё, что могла.

- Она многое повидала, так ведь, дед?
- Она видела только красоту. Именно так и надо смотреть.
Мистер Фаррелл быстро переходил от картины к карти не сопоставляя изображение с текстом внизу. Картины бы ли красивы, хотя располагались немного тесно. Ее можно было взять за образец для того, кто, имея страсть к чему-то действительно и живет своим увлечением. Вот и всё, что в силах человека. Потом он закончил осмотр и, поджидая внука на улице, был готов идти домой и разбирать вещи жены, складывать их в кучу, вытряхивать их и перебирать снова, мыть полы и выскребывать все застоявшиеся запахи прохладный ветер на лице, освежающий и бодрящий, словно он проснулся после долгого сна, его внук всё еще находился внутри, разглядывая вулканы на Яве и какой-то рисунок растения, название которого он не мог выговорить, думая о той девушке-итальянке на пляже, старом бродяге-испанце, пытавшемся научить англичанина своему языку, радуясь тому, что оставили быков в покое, о чем-то стоящем, понимая, что некоторые люди более открыты, и они выражают свой протест и дальше, о чем-то, выпадающем из рамок условностей, как Мэриэнн Норт, дочь члена парламента, просто о людях, в конце концов, заглядывающих внутрь растения, не замечая его формы и видя все подробности. Винс хотел бы знать, зависит ли его генетическая живучесть от летучей мыши, пчелы или бабочки.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пн окт 29, 2007 18:20

МИЛЛУОЛЛ. ВЫЕЗД.
Мы тверды, как гвозди, входя в «Львиную берлогу» и неспешно согреваясь парой кружек пива, которых достаточно, чтобы обрести мужество, для того, чтобы смягчить удары, если дело примет дурной оборот. Пацаны хвастают и поют, в то время как мужики постарше не выступают, мол, не хвались, отправляясь на акцию. Всё приходит с опытом. Ходили в подмастерьях, уроки усвоили. Сегодня вечером нет места для случайных людей. Каждый из присутствующих должен встать и рассчитаться на первый-второй. На кон поставлена честь, а самоуважение - самая важная вещь. Если кто напьется, ему лучше здесь больше не появляться.

Я гляжу на знакомые лица. Марк и Род стоят возле меня. Харрис с Мартином Хоу и Билли Брайтом. Черный Пол лускает монеты в игровой автомат, работающий с перебоя-ми, и проигрывает. Черный Джон счастлив, что вернулся на Викторию после Вест Хэма. Фейслифт и Дон Райт. Все они прошли огонь и воду, и готовы с ходу в бой. Делают свое дело тогда, когда это более всего необходимо. За кулисами укрепляя репутацию и поддерживая доброе имя клуба, нашего элитарного клуба. Сегодня вечером мы устраиваем спектакль, и если кроме нас его никто не увидит, ну так и заебись. Это ведь такая вещь, которую не делают ради других. Ее делают для себя и своих друзей, и мы пялимся в окно бара и смотрим, что происходит на станции. О большой пьянке не может быть и речи, так как две кружки - это предел, если мы хотим получить все преимущества и избежать ущерба. Многие из ребят обходятся слабыми напитками. Алкоголь туманит мозги и ломает дисциплину. Если ты хочешь затеять потасовку, а не просто побазарить, ты должен следить за тем, что пьешь. Нельзя себе поз волить опрометчивости при посещении Нью Дена. Допустишь там ошибку и тебе - конец. Другого шанса этот жребий не даст. Ухо надо держать востро и следить за тем, что происходит вокруг. Веди себя естественно, до той секунды когда рванет, а тогда уж - все в схватку. Пленных не брать.

Харрис стоит на углу стойки бара со своей командой принимая приветственные кивки от вновь прибывающих уместные лица, он знает, кто есть кто, уставший от посторонних больше, чем когда-либо после Ньюкасла. Сегодня мы - сплоченная кодла, только основные игроки участвуют в поездке в Миллуолл, потому что для юго-восточной части Лондона мы как красная тряпка для быка. Правда, околачиваются здесь один-два пацана, малолетки, которым лет под двадцать, но они уже знают, что к чему, и, выглядя старше своих лет, горят желанием испытать себя на прочность и войти в ряды предводителей. Это как игра, в которой молодой парень может приехать, схватиться в драке с самыми лучшими из вражеской фирмы, заложить основу своей славы, которая будет представлять его в лучшем свете, если он проявит себя стойким. Если ты делаешь свое дело, когда его от тебя ждут, тогда не имеет значения, чем ты вообще занимаешься.

Мы собираемся для встречи с Миллуоллом на выезде, дело предстоит не самое приятное, но мы некоторым образом уважаем в глубине души Миллуолл, хотя никогда бы в этом не признались. Мы-то знаем, что Нью-Кросс и Пекхэм- настоящие дыры в Лондоне. Давно замечено, что самая большая деревенщина - родом отсюда. Насколько помнится, фанаты Миллуолла всегда были полоумными. Какими-то особенными, болезненно-психическими, за пределами понимания. Они приобрели такую репутацию и заслуживают ее, взращенные на истории доков на рубеже веков. Сто лет вышибания мозгов из каждого, кто слишком далеко отойдет от старой кентской дороги.

Их отцы делали свое дело, гоняясь в пору нашего детства за чужаками по аллее Колд Блоу, как за игрушечными солдатиками, прежде чем они выйдут на дорогу к Сенгал-филдс, а еще раньше их деды сурово могли проучить тех, кто из Вест Хэма забирался слишком далеко на Собачий Остров, перенося сюда дурные привычки Поплара. Ножи, бутылки и драки стенка на стенку до, после и во время игры. Всё это происходило еще до того, как родился мой отец. В добрые старые времена, когда Британия господствовала над морями, а некоторые районы Лондона были запретной зоной для полицейских в выходные дни, когда ресторанное дело шло на заебец и с большим размахом.

Человеческую природу изменить нельзя, и если полиция наедет на тебя, и, не дай Бог, на пару лет тебя упекут за рукоприкладство, тогда твои кореша будут ходить за тобой, куда ты их поведешь, а когда ты уберешься на тот свет, твой образ будет увековечен. Вот как складываются легенды. Историчсские имена, которые значат больше, чем все нельсоны и веллингтоны, вместе взятые. Миллуолл, Вест Хэм, Челси,
Ф-Команда, ICF, Охотники за Головами, Ватерлоо -это просто названия конечных железнодорожных станций, и самое лучшее, что получают ребята, погибшие за свой край, - это станция, названная в честь того места, где они погибли. Съездить в Миллуолл - это в наши дни всё. В том, чтобы съездить туда, больше смысла, чем хуячить во Францию, чтобы проветриться.

Мы убиваем время в пабе, становясь всё сильней с прибытием свежих лиц, держим всё под контролем, ведем себя осмотрительно. Нет необходимости привлекать к себе внимание, сегодня вечером более, чем когда-либо. Полиция ждет беспорядков со своим снаряжением для разгона смутьянов и полуголодными немецкими овчарками, расставленными по всем темным боковым улицам в качестве резерва. Всеобщее ожидание. Поддерживается равновесие, удерживающее ситуацию в нужном направлении, все хотят получить свой кусок веселья. Харрис говорит ребятам не шуметь, и те тут же реагируют как надо, стихают песни, губы плотно сжаты, все понимают, что Миллуолл на выезде -это не хрен собачий, не время терять над собой контроль большинство вожаков - более старшего возраста, вместе с некоторыми хорошо известными лицами, которые появляются лишь в случае серьезных осложнений.

Мы уходим отсюда, когда еще нет половины шестого, потом Харрис начинает движение, а мы следует за ним из паба, идя сквозь ряды автобусов, забитых молчаливыми гражданами, направляющимися к Виктории. Мы на ходу вспоминаем Вест Хэм, но это относится к прошлому, уложенному на полках памяти, а в настоящий момент мы смотрим, когда отъезжать. Харрис знает, понимая, куда мы едем, планирует сесть на поезд в Пекхем-Рай. Мы хотим избежать Нью-Кросса и южного Бермондси, куда приедет основная часть наших болельщиков. Если всё пойдет по плану, мы будем гулять по Миллуоллу без эскорта, в это время копы сосредоточат свое внимание на чем-нибудь другом. Они выстроятся в шеренгу, исполняя свои обязанности, а мы тем временем будем прогуливаться взад-вперед вне поля их зрения, в поисках хорошего ночного развлечения.

На данный момент толпа рассеялась, но нас осталось сотни три, не меньше. Кругом много мускулов, тертые калачи, некоторые отчаянные типы едва сдерживаются от агрессии. Любой команде нужны главные игроки для важных игр, как, например, эта. Двадцать или тридцать лбов вам не помогут, какими бы амбалами они не были, и мы смеемся, вспоминая о Пите Уоттсе, еще один эпизод из мифологии фанатов Челси, как его выбросили через окно пивной в Миллуолле пятнадцать лет назад. Его пырнули в ногу, прежде чем заявилась полиция и захомутала его. Ему это обошлось в пятьдесят фунтов стерлингов.

Мы на поезде, заполняем купе. Понимаем, что остальные пассажиры боятся нас, но нас это не колышет, мы храним эмоции для Миллуолла, не хотим буянить, не нужно всего этого подросткового хулиганства - швырять лампочки на перрон или лапать секретарш. Миллуолл - это такой закоулок Лондона, где время остановилось, даже если там и завели шикарное футбольное поле. Улицы и люди остаются прежними, но аллея Колд-Блоу - это безобразное место, кишащее мудаками, а Нью Ден, может, и выглядит презентабельно, но там полно тех же знакомых дибильных лиц, маячащих на заднем плане в терпеливом ожидании.

Дни, когда происходили ежедневные беспорядки на театре военных действий в Миллуолле, канули в прошлое. А наши забавы на городских улицах, как это всегда, впрочем, и бывало, протекают вдали от глаз репортеров и фотографов. Каких действий они ждут от полиции? Установки камер на каждой крыше каждого дома, на каждой улице в каждом городе в надежде получить запись последних бесчинств? Им это неинтересно. Это стоит слишком дорого, а они начинают действовать лишь в том случае, если что-то попадает на глаза общественности. Дохлая муха, она раздражает, ее сбивают хорошим щелчком, а затем звучат гневные слова со страниц бульварных газет. Двери закрываются, и мы удаляемся от Виктории и пластмассового Диснейленда в Вест Энде. Мы движемся через Лондон с его гранитными кварталами, полными государственных секретов и финансовых дельцов, торговцев оружием и узаконенных наркобаронов. Остекленные конторы отражают фонари и здания, безжизненные, увешанные рекламными ухищрениями. Река в это время - великолепное зрелище, суровый город Лондон, в котором освещение - единственная вещь, которая не позволяет разорваться городу. Постепенно мы набираем скорость, поезд мягко рокачивается из стороны в сторону, вспышки электрического света вдоль железнодорожного полотна, и всё это в любую секунду может застопориться. В многочисленных окнах - отражения лиц, и вскоре мы катимся через Брикстон и Денмарк Хилл, едем в молчании. Выключи свет в Лондоне, и весь город встанет на уши. Нужно, чтобы огни горели, неважно, сколько это стоит. Отключи рубильник на несколько минут, и ничего не останется, всё разнесут.

Харрис начинает говорить в свой манере, четкой и ясной, давая указания и предупреждая. Авторитет у него сохраняется, несмотря на Ньюкасл, там его ошибки не было, ситуация вышла за пределы его возможностей, но сейчас он должен доставить всех, так как там будет суматоха, и мы готовы к ней, развернемся по полной программе. В последние недели было слишком много обескураживающего, легавые всё время суют свой нос. Делают свою работу и только всё портят. Сегодня вечером должно произойти событие. Это жизненно важно для поддержания уверенности. Скажем так, мы в некотором роде наркоманы. Хорошо подстриженные торчки, которые ищут, кому бы врезать во время драчки. Но только мы не выбираем легких путей, не сидим, как курица на яйцах, набивая себе цену и втихаря пытаясь удивить своего соседа. Мы выбираемся туда, чтобы занять свое место на огневом рубеже. Высшая точка в природе. Адреналиновые наркоманы.

Поезд постепенно въезжает в Пекхем, и мы вытряхиваемся на перрон. Квинз-Роуд - ближе к стадиону, но это значит, что придется болтаться без дела в ожидании пересадок, и достаточно одного телефонного звонка, чтобы нам повесили на шею эскорт полицейских. А сейчас всё выглядит, как надо, и копов нигде не видно. Кажется, мы вырываемся на оперативный простор, но вот какой-то мудозвон зажилил небольшую сдачу у контролера. Это пакистанец или еще кто-то, он слегка дрожит, очевидно, страха полные штаны. Особенно никого не винит. Но Харрис кричит на парня, приказывает отдать деньги, и служащий Британской железной дороги, кажется, вполне удовлетворен, он не хочет проблем, он выполняет свои обязанности, зарабатывает на хлеб. Харрис выглядит, как настоящий Робин Гуд, а мы смеёмся про себя, понимаем, что ему всё это - по барабану.

В данном случае мы стараемся не скомпрометировать себя. Мелкое воровство и вандализм - признаки разгильдяйства, а Харрис не хочет, чтобы билетный кондуктор сел на телефон. Этого мы хотим меньше всего. Мы вываливаемся из вокзала и далее - на своих двоих. Занимаем дорогу, все настороже, и мы возбуждены, двигаясь прочь от станции, переходим через улицу, не дожидаясь переключения светофора, энергия переполняет нас, мы на их дворе, шагаем с важным видом, знаем, что эти сукины дети где-то поблизости. Они выставили своих скаутов с мобильниками в маленьких кулачках, чтобы быстренько выдать звонок на дежурный пульт Деревенщин.

Мы с подозрением глядим на всех праздношатающихся мужиков и держим курс к футбольному полю, откуда всё время доносится гул. Махаловка скоро начнется, вопрос нескольких минут, не часов. Это охуительно нереальное чувство, когда попадаешь в подобное место, зная, что есть другая кодла, находящаяся где-то рядом и собирающаяся по тому же поводу, а тот факт, что это ребята из клуба Миллуолл, убеждает, что махач готовится по первому разряду, уровень высшей лиги, верхняя часть турнирной таблицы. Миллуолл и Вест Хэм. Но мы едины, собраны ради одной цели, и говорим себе, что эти ребята - психи, но мы тоже психи, какими мы и были против Вест Хэма на Виктории. Здесь вопрос гордости и самоуважения. Автомобильная пробка становится всё больше, когда мы перегораживаем улицу на переходе, держим ситуацию под контролем, проявляя немножко власти. Мы во владениях Миллуолла, и от них зависит, чтобы остановить нас силой, иначе они не смогут ходить с высоко поднятой головой до следующего случая, когда встретятся наши два клуба, а это случается довольно редко, и они получат шанс отыграться на нас.

Мы допускаем кое-какие вольности, но они - изощренные суки, этого нельзя отрицать. Так, однажды они собрались и подпилили дерево, блокировав автобусы с фанатами Лидса, возвращавшихся в Йоркшир, или когда собрали две тысячи человек против Вест Хэма. Для этого нужна хорошая организационная работа. Напряжение растет. Мы не психуем, но в то же время нахальны. Нам всё-таки удается справиться с нервами и заставить их работать на нас. Это прибавляет нам сил. И решимости. А дойдет до драки, нам придется действовать жестко, если мы хотим уцелеть. Мы идем до конца, но когда ты находишься на юго-востоке Лондона, дойти до конца, черт возьми, нелегко, особенно если на тебя кидаются со всех сторон. Всё равно, как если бы мы оказались на краю света, плывя с Кристофером Колумбом против течения. Короче, надо быть начеку, иначе - пиздец.

Легавых поблизости не видно. Только пекхемские рестораны и сверкающие аркады огней увеселительных заведений. Каждая пивная таит в себе угрозу, когда мы проходим мимо. Миллуолл где-то собирает силы, пытаясь разыскать нас, играя в ту же игру, что и мы, как кошка с мышкой, или в прятки, на улицах, которые они знают лучше своего кармана. Это обеспечивает им преимущество, потому что здесь можно целыми днями бродить между кварталами, среди домов и пустых дворов. Здания лишены красок, одинаковые кирпичи, а пустыри растут, ряды разрушенных стен и колючая проволока, битое стекло и ржавый металл, мрачные новые дома, напоминающие мне Бетнал-Грин. Это так забавно, бля буду, представлять шикарный стадион Миллуолла посреди этой навозной кучи. Поневоле задумаешься о приоритетах в болоте вроде этого. Мы сворачиваем направо у столба светофора, ведем себя всё более хвастливо, так как взвинчены до предела. Харрис кричит на некоторых парней, чтобы те утихомирились. Сохранять спокойствие и не спешить. Мы должны вести себя достойно еще некоторое время.
Сквозь темноту мы уже слышим пение толпы на футбольном поле, хотя нас отгораживают от него целые улицы и усадьбы. Дорога к вокзалу уже позади, тянет туманом от реки, он ползет по булыжникам, белый холод, обволакивающий мертвые дома. Жуткое место, мать его. Полный упадок мира докеров в плоских шапочках, разрушенный и брошенный, обреченный сгнить на окраине разваливающегося Лондона. Иногда говорят о бетонных джунглях, вот именно, абсолютно точное сравнение, кошмарный мир без каких-либо признаков жизни, однако мы уверены, что как только мы найдем фанатов Миллуолла, всё изменится, они выйдут навстречу из кирпичных строений, а потом исчезнут в проходах, когда дело будет сделано, словно их там никогда и не было. Туман ползет между многоэтажными жилыми домами, по лестницам и балконам, рай для воров, есть возможность заработать пару шиллингов, пырнув полунищую бабку, подонки общества, черномазые.

Мы сворачиваем за угол, а вот и они. Впереди по курсу -Миллуолл. Должно быть, не менее пяти сотен молодцов. Стоят с вожаками, так что можно готовиться к драке. Однако с ними довольно много пацанов, хотя есть и несколько негритосов, они каждой бочке затычка. Они сгрудились на участке пустыря, который муниципалитет называет общественным парком, среди узких проходов между бетонными зданиями. Вот они начинают медленно идти нам навстречу, двигаются, по-видимому, со стороны Нью Дена или просто стоят где-то рядом вне поля видимости, ожидая подходящего момента. Время теряет смысл, часы больше не имеют заначения, и мы кричим: «Челси »! - под градом летящих кирпичей, подростки с балконов окрестных домов швыряют бутылки.

Теперь Миллуолл прибавляет шагу, ситуация развивается своим чередом, и мы чувствуем, как их ненависть накатывает на нас, словно они дышат и задыхаются ею, или чем-то другим в этом роде. Они так взволнованы и становится понятным образ мыслей этих людей, заключенных в эти трущобы, но мы едины, нас не разорвать, мы за Челси, и наша цель именно в этом, мы здесь, чтобы посчитаться кое с кем, показать, на что мы годны, сделать вызов одним своим присутствием, и на нас больше не давит груз их ненависти, Потому что нам хватает своей.

Мы швыряем обратно их кирпичи и приходим в неистовство. Рев, от которого кружится голова, мы ощущаем стремительное движение и гул схватки плечом к плечу, Надо сражаться за свой авторитет и за своих товарищей, первые оплеухи и пинки, обе толпы наваливаются друг на друга. Мы держим фронт здесь, в этих трущобах, которые называются Пекхем Нью-Кросс, Дептфорд или черт их знает, куда мы еще забрели, направо и налево раздавая удары и пинки в этом сумасшедшем доме, обычные дары, которые бывают на улице когда стенка идет на стенку, звон разбитого стекла и двое мужчин, рухнувших на бетон, в одно мгновенье синяки и ссадины с ног до головы покрывают тела бойцов. У некоторых бедолаг наутро будет страшно болеть голова.

Нет времени бояться во время драки, и вот шесть-семь мужиков постарше, которым за сорок, пробираются к нам сквозь толпу, настоящие уличные бойцы старого доброго времени, в своих ослиных куртках, лица в шрамах и оспинах, неровно подстриженные головы и пустые глаза, что видно даже при мутном свете уличных фонарей. Но их забросали камнями и отлупили. Один парень оказался в одиночестве, и все норовили пнуть его, захваченные той самой энергией, которая позволяет разорвать соперника надвое, отправить его назад к семье и друзьям в деревянном ящике. Но Миллуолл действует быстро, и парня, который уже потерял сознание, оттаскивает назад по бетонному тротуару кто-то из его корешей. Фанаты Миллуолла заводят сами себя, как размотавшаяся пружина с острыми краями. Миллуолл начинает свирепеть. Челси начинает звереть.

Мы неплохо держимся, но слишком много этих засранцев, чтобы быстро обратить их в бегство. Потасовки возникают впереди и сзади, по всей детской площадке, бутылки разбиваются о лесенку. Когда-нибудь мы будем вспоминать об этом, видеть всё в смешном свете, если сможем вспомнить всё, как следует. Качаются качели, кое-кто из ребят пытается вскарабкаться на горку, но их стаскивают оттуда парочка более опытных парней, один чувак скатывается, колотясь головой о металлические столбики. Или ребята из Челси лупят по башке бойца из Миллуолла, пытаясь уложить этого ублюдка. Дикая буря на площадке, потеха да и только, если вспоминать об этом позже, перебирая в памяти все подробности нашей поездки в Миллуолл. Детство, испохабленное взрослыми людьми, которым пристало бы соображать получше.

Новые фанаты Миллуолла появляются между бетонными домами, словно рабочие муравьи, обтекая аккуратно углы и сложенные кучи мусора. Схватка перебрасывается к стадиону, небольшим и многоэтажным домам вокруг нас. Атмосферу оживляют старики, которые высовываются из окон, расположенных высоко над землей, они подбадривают своих. Их резкие голоса раздаются эхом среди бетона. Запертые, как в тюремной камере, с одним-единственным приятелем в комнате - телевизором, они выливают свою ненависть на западный Лондон. Крутится карусель на детской площадке, юноша лежит без сознания, согнувшись вдвое, словно на военной фотографии. Может, это парень из Челси, а может - из Миллуолла. Никто не знает, с какой он стороны или как его зовут. Какая к черту разница? Всё здесь, затянулся разрыв между поколениями, качели, горка и люди в расцвете сил пиздят друг друга, подзуживаемые работягами, которые готовятся к очередной забастовке.

Драка приобретает бестолковый характер. Ряды дерущихся смешались. Шум привлекает людей со стороны стадиона, но на горизонте всё еще нет полицейских. Здесь, словно на небесах, хотя и выглядит всё, скорее, как в аду, маломощные лампочки освещения и грязный туман выворачивают мир наизнанку. Мы хорошо ощущаем ярость и ненависть, обрушивающиеся на нас со всех сторон, согнанных сюда из местных пабов. Они рвутся из пещер и клоак, подвергшихся нападению, прокатываются по всем возрастным группам, вот женские голоса визжат с верхних балконов, вот орут пожилые мужики, шум как от дерущихся поздним вечером кошек, детские вопли, стоны тяжелобольного. Густеет воздух от ругани на языке, принятом при дворе английских королей.

Ситуация осложняется. Бросив взгляд вдоль улицы видим, что кое-кого из наших метелят за милую душу. Но они слишком далеко оторвались от нас, и мы никак не можем помочь. Пощаду не купишь, и мы кричим своим, чтобы держались вместе, ни на секунду не отвлекаясь от того, что происходит вокруг. Харрис постепенно свирепеет, вот он достает охотничий нож, лезвие шесть дюймов с темной деревянной ручкой, у меня отключается сознание, время на секунду останавливается, а потом ускоряется опять. Он сам не понял, как выхватил оружие, двинул рукой вперед и полоснул кому-то из противников по лицу, парень в шоке, неподвижное выражение лица, широкий желобок через всю щеку - от нижней челюсти до уголка глаза, он пошатнулся, а приятели поддержали его.

Теперь Миллуолл - со всех сторон. Должно быть, дальше на улице дожидаются еще целые толпы. Ситуация вышла из-под контроля, и они идут на нас, отчаянно желая пустить нам кровь, бить до смерти, еще больший град камней и бутылок сыплется на нас сверху, откуда бы - черт возьми - наверное, пенсионеры с лестничных площадок разгружают свою жилплощадь. Мы не знаем, что происходит наверху, потому что наше внимание сосредоточено на опасности в метре от нас самих, в ушах звенит от галдежа, взмахи и глухие удары, стучат кулаки и летают ноги, железный прут или что-то подобное опускается мне сбоку на голову.
Неожиданно я оказываюсь один. В окружении. Ничком, на земле. Лоб в луже. Решетка режет мне руку. Вверх к стене. Запах раскрошенного кирпича и мокрого бетона. Под напором основных бойцов главная схватка уходит вниз по улице. Туда, к футбольному полю. На матч Миллуолл -Челси. Игра в футбол. Уникальный вид спорта. Это будет замечательный матч между двумя командами, которые любят идти вперед. Но я не думаю, что попаду туда, потому что тычки продолжаются, толпа говнюков окружает меня, лупят, да так, чтобы нанести побольше вреда, тело мое немеет, они вламываются в него, рвут кровеносные сосуды. Я чуствую, что удары сыплются по голове и плечам, по спине, создавшаяся толчея играет мне на руку, так как они мешают друг другу, удары приходятся мне по яйцам, и чтобы защититься как можно лучше, я крепко сворачиваюсь в клубок. Вокруг меня стоит какой-то звон, поскольку большенство людей проходят дальше по улице, унося с собой какой-то низкий рев, вот прорываются отдельные слова, чепуха да и только: Челси сука ебанная, мудила, Челси, сука ебанная, мудила, мудила, мудила, удары замедляются, но становятся точнее, злые ублюдки занимают свои места, а вожаков становится меньше, они оставляют вместо себя слабаков для доработки, возможно, это те костлявые, трусоватые пацаны. Секунды превращаются в минуты, и у меня нет и мысли, ,чтобы встать и убежать, потому что я бы этого не сумел сделать, только бы раскрылся, подставил лицо и яйца, удрать невозможно, нечего даже и думать, надо вынести наказание, как мужчина, как меня учили в школе, как учили мои мама и папа, бить их сильнее, чем они бьют меня, не плакать, не рассказывать сказки о своих подвигах, постоять за себя, быть мужчиной, иметь гордость, самоуважение. Насилие без счастливого конца.

Нет никакого выхода, и мне хочется закричать, но ничего не получается. Горло у меня в кровоподтеках, голосовые связки пересохли. Я испуган как никогда, так как представил себе, что стою в одиночку против всего юго-востока Лондона. Мне кажется, осталось человек десять подонков, которые вколачивают меня в бетон. Они пытаются заставить меня прыгнуть через сточную канаву в канализационный люк. Избиение не прекращается. Мне плохо. Кажется, сейчас помру. Страшно до усрачки. Я боюсь, страх перерастает в панику. Откровенно слепая паника охватывает меня изнутри, а удары падают на голову, спину, достается и яйцам, когда, катаясь по земле, я раскрываюсь. Чувствую тошноту во рту и стараюсь сохранить форму калачика. Закрываю яйца, прячу голову. Но удары приходятся по затылку и вдоль спины. Я представляю, что нахожусь в инвалидной коляске, в гробу, который катится по склону, сгораю в печи за свои грехи, а труп мой тает, как восковая фигура, пружинки в последний раз впиваются в руку.

Куда же, блядь, подевались все остальные? Где наши ребята? Мудозвоны. Почему не спасают? Нельзя же было оставлять меня одного. Никто не думал, что будет так худо. Футбол - это когда рискуешь пропустить пару оплеух да получить несколько фингалов. Ничего серьезного. Скоротечный махач и немного ругани. А меня бросили на произвол судьбы. Мышцы у меня ослабевают. Перехожу в какой-то мир наркотических переживаний, мысли теряют определенность, тянутся, плывут, я еще чувствую удары, но никакой боли, только онемелость, словно я описался или что-то в этом роде. Но несмотря на всё это, я еще сохраняю достоинство, глухой голос у меня в мозгу говорит, что мы сделали большое дело. Мы не упали в грязь лицом, доказали, что нам хватило смелости, чтобы схватиться с Миллуоллом, и мы устояли, хотя у них был подавляющий перевес в силе. Я вправе высоко держать голову, если уцелею, но вот ноги у меня уже не слушаются, череп раскалывается от боли. С меня хватит. Славу Богу, раздались полицейские сирены ...
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Сб ноя 03, 2007 00:21

ЛИКВИДАТОР
Редакционная коллегия была в сборе. Готовились приняться за вечернюю работу. Планов на следующий выпуск было много, и когда обсудили содержание, времени, чтобы написать, отредактировать, разбить на полосы, отправить в печать, оставалось совсем немного. Если он опоздает к намеченному сроку, то придется ждать две-три недели, а за это время много воды утечет. Большая разница между хорошо спланированной акцией, когда держат палец на пульсе, и ковбойским наскоком, когда тащатся в хвосте своих современников.

Главный редактор зашел в комнату с деревянным подносом, на котором дымились кружки с горячим кофе. Максвелл был крупным мужчиной с плохо подстриженными волосами и пухленьким личиком. У него были кустистые брови и квадратный рот. Он поставил поднос на стол, и остальные члены редколлегии потянулись каждый за своей посудиной. Максвелл опустил свое грузное тело в редакторское кресло и пододвинул к себе доску с зажимом для бумаги, бумагу и ручку, которые он отбросил в сторону, торопясь приготовить кофе. Максвелл был одним из членов команды и не хотел, чтобы его коллеги думали, что он сачкует. Тут же стоял шоколадный торт и тарелка с сухим печеньем для тех, кому вздумалось бы перекусить. Максвелл уже отрезал себе торта и откусил большой кусок, потом он потянулся вперед и добавил себе в кофе три ложечки сахара. Он размешал напиток и полюбовался на сделанный им водоворот.
- Второй выпуск разошелся хорошо, — сказал Винс, новый человек в редакции. — Через две недели две тысячи экземпляров должны изменить многие журналы. Вы, должно быть, были так заняты их продажей, что я удивляюсь, как у вас осталось время посмотреть футбол.

Винса представил коллегам его младший брат Крис, и все нашли, что он весьма интересная личность. Он провел два года в Азии, а потом уехал в Австралию, где работал на железной дороге. Он был немного старше остальных членов команды и хорошо знал историю Челси. Он рассчитывал вернуться в Австралию в подходящий момент, так что его участие не обещало быть продолжительным, но чем больше людей, которые могут представить интерес, тем лучше. Главный редактор успел поработать на почте еще до того, как в редакцию пришли остальные ребята.
- Мы ловим момент, — сказал Максвелл, которого так прозвали в честь чуть более знаменитого Роберта. - Мы удвоили тираж второго выпуска, и он разошелся. Этак мы скоро бросим вызов другим изданиям Челси, если продолжим в том же духе. Мы получили в два раза больше писем, чем после первого выпуска, да еще у нас есть парочка деньков до наступления срока. Кроме того, мы предложим другим три статьи, что совсем неплохо: одна — о контактах Рейнджерс - Челси, другая посвящена жалобам по поводу слабого мастерства у нынешних профессионалов, и последняя - будет о клубе в целом.

Журнал «Никаких исключений» был начат в духе уже состоявшихся журналов для болельщиков Челси под названием «Челси Индепендент» и «Красная карточка». Не было какого-то смысла серьезно соперничать с ними, несмотря на реплики главного редактора. Скорее, здесь проявилась позиция: «Они сумели, а мы чем хуже». Максвелл был первым, кто признал за «Челси Индепендент» право определять для читателей мнение о том, как надо управлять клубом. Действительно, он складывал каждый выпуск со своими программами. Как и многие другие, он искренне верил, что клуб принадлежит тем, кто болеет за него, так как игроки, председатель и закулисный штаб приходят и уходят с течением времени, но завзятые болельщики - остаются с клубом навсегда, от ребенка до пенсионера. Название журнала придумал сам Максвелл, он был горд, что нашел такой умный ход. Он почерпнул его из лексикона самого клуба, когда болельщики заказывали билеты на матч. При продаже билетов на важные матчи нередко составлялись списки с условиями и ограничениями с припиской «Никаких исключений» в конце, чтобы предотвратить дальнейшую дискуссию. Все считали, что это полностью выражает суть Челси.

Как и братья Мэттьюс, Тони Уильямсон и Джефф Миллер также нередко принимали участие в приготовлении кофе, разносе тортов и печенья. Оба они -давнишние приятели Максвелла. Эта основная тройка волей-неволей находилась под сильным влиянием журнала «Когда наступает суббота», а их широкий подход к жизни в духе социализма и анархизма означал, что они высоко ценят роль и значение изданий для болельщиков - таких, как «Индепендент», при отражении естественного согласия простых граждан на допущение чернокожих игроков к участию в английском Чемпионате. Все трое присутствовали на матче Кристал Пэлac - Челси в начале 80-х годов, когда значительная часть фанатов Челси освистала Пола Кэновила, когда тот вышел на поле на замену. Появление чернокожего в главной команде Челси огорчило массу народа, и многие ушли с трибун, и в тот вечер они трое допоздна говорили об этом событии в пабе.

Максвелл, правда, не соглашался с тем, что это только начало, но Кэновил вскоре завоевал сердца большинства болельщиков. Его действия на футбольном газоне и ряд жизненно важных голов положили конец издевательствам. С тех пор многие чернокожие игроки стали большими любимцами толпы. В редколлегии полагали, что футбол лучше, чем какая-либо другая сфера жизнедеятельности человеческого общества, за исключением, возможно, поп-музыки, отражает изменения в образе мыслей рабочего класса Англии. Он сделал это без помощи каких-то новейших групп по интересам, которые, почувствовав, что в настоящее время можно без вреда увлекаться футболом, и согласившись с принятием этой игры, благодаря усилиям средств массовой информации для средних классов, как чего-то, непохожего на увлечения неандертальцев, ухватились за это выгодное предприятие через десять лет после этого события. Максвелл, Тони и Джефф были согласны в том, что последнее слово должно быть за теми, кто основал журналы для болельщиков - такие, как «Челси Индепендент», а не за теми из числа элиты СМИ, кто почуял возможность сделать на этом карьеру.

- А что насчет рассказа в картинках? - спросил Винс, переключившись на другую тему. - Я бы не прочь сделать эту полосу. Персонажем стал бы Ликвидатор, как в песне поется. Это был бы парень с грубоватой начинкой, но с добавкой робингудовского чувства справедливости. Он появляется здесь и там, чтобы исправить зло в Челси и в футболе вообще.
- Нам нужно несколько образов, - сказал Крис. - В настоящее время у нас есть текст да пара позаимствованных фотографий из других газет, на которых никогда ничего как следует не увидишь. Это будут не споры о составе команды или о политике клуба. Нам следует немного оживить страницы и продолжать увеличивать число наших клиентов, не теряя основной идеи из виду. В конце концов, не могут же все две тысячи счастливых читателей ошибаться.

Максвелл кивнул, с видимым усилием встал со стула, затем пошёл в ванную отлить. Он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что остальные парни думают о его идее. Если у Винса хорошо работает перо, то почему бы и нет? Он удостоверился в том, что попал точно в унитаз и не набрызгал по сторонам. Остальная часть редакторской команды, кажется, воодушевлена, обсуждают различные идеи и смеются, представляя Ликвидатора в действии. Может быть, сделают что-нибудь и по поводу Мёртвого Сондерса? Ликвидатор может взять Пола Эллиота с собой на задание.

Максвелл стряхнул член и помыл руки. Осмотрел своё лицо в зеркале. Уродливая рожа была у него, однако, и с женщиной он не пересекался и близко уже ровно пять месяцев.
Всё это заставляло его чувствовать себя профессиональным издателем, или может быть журналистом, работающим в таблоиде или в одном из этих дерьмовых футбольных журналов. Они были отстоем из отстояв, некоторые из них любой ценой пытались достичь успеха, и он был доволен тем, что имел сейчас, водит свой грузовичок, доставляет «Никаких исключений» в дешёвую типографию, которую они нашли в Кристал Пэлас. Они используют бумажные платы, что означает снижение затрат, а менеджер похож немного на Дэйва Уэбба, и это приятно. Как хобби - это классно всё, но ему не хотелось бы, чтобы это стало основной работой. Уж чего-чего, а в честности Максвеллу не откажешь. Он отвернулся от зеркала с отвращением.

Тем временем Винс озаботился рождением своего творения. Ликвидатор должен быть немного пацаном, он не собирался делать его одной из этих телезнаменитостей, которые "без конца говорят о футболе, но когда их спросят поподробнее о чём-то, предпочитают в специфику не вдаваться. У Ликвидатора должен быть полуагрессивный внешни вид, и он будет врубаться в суть вещей. Может быть, это должен быть получеловек, полумашина. Не будет суда присяжных, справедливость будет мгновенной и окончательной. Винс попытался придумать сюжет, включающий в себе и лицемерие политиков и капитанов футбольного бизнеса, а также одержимость деньгами, в которой погряз этот спорт. В данный момент он рассматривал всё в широкой перспективе и видел футбол как микрокосмос, отражающий общество в целом.

- Я считаю, что люди оценят упоминание о ценовой политике, - говорит Тони. - Все, с кем я говорю, считают, что их обдирают, в не зависимости, о каком клубе идёт речь. Это всё дойдёт до черты, когда народ возмутится и плюнет на всё.
Джефф не был уверен в этом аспекте, утверждая, что хоть он и не согласен с повышением цен, но, если английские команды хотят быть конкурентоспособными с большими шишками в Европе, с итальянскими, испанскими клубами, которых поддерживают крупные корпорации и которые способны грести деньги лопатой на стадионах, вмещающих по сотне тысяч людей, то и нам нужны инвестиции. А иначе будет только утечка талантов в Милан и Барселону, и к чему тогда придёт английский футбол? Топ-игроки пойдут туда, где деньги, если уж честно, каждый не отказался бы переехать жить в Италию и зарабатывать двадцать тысяч в неделю. Все согласились, кивая головами, сразу же уточнив, что если дело касается Челси, то тут утечка игроков - проблема не актуальная: итальянцы и испанцы этого добра не захотят.
Максвелл говорит, что это все отстой, какие деньги зашибают игроки. Как можно оправдать заработки от десяти тысяч в неделю и выше? Винс согласился, хотя никто из нас, конечно, не отказался бы. Но тему эту следовало обсудить, и Ликвидатор будет разбираться с парой тоттенхэмских звёзд и их агентом, но сначала он сведёт старые счеты и навестит Тэтчер и Мойнэхэна. Винс позволил истории развиваться, рисунки, которые он сделает, уже формируются в голове, месть будет движущей силой - он сейчас духмал об обязательных удостоверениях личности и дорогих местах на стадионе.

Ликвидатор ехал на юг, на поезде Далвич, игнорируя покупку билета, разрисовывая стены граффити. Он слышал, что Мэгги вернулась домой после мирового турне и, скорее всего, страдает от разницы во времени. Он знал адрес, нашёл дом и перелез через забор сада. Разбил окно и вскоре уже был внутри. Денис валялся на диване с пустой бутылкой шампанского на полу. Ликвидатор продолжал двигаться. Сама же Тэтчер была наверху, в спальне, и крепко спала. Дом был богато декорирован, в удачных местах были размещены орнаменты со всего мира. На Винса произвел впечатление сделанный Железной Леди выбор артефактов, но Ликвидатор сказал ему не быть такой безмозглой дубиной -у них важное задание. Он сказал смиренному Винсу, что это, скорее всего, подделки, а оригиналы хранятся в банке. Мэгги бережёт свои сокровища на чёрный день.

Хорошо выглядел Ликвидатор. Винс прекрасно представлял черты его лица с чётко сформированным выражением наёмного убийцы. Он подумал о том, что надо что-то , придумать с глазами, преувеличить размер или наполнить их отражениями, но потом подумал, что тогда герой CFC будет похож на козла, да потом это и трудно нарисовать. Он ещё не знал, насколько хорошо получатся рисунки. Ликвидатор будет одет в джинсы и чёрную куртку. Коротко подстрижен, но не бритый. Всё, что теперь нужно сделать - это перенести мысленный образ на бумагу, и всё, можно двигаться. Но это непростая задача.

Ликвидатор прошёл наверх и встал над бывшим премьер-министром, Винс прошептал, что эта тётка стала бы Королевой, если бы Королева позволила себе такую конституционную нелепость. Она оказалась лысой, рядом на тумбочке лежал парик. Железная Леди постарела. Теперь, когда Ликвидатор оказался в доминирующем положении, Винс не знал, что делать. Убийство и пытки могут расстроить читателей с врождённым уважением к слабому полу, и тем более к пожилым, так что вместо этого он выбрал татуирование. Он использовал хлороформ, чтобы усыпить Тэтчер, и изобразил традиционный герб клуба на правой руке Железной Леди. В следующий раз, когда будет здороваться с иностранным политиком, камеры это уловят - челсийскй лев, завёрнутый в Юнион Джек. Хотя, если подумать, то, может, флаг - не такая хорошая мысль, только добавляет националистического флёра. Уходя из дома, Ликвидатор раздолбал Денисов бар.

Винс понимал, что сюжет не слишком сильный. Его аудитория ожидает более решительных действий, если челсинский герой хочет соответствовать своему имени. Так теперь в наши дни и должно быть. Всё будет чётко - добро отделено от зла без всяких пересечений. Следующим будет Мойнэхэн. Может быть, там следует получше постараться Мойнэхэн теперь работал разносчиком газет в Сёрбитоне и Винс решил изобразить его на манер куклы. Как только Ликвидатор оправился от оргии с Тэтчер, он вычислил Мойнэхэна, и использовав хлороформ, засунул его в чемодан. Теперь он подержит бывшего парламентария в холодильной установке до начала игры Челси с Миллуоллом. Потом он возьмёт его с собой в юго-восточный Лондон, как раз перед тем, как два моба пойдут друг на друга, он вытащит Мойнэхэна, и, во вспышке рабочей солидарности по поводу классового врага, они объединятся и разорвут его на части.

Максвелл вернулся в комнату и сел на своё место. Он и правда вполне чувствовал себя крупным издателем, а потом, как говорится, большие пацаны могут делать что хотят. Представишь себе всю власть, способность влиять на выборы и определять их результаты, формировать мнение миллионов людей по всему миру. Что бы сделал Руперт Мёрдок в качестве следующего шага на его месте. Максвелл проработает на своей должности год, а потом ротирует к Тони и Джеффу. В «Никаких исключений» будет демократический подход. Максвелл прокашлялся и приготовился говорить. Он настроился на что-то глубокое, приготовился ошарашить своих товарищей аналитическими способностями и издательским профессионализмом, но... на хуй всё это - ведь это всего лишь футбольный фанзин, они ж не правительство собрались свергнуть. Ему хотелось пить, несмотря на выпитое кофе.
— Кто-нибудь хочет в паб сходить? Вдохновиться? Можем продолжить редколлегию там. Харп варит хорошее пиво, а потом у них в музыкальном автомате есть «Ликвидатор». Кто хочет освежиться?
Коллектив взял свои куртки, Максвелл выключил свет. Всё шло хорошо. Пинта «Гиннеса» сейчас - то, что нужно. Он бы убил за нее.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Сб ноя 03, 2007 14:27

ЧТО-ТО ОСОБЕННОЕ
Медсестра, поправляющая мою подушку, пахнет розами. Чем-то таким. Некий цветок растворился и превратился в жидкость, оказался в баночке и был продан за солидную плату. Она хороша. И халат её не портит, не то, что я увлекаюсть девчонками в медхалатах, не в том смысле, что мне нравится трахаться с ними из-за того, что на них есть официальная печать, но эта одежда делает её особенной. Какой-то другой. Медсестры несут вахту, помогая таким как я, и её это делает более женственной, чем все те разбитные шалавы, которых ты снимаешь, трахаешь и больше уже никогда не встречаешь.

Хотя, был один случай, в Честерфилде, по дороге с матчи на севере. Не помню где точно, может быть в Олдхэме. Оказались мы в клубе, забитом под завязку копами на отдыхе. Я напился на стопках, прошёл черту невозврата, сижу за столом, разговариваю с женщиной этой в чёрной узкой юбке, сетчатых чулках, сногсшибательной задницей, и на Гарри Глиттеровских каблуках. Она ничего была себе, и я уже к ней пристроился. А потом она наклоняется ко мне и говорит, что она - полицейская. Говорит, ей нравится быть силовичкой, потому что она может смотреть на мир вокруг и понимать, что может повязать кого хочешь - когда-угодно и где-угодно.

Меня вывернуло. Падаль. Я уже вроде настроился на добрый секс, а тут выяснилось, что у неё чума. Но я как-то собрался и начал думать себе: а прикольно было бы трахнуть полицейскую. Поприкалывались бы с пацанами, когда я расскажу им, как я вздрючил полицию. Я попробовал представить её в форме, но как-то не получалось. Вид у неё был как у любой другой субботней транзитной визы. И потом она начала говорить, что у неё есть наручники в сумке, и если кто-то начнёт к ней докапываться, даст по яйцам и повяжет гада. Говорит, никого не боится здесь. Вокруг полно её сотрудников, если что -поддержат.
У меня голова кружилась, и я ей сказал, как люто ненавижу легавых. Хотел бы один экземпляр взъебать. К счастью, музыка это заглушила - она просто сидела - улыбалась и строила глазки, как любая другая тёлка в поисках приключений. Тоже была порядочно под шафе, ничего путного не говорила. Я понял, что брякнул, и решил смягчить это дело немного, вроде всё нормально с ней, но она меня всё же отшила. А могло получиться неплохо. Потом, когда она отвалила, я поговорил с Марком и Родом, и мы тоже свалили по быстрому. Только этого нам не хватало - общения с мусорами субботним вечерком. Я с кем угодно посижу-выпью, но всему есть предел. Надо соблюдать нормы.

Сестра спрашивает, как я себя чувствую. Говорю: боюсь, что не очень. Вот что бывает, когда тебя настигает Миллуолл. Я говорю ей, видок у меня, наверное, порядочный: два фингала, порезы и ссадины всюду. Всё моё тело ноет - с головы до ног. Она говорит, что снаружи я хуже, чем внутри. А у меня три сломанных ребра, трещины в скулах и синяки почти по всему телу, но мне повезло, что так обошлось. Она говорит, что на свете полно больных на голову людей. Говорит, что не понимает, как банда мужиков может напасть на человека только из-за того, что он болеет за другую команду. Я пожимаю плечами. Больно от малейшего движения. Я говорю, что тоже не понимаю. Непонятно это, в чем смысл? И она говорит, что я обязан жизнью полицейскому, который оказался там вовремя в какие-то доли секунды.
- Сюда столько людей поступает в таких страданиях, ужасных просто, поэтому когда привозят эту пьянь в зарыганной одежде с разбитыми головами после драки, я чувствую, что ненавижу их. У них есть здоровье, деньги - и всё равно: они идут и колошматят друг друга совершенно ни за что.

Её зовут Хизер. Она с запада Англии. Я вспоминаю Бристоль Сити и Роверз. Опять футбол, всегда он. Хизер - Леди с Фонарём - вспомнилось мне. Наверно, все медсестры такие. Но это романтический взгляд, конечно, потому что ничего торжественно-гламурного нет в вытаскивании уток и мытье задниц, хотя, наверно, в этом должно быть что-то особенное, потому что козлы, о которых пишут в заголовках газет, заслуживают хрен в шоколаде, а получают в неделю больше, чем медсестра в год. Служение обществу - вот что должно цениться.

- Поступают дети сюда с ожогами от сигарет по всему телу. Избитые, измученные - родители поработали. Маленькие детки, в синяках, порезах, волосы клоками выдранные. И после этого - мужики, пьяные в хлам, и оскорбляют еще тебя при этом. Ты их просто ненавидеть начинаешь, потому что кроме себя они никого не видят и не знают. Они
злые, но не понимают, почему. Они ничего не пытаются понять. Тратят кучу денег на выпивку и наркотики, и куда это их приводит? Эти субботние развлечения деформируют людей - во всех смыслах.

У Хизер весёлый голос, несмотря на резкость её слов. Она поправляет мою постель, убирает тарелку и кружку. Постоянно в движении, всё время что-то делает, сгибается-разгибается, почти задыхается от всего этого бега по кругу. Ни минуты передыху. У сестер нет времени слоняться без дела и молоть языком. Дорога каждая секунда. И им надо держать себя в настроении, а иначе можно сломаться от всего, что они видят - все эти страдания и боль, каждый раз, когда приходишь на работу. Я бы не выдержал.
- Попробуйте поспать немного. Доктор потом придёт, вас посмотрит. Пару недель поваляетесь - будете в порядке. Надо дать себе подлечиться. Будете как огурчик, и больше нам видеться не придётся.

Хизер идёт по палате. Красивая фигура. Я представлят нас вместе в постели. Она останавливается у постели мужчины с грустным лицом. Не знаю, что с ним, но, кажется ничего хорошего. Я не слышу, что она говорит, а он просто кивает. Мне он не интересен, я смотрю на Хизер. На меня она не оглядывается, пока разговаривает с ним, потом скрывается в глубине палаты. Хорошая она, настоящая леди высший класс, но я знаю, что с ней у меня ничего никогда не будет.
Разные у нас пути, и, если быть откровенным, я должен признаться себе, она это поняла. Но все имеют право на жизнь - и я не собираюсь сидеть себе и думать, какое я говно, потому что когда много думаешь - это вредит здоровью. Это как предупреждение на сигаретах. У меня и так полно проблем. Рука у меня - перевязана, рёбра - тоже. Я - катастрофа. Хизер говорит, у меня столько синяков, что можно начать продавать на рынке. С чувством юмора у нее все в порядке. Врачи сделали рентген и просканировали мозг. Я поправлюсь. Мне лучше, чем многим бедолагам вокруг меня. Я стараюсь ие двигаться. Чувствую себя стариком, прикованным к постели на ближайшие двадцать лет. Какой чудовищный способ провести жизнь. Я чувствую себя дерьмово, очень дерьмово - от стыда перед этими беднягами, которые прикованы к дому с рождения и до самой смерти. Помимо физической стороны, всё это наверняка ещё и с ума сводит. Меня бы скука убила. Даже сейчас мне хочется встать - пройтись, но по крайней мере я знаю, что через пару недель или вроде того, я смогу выйти. Буду как новенький через пару недель.

- Хорошая она, эта сестра. Я в любой момент дам ей меня обмыть, когда она захочет. Я может и постарел, но всё ещё могу кой-чего. Не разочарую её.
Я не отвечаю и делаю вид, что сплю. Палата живёт своей обычной жизнью, и мне не интересно говорить с парнем на соседней койке. Один из тех козлов, которые любят все знать. Говорит не останавливаясь, но ничего путного. Читает все газеты и знает миллионы фактов и цифр. Считает, что собаку съел в политике - эксперт, вон у него серьёзные издания, рядом комиксы, правда. Мне плевать на все эти комитеты и споры между лидерами партий. Сборище козлов, и их пиаровские выкрутасы на меня впечатления не производят. А он - пусть себе пиздит, на здоровье. Я не открываю глаз и начинаю засыпать.

- Просыпайся, урод, - Род включает меня. Его голос проносится у меня по позвоночнику. Как будто нажал на газ. То, что он сказал - просто удар по яйцам. - Можешь стараться, сколько хочешь - никто не поверит, что ты Спящая Красавица. Ни одна сестра к тебе не подкрадётся, чтоб
поцеловать и разбудить, спасти её от всего этого кошмара. Ни с таким лицом, нет.
Марк и Род стоят над кроватью и смотрят на меня, в руках пластиковый пакет - Люкозэйд и печенье. Выглядят здоровыми и в форме, на пике жизни, хотя у Марка небольшой фингал под правым глазом. В остальном - ни царапины. Можно побывать в Миллуолле и вернуться целым - вот тебе подтверждение. Даже польза от этого - опыт. Учишься без особых трат. Это как лотерея. Вот тебе пара симпатяг, делают вид, что сочувствуют. Больница всё-таки. Гады.

- Ну ладно тебе, Том, давай, - Марк ест печенье из одной из пачек, что они принесли. Говорит с полным ртом. Скотина. - Давай, соберись. Посетители пришли. Сестра говорит, у нас целый час есть, если что. Говорит, жить будешь, тебе повезло, что голову не оторвали. Дура. Что она вообще понимает? Ей надо хорошей палки в жопу, подлиннее. Сразу
бы в порядок пришла.
Они приставляют стулья и усаживаются по обе стороны кровати. Я приподнимаюсь немного, чувствую себя беспомощным и думаю: оставили бы они сестру лучше в покое. У меня чувство, как будто я беременная домохозяйка, жду, что вот-вот ребёночек полезет. Или инвалид, которого изнутри болезнь пожирает, пробирается к мозгу, и я в конце концов превращусь в чудилу, разговаривающего с кофейными автоматами в метро. То же самое бывает, когда гриппом заболееешь, но вот это в сто раз хуже. Выходишь в тираж, стано вишься беззащитным. Остаёшься на милость других, ничего не контролируешь. Ничего не можешь делать сам.

- Ты куда пропал? - Род качает головой и забывает дать мне сумку, с которой пришёл. Просто ставит её к кровати Две коробки печенья вываливаются наружу. Они не замечают. Род продолжает:
- Настоящее безумие было, охуенный хаос. Просто смотришь, что рядом с тобой творится, дальше не пытаешься даже. Знаешь по лицам с кем ты, но всё перемешивается, не будешь же всё время оглядываться каждую секунду.
- Мы не знали, что на тебя наехали, пока не заметили, как Миллуолл выбивает говно из кучи белья. Потом присмотрелись - вроде ты, но так и не были уверены до конца, -Марк смотрит себе под ноги, сосредоточившись на носке своего правого ботинка.
- Мы тебе никак помочь не могли, - у Рода виноватый вид. Я знаю, они чувствуют, что подвели меня.
- Там сотня или больше народу было, словно девятый вал. Много народу просто, всюду этот Миллуолл. Но ничего, мы справились.
- Ты вроде был, потом раз - исчез, - Марк поднимает взгляд. - Всё так быстро происходило, не успеваешь даже подумать.
Они похожи на пару бабулек, я ведь и так всё знаю. Они бы помогли, если б смогли. Зачем эти объяснения? Большинство парней из тех, что там был, пришли бы на помощь. Но в таких ситуациях - никакой организации, всё происходит спонтанно, само собой. Сплошная лотерея. И если ты упал - то всё, не повезло, забьют. Я говорю им: ладно, проехали. Они не виноваты. Ничего нельзя было сделать. Классные парни. Сопереживают. Даже как-то не по себе. Стараемся не смотреть друг другу в глаза. Что делать, попадаешь в такую переделку, как с Миллуоллом - всё, принимай, что дают, смирись.

Эти гады наверху все пиздят о свободе выбора, но все варианты расставлены и определены ещё до старта. Никто тебе не даёт особо выбирать. Повезёт немного - становишься героем дня. Запорешь дело - и прямо в травмопункт. Марк и Род, чувствуется, успокоились. Видимо, их мучила эта ситуация. Я их легко могу понять, потому что дело - не в победе или поражении, а в достаточной смелости решиться на это. Всё дело в том, чтобы быть вместе. В том, чтобы войти во двор Миллуолла и оставить свой след. В том, чтобы заставить себя сделать ещё один шаг и показать, кто ты и что ты. Но чистого победителя или проигравшего в этот раз не было - просто классная драка, хотя, принимая во внимание соотношение сил, мне кажется, что Челси вышел из нее с честью.

- После того, как мы проиграли, ты всё об этом говорил - не мог остановиться, - говорит Марк, пытаясь меня подбодрить, и превращает матч с Миллуоллом уже как бы, в историю, в легенду, которая будет расти и развиваться с годами.
- Миллуолл - ебнутые псы, лютые мудилы, но мы неплохо справились, учитывая расклад. Фейслифт получил кирпичом по башке - четыре шва наложили. Кровь у него на джинсах была, словно он ею рыгал. Голубой кровью, бедняга. Одежду он точно просрал - говорит, отправит Миллуоллу счёт.
- Внутри было нервно, но помимо пары стычек у поля, ничего особенно вроде не происходило, - говорит Род. - А после матча Миллуоллам просто крышу снесло и они на мусоров наехали.
- Мы выходим со стадиона, нас держат собаки и воронки. Они наготове - вытащили щиты, дубинки смаслили. Половина баттерсиского приюта собачьего парилась - зарабатывала себе на Педигри. Овчарки всюду, и копы - на взводе. Они нервничали, как пить дать. Миллуолл был по всей улице, и они рвались вперед, как психи - хотели разобраться с Челси.

- Мы только и слышали - то стекло бьётся, то гул коповских ботинок вдоль по улице - блокировать толпу побежали. Нас мусора прижали и стали двигать к Саут Бермондси, потом отправили на Лондон Бридж. Они в поезде были - всюду. Доехали с нами до Лондон Бридж на случай, если
Миллуолл там на нас наедет, или мы бы постарались подсуетиться ещё раз. Мы долго там тусовались, но ничего не было. Многие из Челси сели в метро на Нью Кросс и свалили в Уайтчапел.
Все вдруг замолчали, и они думают, наверное, что хватит уже про Миллуолл, особенно про тот восторг, который они испытали, потому что в конце концов это я получил по балде, я, который лежит сейчас в больнице и мучается, я, который, как считает Хизер, обязан жизнью Муниципальной Полиции. Пофиг. Зато какой-то в этом есть смысл. А когда выйду - это будет другое дело. А вчера, когда я пришёл в себя, лежал в постели, смотрел на потолок, рядом вокруг меня сопели, дышали и кашляли все эти старые, тоскливые мужики, усыплённые дезинсектором, я думал о Миллуолле. Как будто это был страшный сон, но наяву.

Мне немного страшно было, когда я начал, хотя сейчас чувствую себя из-за этого мудаком и, конечно, никому об этом не скажу. Такого раньше не было. Норич - драка в песочнице по сравнению с этим. Сначала подумал: я, наверное, хиляк, но дело не в этом, точно нет. Просто понимаешь, что тебя могут сейчас убить, покалечить, лишить зрения, повредить мозг - и это всё, на всю жизнь. И тут ты чувствуешь, что хочешь уйти. Выключить телевизор, сказать, что пошутил. Пошутил и всё. Не обижайтесь, ребята. Не надо всё так всерьёз воспринимать. Мы же все песню слушали -футбол это всего лишь игра.

- Когда они тебя выпустят? - Род продолжает разговор. - Выглядишь хреново. Сестрёнка сказала, скоро поправишься. Говорит, ты у нас молодой, сильный, у тебя перед cтариками преимущество. Хорошая тёлка. Мне кажется, ты ей нравишься, судя по тому, как она про тебя говорила. Пригласи ее в паб, когда поправишься, говорят, медсестры шалуньи ещё те. Они столько тел видят постоянно, ну и ничего не боятся, когда до дела доходит.
Я думаю о том, что сказала Хизер. Мужики выбивают куски друг из друга, а ей приходится их ставить назад. Я знаю, что она права. Понимаю её логику. Но это ничего не изменит. Она никогда не поймёт мои доводы, потому что думает по-другому. Мне кажется, что вся страна вещает на миллионе разных волн. Получить по башке в Миллуолле -дело плохое, но я знаю, почему это произошло, и сюрпризом это не стало. Другого от этого воротит. А я просто чувствую боль по всему телу. Отпинали с ног до головы. Сейчас меня это волнует, всё это, потому что мне больно. А через пару недель - кто знает?

— Я говорил с этим шотландцем со склада, - вступает Марк. - Я ему рассказал, что случилось, сказал, передаст куда надо. Бригадир позвонил, спрашивал, чем помочь, только скажи. Ещё сказал, что может кто-то иэ ребят постарается зайти к тебе - проведать. Хороший мужик, кажется.
- Твоя мама тоже звонила. Хотела знать, что случилось. Потом папаша твой звонит. Они вчера приходили к тебе, но ты в ауте был. Сказали, что сегодня вечером ещё зайдут -волнуются.
Интересно, как они узнали. О таких вещах лучше матери самому говорить, плохо, что она от кого-то узнала. Когда я был малой и легавые пришли к нам домой, папаша дал мне тумака, а мама просто плакала и выпила полбутылки чего-то, что там под рукой оказалось. Жаловалась, как она детей подвела. Это был единственный раз, когда я чувствовал себя виноватым. Я - малолетний преступник, машину увёл или ещё что, а ей было так плохо, как будто это она виновата была. Глупо так мыслить - ты тоже чувствуешь себя козлом. Я этого так и не забыл, но когда взрослеешь, не хочешь, чтобы родители участвовали в твоих передрягах.

Марк с Родом досиживают до конца. Час быстро пролетел. Перед уходом они вспоминают про печенье и Люкозэйд. Дают мне, немного краснеют, говорят, им сказали, что Люкозэйда и печенья хватит - больше ничего не надо. Ржут. Я смотрю на них, как они идут по палате. Потом оглядываются и показывают мне «дрочилу». Опять ржут и скрываются за углом.
Вскоре я начинаю дремать. Опять возвращаюсь на юг Лондона. Воскресенье, время шесть утра, на улицах - никого. Солнце - такое яркое, должно быть, лето. Я вижу золотую табличку на только что перестроенной стене. Единственное строение в районе с чистыми кирпичами. Табличка отражает солнце. Я вынужден прикрыть ладонью глаза, чтобы прочитать, что там. Я - старик. У меня седые волосы и я хромаю. Страдаю артритом. Но у меня есть палка с гербом Челси. На табличке - моё имя. Написано, что я умер за родину и похоронен на месте гибели. Оглядываюсь вокруг, но вокруг только бетон и крест посреди улицы.

Я резко просыпаюсь. Вспоминаю сон. Херня какая-то. Опять засыпаю и вижу себя с Хизер в общежитии медсестёр. У неё своя комната на десятом этаже с видом на Лондон. Я смотрю на поезда, разрезающие кварталы как механические змеи. Ни звука. Поздний вечер, и огни поездов резко выделяют их из тьмы. Я вижу километры неясных балконов. Всё расплывчато. Вдалеке башня Почтамта с мигающим светом наверху. Я под освещением, но меня никто не видит. Мне нравится Хизер. Она не как все. Я оборачиваюсь, она раздета, спиной ко мне, открывает шкаф, полный плёток и вибраторов. Напоминает мне ту рафинированную тёлку после суда в Хорсферри. Она лежит на постели и говорит мне, что я поправлюсь через пару недель. Марк и Род ржут в телевизоре. Говорят мне, это всего лишь ещё одна денежная метла. За деньги работает. За утки и вытаскивание говна классно платят. Твёрдая валюта.

- Том, что с тобой, сынок? - Я опять просыпаюсь. Больно. Мой отец стоит у постели. Я смотрю за окно, темно. Проспал, наверное, долго.
У меня подавленная эрекция под одеялом, потому что Хизер оказалась не той, какой я себе ее представлял, но она ожидает от меня действий. Эрекция спадает в секунды. Как только я привыкаю к свету, Хизер забыта. У отца под мышкой - кипа газет. Почитать принёс, говорит. Хороший счёт в очередном туре. Назад в Дерби. Улыбается слегка неуверенно и садится. Снимает пальто. Заговаривает со мной немного нервно, смотрит на мои бинты и синяки. Потихоньку привыкает к моему виду, и я уже не чувствую себя так неловко.
- Мама хотела тоже прийти, но мы не знали, как ты себя чувствовать будешь, а ей сегодня сверхурочно работать надо, но через пару дней она придёт. Мы тут вчера были, но ты спал, а сегодня позвонили сюда утром, сказали, что ты в порядке.

Мой старик неплохо выглядит, здоров. Глаза у него горят, как будто пил вчера. Вот старый дурачина, думал, я сдохну, наверное. Хотя когда речь о твоих детях, беспокоишься, конечно. По крайней мере, он понимает, что лекции мне читать не стоит. Я же уйти не смогу.
- Я тут говорил с парой сестёр, они говорят, что будешь, как новенький через пару недель. Мы узнали от отца Гари Робсона, а ему Род сказал. Мы сначала очень заволновались. Думали, помрёшь, не дай Бог. Испугались, в шоке были. Но ты вроде ничего. Ясно, что не слишком, но по крайней мере не парализован, ничего такого.
Мне почему-то кажется, что он должен быть более расстроенным. Не знаю почему. Глупо. Не то что мне надо, чтобы вокруг меня суетились, и я бы вообще предпочёл бы, чтобы он не приходил, но раз уж он здесь, то по меньшей мере мог бы заметить, что хоть я и жив, но прошёл через мясорубку и боль не скоро пройдёт. Глупо, я знаю, но такие мысли выскакивают хрен знает откуда, и ты и опомниться не успеваешь, как понимаешь, что бре-дишь. Наверно, это лекарства. Отец распрямляет ногу. Сейчас чего-нибудь расскажет. Поделится со мною жемчугами мудрости. Ну прям точно - отец с сыном - картина с выставки.
- Когда мы малыми были, мы с твоим дядей Барри пошли в Эктон, в ирландский паб с группой местных парней. Пара из них была в переделке там однажды, и одному из них зуб молотком выбили. Мы сели в поезд, доехали и выпили пивка в баре на углу. Знали, что делать. Сидели в пабе часа три, а когда вышли, было ясно, что надо готовиться к драке. Подходим к Микову бару прямо перед закрытием. Они вылазили в стельку пьяные оттуда. Закоренелые сволочи такие. Матёрые - моряки. Они из нас говно выбили. Меня в живот пырнули и я литр крови потерял. Мог умереть - выжил. Помню доктора - индус. Сказал, что родом из Западной Бенгалии. Их тогда немного было у нас, он выделялся. На Ганди был похож. Странно, помнишь вот такие вещи. Хорошие они люди, индусы.

Я смотрю на своего старика, слегка вытаращив глаза. Вообще-то я удивлён. Не представлял, что он такими делами занимался. Не то, что я изумлён тем, что такие вещи происходили. Ты в этот момент как бы понимаешь, что твои родители не всегда были белыми и пушистыми, как это кажется, когда ты ребёнок, но все равно, как-то... Я думаю о том, зачем он мне сейчас это всё говорит. Наверно, хочет сказать на свой манер, что понимает меня. Мне не важно, понимает или нет, но он продолжает. Мне интересно - он говорит занятные вещи, но все-таки не обязан ничего говорить. Некоторые вещи не обязательно проговаривать. С родными и друзьями не обязательно длинные речи держать.

- А потом я ушёл в армию. Проходили мы физподготовку. Это рядом с Сэйлсберри было, тяжкий труд. Но нас это закалило. Был у нас один парень с северного Лондона. Эдмонтон, кажется, звали. Думал, он царь и бог. Он не такой уж и бивень был, но любил наезжать на парней, которые ему послабей казались. Попробовал до меня докопаться однажды. Весь день подкалывал. Говорил, что я слабак. Я его боялся вообще-то. Чего уж скрывать. Но к вечеру он меня достал. У меня в голове что-то щёлкнуло. Как будто в меня дозу силы кто-то вколол. Это как в газетах пишут про крэк. Он вышел из барака и пошел на задний двор ботинки свои начищать. Я зашёл к нему сзади и приставил нож к горлу. Поставил его в замок, как нас учили. Зафиксировал нож на глотке, остриём у кадыка, точно, как и учили. Хотел его убить, но сдержался. Если бы мне за это ничего не было, я бы убил и был бы доволен, но я себя держал под контролем. Он начал плакать. Я ему говорю, если будешь меня доставать, ты - мертвец. А он ноет и говорит, что не хочет умирать. Прощения просил. Я ушёл и со мной он больше не разговаривал.

Я пытаюсь понять, почему он мне это рассказывает. Есть тут какой-то скрытый смысл или он просто хвастается, что тоже был крутым парнем в молодости. Он улыбается Хизер, когда она проходит мимо, говорит ей «привет!». Потом молчит, хотя я вижу, как он на неё смотрит, походку наблюдает. Спрашивает меня, хочу ли я выпить - принёс бутылочку джина небольшую. Я укоризненно качаю головой, смеюсь, но говорю: давай, пей. Он очень старается, чтобы никто не заметил, боится, вычислят его и проблемы будут.

Говорит, ну вот, так-то лучше. Немножко джина и рассказ о жизни, как оно было. Говорит, что всегда Миллуолл не любил. Банда хулиганья, по жизни. А он-то думал, все эти футбольные беды уже в прошлом. По телевизору их уже не видно так часто. Похоже, он счастлив. Он даже улыбается, что для него — совсем необычно. Забавная ситуация. Я думал, он будет в шоке, а он сидит тут и, кажется, доволен, что пришёл.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вс ноя 04, 2007 10:55

ДЕРБИ ДОМА
Я чувствую себя как ребёнок. Полным жизни и рвущимся вперёд. Ничто меня не остановит. Миллуолл - зто просто ещё одна легенда, которая будет повторяться без конца. У меня на коленях сидит малыш, смотрит, как старикан говорит, от него несёт выпивкой, вставная челюсть потрясывается, воздуха ему не хватает. Это потом - сейчас же мне хватит того, что тридцатка наших парней слоняется по улицам между Эрлз Корт и Фулхэм Бродвей. В районе была замечена фирма Дерби, и нас оповестили по мобильнику. Если найдём их, компенсируем потерянное время. Я в ударе. Чувствую себя отлично. Дерби, может, и говно в футболе, но несколько готовых к делу личностей у них найдётся. Матчи кубка зимой, посреди недели - идеальная вещь. В них есть дополнительный адреналин от конкуренции и темноты, чтобы укрыться. Главное, чтобы не очень холодно было и яйца не отморозить, тогда классные вечерки получаются.

Мы идём по улице со стороны Джолли Молстера. Пара парней заходит в первый паб на пути проверить его на предмет наличия Дерби. Паб переполнен, но Челси. Продолжаем движение. Идём навстречу потоку приличных граждан, выходящих из мёртвых переулков, направляющихся к Стамфорд Бридж. Держим глаза востро, обследуем бетон, когда народ проходит. Но тротуар здесь золотом не вымощен, только окурками и старой бумагой. Даже Дэйв Уиттингтон сдался, когда приехал в Лондон. Довольствовался трахом своей кошки. Они пытаются прийти пораньше, опередить толпу, появляющуюся прямо перед вводом мяча в игру. Нагнетают атмосферу ожидания, как и все мы, когда были детьми с круглыми глазами и верили, что однажды тоже выйдем на поле. Никаких шансов. Проверяем ещё один паб за углом. Теперь моя очередь, я захожу внутрь с Марком. Ничего не происходит. Просто толпа мужиков с газетами и программками - беседуют о футболе.

- Пойдёмте зайдём, выпьем и там подождём немного, - командует Харрис, когда мы оказываемся снаружи. Я бы выпил пинту. Согреемся, кровь быстрей потечёт. Если Дерби идут с Эрлз Корт, они всяко здесь пройдут. Либо здесь, либо по Норт Энд Роуд, но там вряд ли - большой крюк для них. Хорошие шансы, что они в нас упрутся в конце концов -
хотят они того или нет. Если прижмём зад к стулу, дождёмся - всё будет нормально. Кто умеет ждать - получает сторицей.
Половина из нас заходит через один вход, другая - через боковой. Пара парней помоложе идут оглядеть округу. Нет смысла стоять на углу улицы, как толпа сирот, и вызывать сочувствие. Так что мы заходим в паб, и, хотя никто не смотрит прямо на нас, атмосфера слегка меняется - мужики внутри, продолжая разговор, бросают на нас осторожные беглые взгляды - вычисляют. Первая напряжённость спадает и они возвращаются к своему пиву. Обычная болтология. По нам видно, что мы - Челси, шум возвращается к обычному уровню, группа мужиков пустобрешит о нападающих сборной Англии и об общем кризисе в футболе. Те же слова, те же мнения - год за годом. Экие мудаки, оставили бы уже это дело. Что вы сде лаете против руководства? Так и со всем в этой стране. Англия в напряге.

- Что думаешь по поводу Дерби? - Марк потирает руки. Как школьник в предвкушении просмотра украденного из местного магазинчика порножурнала - не дождётся, когда можно будет наконец взглянуть на сиськи и письки, жгущие ему дырку в кармане куртки.
Марк сегодня в хорошем настроении. Я его довольным не видел годы уже. Его сокращают через пару месяцев и должны выплатить хорошую компенсацию. Он своё отработал и теперь ждёт свой чек. Думает, вот оно, достиг уровня, мистер Большой, а о будущем ни на секунду не задумался. Даже не подумал, что будет делать, когда кончатся деньги. Говорит, он об этом не беспокоится - что-нибудь подвернётся, не хочет сейчас об этом сильно задумываться. Нет проблем. Вроде не распиздяй, а с мозгами как-то хуево. Не думает о будущем.

- От них будет несколько парней сегодня, точно. Род наливает свой лёгкий эль в стакан, не прекращая говорить. Рисуется, делает вид, что он гений в действии. Смазывает имидж, мне смешно - пена эля слишком большая и грозит сейчас перелиться через край. Ставит его на картонную подставку, реклама всё стерпит.
- Мы наехали на толпу Дерби в микроавтобусе - у Эрлз Корт, лет пять тому назад, - говорит Харрис, подходя к нам со своим тоником. - Мы к метро возвращались. Где-то час тусовались после матча, но ничего не происходило, так что мы поебашили к ближайшей станции. Злобные мы были на них, материли гадов, и тут этот микроавтобус останавливается на перекрёстке. Ну точно, прогнившее корыто, наверное, работало на трассе с самых заебанных времен, ну а внутри - Дерби, так что мы стали его пытаться перевернуть, двери сзади открываются - выскакивает это племя мидландских психов. Хуй знает, как они все туда поместились. Я не мог глазам своим поверить. Наверно, цирковой номер репетировали, хотя группой клоунов их не назовёшь, да и красотками на канате тоже.
- Я помню этот случай, - присоединяется к нам Мартин Хоу. - Я не знаю, где вы, ребята, были. У тех крышу снесло. Здоровенные гады, в ослиных куртках. Они там не знают, что война кончилась. Ходят по своим джунглям, едят коренья десятилетиями в одеждах каменного века.
- Человек двадцать на нас наехало, - говорит Харрис принимая на себя роль расказчика. - Наверно, под сиденьями прятались или в проводке. Простые как жопа. При аргументах - металические прутья и бейсбольные биты. Суки - додавили нас до середины улицы, мы и опомниться не успели. Нас просто шок подвёл, неожиданность всё-таки. Не то, что они нас гнали, больше мы как бы отступали, чтобы под контроль взять ситуацию. Вид у них был, как будто они говнобургеры жрут всю жизнь и двадцать пинт тёмного в день выпивают. Ну, в общем, нам это дало время организоваться. Нашли несколько кирпичей и прутьев, погнали сволочь из Дерби назад к их автобусу.
- Билли кинул бутылку в переднее стекло, а водила запаниковал и попробовал задавить его. Нажал прямо на газ, думая, видимо, что он на электрическом автомобильчике на парковом аттракционе. Немного ругани и все отходят, Дерби вернулись в автобус целые-невредимые, только дико злые. Суки ржали, когда отъезжали. Задницы голые показывали. Пидоры. Растворились в ночи как дым.
- Ехать, наверное, холодно было без переднего-то? - говорит Род. - Тупицы, скорей всего, и не заметили, пока пол дороги не проехали, дохнуть стали от обморожения.

Знавал я одного психа из Дерби несколько лет тому назад. Познакомился с ним в Польше, на матче сборной. Сумасшедший, как и все они, но парень неплохой всё же. В армии служил по молодости, но потом его выкинули оттуда за драки, когда он в Германии служил. Умный парень. Книг много читал и мог назвать всех премьер-министров и даты военные за сто лет. Знал историю с географией. Любую столицу мира. Не пил, и так тихо говорил, что приходилось останавливаться и слушать его. Держался в хорошей форме и футболом занялся. Не говорил с ним уже года три, наверно. Последний раз, что я про него слышал - он пошёл в систему. Это около года назад. Я точно не помню, хотя для него месяц даже погоду бы сделал. Он такой - смесь футбола, воровства и общего плохого поведения. Самое большое, за что его забирали - избиение.
Свой был парень - из тех, про которых думаешь, что успеха в жизни добьются. Написал мне однажды, когда уже был в системе. Говорит, тут всё сжимается, как очко пидора при виде фашистского марша, потому что летом было дело и много слухов всяких ходило. Все ждали назначения. Письмо прямое было. Фактическое. Хирургический образ мысли. Легко было представить, как он растёт в системе, делает себе имя, футбол станет для него хобби, даже скорее практикой, вероятно, ему достанется одна из последних практикантских позиций - сейчас от них избавляются. Мудилы, управляющие компаниями ни в чём, кроме быстрой прибыли, не заинтересованы.

- Ты поправился уже, Том? - Фейслифт смотрит мне прямо в глаза. Я смотрю на шрам, оставленный на его лице Миллуоллом - попортили ему видок. Он не красавец, и этот шрам вряд ли отвратит от него толпу взбудораженных тёлок. Козлы этот Миллуолл, но мы были там, и этого у нас никто не отнимет.
Этого нельзя отрицать. Мы были на их территории с большой миссией, прикололись над ними, расхаживали мобом. Но кто там остался? Я и ещё пара парней. Настоящий тяжёлый случай. Я что-то не видел там этого мудака, когда всё началось, но лучше так не думать - Фейслифт вообще-то не трус. Он псих. Мудак. Ёбнутый гад. Быдло, но не трус. В конце концов - это самое важное.

- В следующий раз, когда будем играть с Миллуоллом, точно отделаем их парней за тебя, - говорит Фейслифт, улыбаясь, пиздит как всегда. - Мы это сделаем даже если придётся туда пойти за пять часов до игры и с пушкой. В следующий раз. Всегда есть следущий раз. Возьму с собой
пистолет и снесу башку одному из этих сволочей. Но вечерок тогда выдался охрененный - с какой стороны ни смотри. Запомнится.
Мне ему хочется возразить, но какой смысл? Я уже стою на ногах, и Миллуолл - предмет для разговоров, воспоминаний. Я не задумываюсь об этом слишком глубоко, особенно сейчас, на площадке, где половина южного Лондона старается изо всех сил выдать мне премиальных, хотя да, и правда вечерок тогда был охрененный. За сезон бывает немного достойных драк - на пальцах одной руки можно пересчитать - но Миллуолл был вообще уникальный, и хотя я и получил по балде - это вызывает уважение у ребят.
Если бы я прятался или даже был нерешительным слегка, меня бы не сделали. Я пострадал, но за это есть компенсация. Уважение. Репутация даже. Это важно. В этом мире важно уважение, если ты конечно не один из политиков -выпускников частных школ. С другой стороны, - такая уж у них концепция уважения, своя, потому что всякий нормальный человек считает их отстоем. Не существует способов обмануть судьбу. Приходит время, когда ты вынужден отвечать. Можно, конечно, спрятаться, но если ты прячешься, ты не живёшь своей жизнью. Уж точно в футболе. Скоро про тебя всё становится ясно, и если ты и вправду мудак -можешь уёбывать.

- Я надеюсь, они разбомбят этих арабских говнюков, -Билли Брайт смотрит телевизор, мигающий в другом конце бара. - Ебаные звери. Ракетой надо по ним. Это им прочистит мозги, уродам. Там же сплошная пустыня, земля ничего не стоит, может стоит бросить чего-нибудь особенного туда и избавиться от гадов? Убедиться только, что ветер в Англию не подует и дело сделано.
Женщина на экране говорит о возможных воздушных атаках на ближневосточного диктатора. Звук тихий, но я слышу несколько слов. Всё те же старые фразы и доводы с оправданиями. Обычная херня. Надоело всё это слышать. Как долбанная реклама. Ничего целую неделю, кроме угрозы бомбёжек, и уже очевидно, что правительство просто замыливает отпиздетца и смягчает реакцию, чтобы не было протестов, когда они в конце концов решатся на дело. Пиар. Встаем все как один. Ещё одна серия «Коронейшн Стрит». Улица ист-эндцев. Стандартный карри. Разведение бульдогов. Мы не увидим, как эти козлы горят, так что пофиг. Нам о себе надо позаботиться. Для нас форма и оружие на складе не приготовлены.

- Ну и что там с сестрой в больнице? - Марк ожидает рассказа, но рассказывать нечего. - Она сплюнула или проглотила?
Я пригласил Хизер в паб. Пара пинт, ужин. Я сказал ей что хочу поблагодарить её за то, что она вытащила меня. Я приглашаю. Она заулыбалась, смутилась, сказала, что у неё намечается несколько поздних смен, но просила оставить телефон - позвонит. Нежный способ сказать «нет», и я почувствовал себя дураком, что вообще её пригласил. Знал ведь в душе, что никаких шансов, но пока не попробуешь -не узнаешь наверняка. Сказала, что позвонит как-нибудь на этой неделе, но я знаю, что не позвонит, потому что она вычислила меня к концу моего пребывания. Она вроде бы заинтересовалась мною, но понимала, что я козёл. Вот так вот. Получаешь тех тёлок, которых заслуживаешь. Шлюха, делающая из тебя мудака на одну ночь - найдёшь такую на торговой улице, нет проблем. Жизнь - сука, а потом женишься на суке, а потом умираешь. Видел однажды такую наклейку на Ягуаре. Никто не превратит тебя в кого-то, кто ты не есть тот на самом деле.
- Дерби идут с паба со стороны Норт Энд Роуд. - Харрис держит телефон у уха и прослушивает сообщение. -Ничего сверх нормы, но человек сорок где-то. Возможно, с небольшим подзаводом - заработают. Много пьяни, но и несколько пацанов. Ассорти. Будут здесь через какое-то время, сильно вроде не спешат. Осматривают достопримечательности. Улицы с террасами, мусорные баки, всё такое. Надо бы взять с них деньги за экскурсию.
- Подожди пару минут, и мы дадим им бегущую строку про чудеса западного Лондона, - говорит Род.
Мы выходим наружу, ни с того ни сего - вечер вдруг стал прекрасный. Прохладный, но ясный. Позволяет тебе сконцентрироваться. Приятно вдыхать и выдыхать этот воздух, свободный от испарений смерти и хлорки. Дождь смыл всю отраву. Мы идём по улице, держимся на тротуаре, взгляд вниз, как у приличных граждан, молчим. Сворачиваем за угол - впереди Дерби. Тупые уроды - ржут, шутят, как будто они в отпуске - полный живот испанской фасоли. Мы стоим на перекрёстке и ждём. Они немного заторможенные и не сразу нас замечают. Потом они видят - Челси, останавливаются. Комедия просто. Как бродячие собаки со вздыбленной шерстью, чешут головы, думают, чего дальше делать.
Мы из двух разных измерений. Челси прилично одеты и не носят цвета. Дерби - старозаветная пьянь в майках клуба. Несерьёзный моб. Просто толпа мужиков вышла футбол смотреть. Не те, которых мы ожидали, но ничего, иногда приходится довольствоваться тем, что есть.
- Ну, давайте, дербиские мудаки, - Харрис тепло приветствует гостей. Делает шаг вперёд. Наш вождь.
- Пошли на хуй, кокни, - орёт бивень в клубной майке, рядовой полуприличный элемент, сзади - пьянь с пивными брюхами и замедленными рефлексами.
Мы ржём и атакуем. Не суперсобытие это, но на сегодня нам хватит, потому что главные лондонские дерби, такие, как Миллуолл, Вест Хэм, Тоттенхэм. Эти же - полукровки, плохая генетика. Северные - вообще чужие, и ты не желаешь крупномасштабных неприятностей, по крайней мере не посреди недели и не в такой близости от площадки. Не при нынешних технологиях и всяких штучках такого рода. Поля битв в залах казино и при камерах на крышах. Опять замедленное движение, и Харрис берёт на себя лидерство, Дербиский бивень старается ударить его лбом в нос, мажет, рассекает холодный воздух, теряет равновесие - атстойный жлоб, разбивает себе челюсть за все старания. Короткая молотилка начинается, по морде, пинки, и Дерби сваливают, синхронно почти что. Все разворачиваются и бегут одновременно. Им надо быть на льду. Мы следуем сперва ними, понимая, что у них особого настроения нет, приследуем говнюков немного, потом оставляем это дело.

Возвращаемся по той же дороге, Харрис качает головой. Мы наполовину расстроены, наполовину уставшие - найти получилось всего лишь толпу пьяниц, а не достойного противника.
- Говнюки, - Фейслифт ржёт как сумасшедший. - Что они здесь, блядь, делают, если бегут, как только всё началось? Непонятные мудаки. Я понимаю - старики и малолетки, но не парни на пьянке на чужой территории. Пустая трата сил эти козлы.
Мы растворяемся в боковых переулках, подальше от шума и суеты Норт Энд Роуд. Оставляем магазины людям, чья совесть чиста. Головы опущены, спешим увидить сброс мяча на траву, катание туда-сюда, а может даже и гол в ворота.
Тупо, если подумать обо всём этом. Но для меня, Рода, Марка, всех парней здесь - это что-то большее, всё, что происходит вокруг футбола, образ жизни, который не может измениться, хотя ты знаешь - однажды изменится, когда ты станешь старый, разбитый, придёт новая фирма и сделает тебе репутацию, продолжит традицию, но, по новым правилам, сместит акценты, чтобы избежать обнаружения, каждый раз опережая легавых на несколько лет вперёд, и лет на пять - общественное мнение и СМИ. И будет либо так, либо я закончу одним из этих чудил со скучным хобби, которые никогда не меняются, так что они просто живут себе день за днём, и никто их не трогает.

Я вижу детей со своими папашами, идущими вдоль Норт Энд Роуд. Стоят у светофора - светятся как трёхмерные изображения, герои мультфильмов, воздух наэлектризован. Холод, дождь, лампы горят повсюду, единственная тёплая вещь зимой, и когда они пройдут Малстер и спустятся на Фулхэм Бродвей, они будут почти что дома - обсохнут. Потом они увидят прожектора, горящие как космические корабли. На лицах проявится религиозность; кажется Билли Шанкли сказал, что футбол - это даже поважнее религии. Известная цитата. Они услышат толпу, и когда ты ребёнок -это нереальное чувство. Это как я первый раз оказался на Челси и увидел толпу, поющую как сумасшедшая, движущуюся вперёд и назад, вскакивающую, страсти кипели по всему Стэмфорд Бриджу, всё тогда могло перелиться в массивную потасовку или выплеск на поле в любой момент.
Считалось, это опасно, но почему-то я чувствовал себя в то же время в безопасности, потому что за исключением нескольких отморозков, которые есть везде, есть ещё и правила. Даже самая массовая драка выглядела страшнее, чем была на самом деле. Ты скоро начинаешь понимать, что к чему, что важно, а что нет, потому что люди, управлявшие шоу, взбесились, когда стали биться стёкла и около пятисот парней побежали на траву. Но вне зоны досягаемости камер была совсем другая история. Это как три обезьяны. Не вижу зла, не слышу зла. Всё это внешнее, что не так уж и плоско, поскольку если мы держимся не на виду, то можем веселиться и играть в свои игры. Главное - не срать на траву.

Я чувствую себя сейчас ребёнком, каким когда-то был, спустя много лет думая об этом. Лет двадцать прошло с тех пор, как я впервые пошёл на Челси. Прошло много времени, и я вырос таким, каким вырос, но после той первой домашней игры с Арсеналом я крепко прикипел к Синим. Так оно и происходит. Это становится частью тебя, и то, кем ты являешься - это то, кто ты есть в футболе. Если ты коллекционер программок, то же самое ты и во внешней жизни. Если ты псих, то не превращаешься в самаритянина, выходя со стадиона. Мне смешно, когда народ говорит о футбольном насилии - при чём тут футбол? Вообще ни при чём. Это любому понятно, если задуматься над этим. Но им не понятно, потому, что наплевать - им хочется положить тебя в папку и приклеить название.

Полагаю, с годами становишься циничней, матереешь. Англия изменилась с тех времён, когда я был ребёнком. Чувствую себя старикашкой в очереди за пенсией, так что хуй его знает, каково сейчас людям, которые помнят, что было лет шестьдесят-семьдесят назад. Перемены происходят незаметно и как черви пробираются тебе под кожу, забывают тебя до остервенения по ночам, и ты начинаешь чесаться, как будто подхватил вшей, просыпаешься с разодранными и кровоточащими ногами. Сейчас всё по-другому, потому что когда я был ребёнком, происходили, конечно, кое-какие драки, и внутри стадиона это часто случалось но теперь, когда всё это придавили, и всё больше и больше людей приклеиваются к телевизору и видеоиграм, самое главное - деньги и правильное поведение. Теперь ты делаешь вид, что ведёшь себя правильно. По крайней мере тебя заставляют верить в это.

- Получу компенсацию - закажу автобус на первый же выезд, - Марк хочет поделиться своим богатством. - Никому не надо будет платить ни пенни. Заплачу со своих. Социальная ответственность, вроде того.
- Посмотри-ка на этих козлов, что из машины выходят, -Фейслифт возвращает нас в здесь и сейчас.
- Куда ты смотришь?
- Четверо парней, вон там, через дорогу. Только припарковались. Точно, Дерби. Прикид нормальный, похоже, не бедствуют.
Я оглядываюсь и вижу четырёх мужиков, на которых показывает Фейслифт. Парни в дорогой одежде. Одеты так, чтобы слиться в толпе, достаточно стильно. Тихие, но не трусы.
- Эй вы, Дерби!
Один из них поворачивается. Я узнаю лицо. Парень, который служил в армии. Тот, из Польши, когда у поляков снесло крышу при наезде на знаменитых английских хулиганов, и мы кидали кирпичи, бутылки, всё, что под руку попадалось. Защищали Англию. Поднимали флаг. Мелкие туземные противники были разбиты.
- Пошёл на хуй, сволочь-кокни.
Нет страха на лице Дерби. Выглядит старше. Те же коротко остриженные рыжие волосы. Дорогое пальто и вид человека, сделавшего неплохие деньги. А я всего лишь неудачник, работающий на складе, неплохо зарабатывающий на продаже левого товара на стороне. Но он имеет больше, чем я, и в сравнении с ним я выгляжу ниггером, которого поперли из лавки, а он продолжает смотреть в окно, но его не пускают.
Фейслифт переходит через дорогу, Дерби стоит - смотрит прямо на него, по бокам - его друзья, широкие лица, отточенные черты. Я остаюсь, наблюдаю, хочу что-нибудь сказать, но понимаю, что ничего сделать не могу. Ставки сделаны, расклад пошёл - та самая ситуация, от которых ты постоянно зарекаешься, но когда рядом Фейслифт, Билли Брайт, да ещё и Чёрный Пол, остановить её невозможно, потому, что у этих распиздяев - другие правила. Остальная фирма не дёргается, потому что соотношение плохое, тридцать на четверых, если бы все включились, хотя один или два будут стоять наготове. Меня начинает мутить. От того риска, на который идут люди.

Дерби - классный парень. Я хочу сказать что-нибудь, но молчу. Сдерживаюсь. Он знает, что к чему - не дурак. Поэтому буду стоять, где стою, и не дёргаться. Не буду закрывать глаза, как пацан, тому, что по телевизору показывают. Достаточно крови и кишок, так что ничего нового, разве что аут - по-настоящему, а поэтому грубо и хмуро. Никакой романтики. Не сейчас, когда Дерби приготовился получить по балде, а я здесь стою тихонько. Зная, что должен сказать что-нибудь, но оправдывая себя тем, что вставать на пути у Фейслифта небезопасно.
Если подумать, то не такой уж я и мерзавец - после того, как Дерби сказал своё слово, а Фейслифта уже не остановить. Я не хочу, чтобы парни считали меня мудаком. Я должен иметь клубную принадлежность, а когда ты имеешь её, то лучше не подводить себя. Жрёшь говно, хоть и не признаёшься себе, но правилам следуешь. Я пытаюсь убедить себя, что Дерби это по-своему заслужил. Жестокая справедливость. Он достаточно побывал в переделках за свою жизнь, чтобы знать, что к чему. Но я всё же участвую во всём этом, и поэтому на этот раз останется неприятный осадок. Как будто я один их тех мудаков, которые наблюдают жизнь по телевизору, порно или на видео.

Легавые со своим оборудованием для наблюдения и Маршалл с его солдатским шоу группового изнасилования, Род на сцене, занятый старой шлюхой. Вся мудота - записанная и изученная.
Фейслифт приближается, рука Дерби выстреливает от пояса - в брюхо Фейслифта врезается нож. Я хочу слышать звук разрыва. Как когда лопается шарик. Но всё, что я слышу - крики внизу по улице, и вижу толпу мужиков, приближающихся к нам. Я смотрю на Фейслифта, он падает на капот машины. Дерби проходится по его заднице ножом, и мне хочется засмеяться, потому что в ближайшие нескольких месяцев сидеть ему будет мучительно больно. Мне жалко беднягу, который будет его зашивать.
Я вновь оглядываюсь и вижу мусоров, сопровождающих фанов Дерби. Харрис считает, что нам лучше двигать. Не место, и не время. Мы растворяемся, пара парней склоняется над Фейслифтом, источающим лужу крови. Кровь и вода смешиваются. Вокруг фирмы, которую мы и искали, появляются коп. Мы продолжаем отходить, потому что улицы узкие, и нам не хочется попадаться легавым. Мы оставляем Фейслифта одного, и мне приходится уйти, так и не увидев, как забивают Дерби. Мне становится лучше. Я чувствовал бы себя полным мудаком, если бы позволил себе не вмешаться. Но сейчас он один, и я спасён от чувства вины.


Конец.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
vik
Reserves
Reserves
Сообщения: 125
Зарегистрирован: Пт янв 27, 2006 22:09
Откуда: Белоозёрск

Сообщение vik » Вт ноя 06, 2007 13:55

Papa, конец или ждать главу "Фанаты и Hooligans "? :?

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт ноя 06, 2007 14:23

vik

"Фанаты и Хулиганс" - это не глава , а пояснения для втыкающих эту книжку блондинок , типа что Стамфорд Бридж есть домашняя арена РА , Электропогрузчик - такая машинка , при помощи которой можно легче работать , и тому подобная хренотень .

Убрал , ибо убого .
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
vik
Reserves
Reserves
Сообщения: 125
Зарегистрирован: Пт янв 27, 2006 22:09
Откуда: Белоозёрск

Сообщение vik » Пт ноя 09, 2007 12:54

Papa, спасибо. Книга действительно намного лучше фильма. Если не сказать, что в фильме от книги осталось процентов пять, и глядя фильм можно подумать, что смотреть футбол на стадион они вообще не ходят. Хотя в книге есть честное утверждение, на которое никто не осмеливается: "Мне смешно, когда народ говорит о футбольном насилии - при чём тут футбол? Вообще ни при чём."

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Ср июн 03, 2009 10:40

Интервью с Джоном Кингом:
"Я НЕ НАРУШАЮ ПРАВИЛ. Я ПРОСТО ИХ НЕ ЗНАЮ"


Некоторое время назад переводчица Ирина Сисейкина встретилась с английским писателем Джоном Кингом в Лондоне и записала с ним интервью, небольшая часть которого была впоследствии опубликована в русской версии "Rolling Stone". Мы же впервые публикуем полную версию данного интервью.

Автор знаменитого романа «Фабрика футбола» (1996), автор сценария к одноименному фильму (в русском прокате этот фильм прошел под названием «Фанаты»). Вместе с последующими двумя книгами о жизни фанатов английского клуба «Челси» «Фабрика футбола» составила цельную трилогию. В трилогию вошли романы «Охотники за головами» и «Англия на выезде». Эти книги уже переведены на русский язык, их выхода с нетерпением ожидают российские футбольные болельщики. Вслед за «Фабрикой» в свет вышли три романа Кинга на остросоциальные темы: «Белое отребье», «Человеческий панк» и «Тюрьма». Кинг признан одним из самых противоречивых и дерзких писателей современности, он бесстрашно обнажает нелицеприятную подноготную жизни рабочего класса и низших слоев населения Англии. Со дня на день в книжных магазинах Англии должен появиться его седьмой роман под названием «Скинхеды». В эксклюзивном интервью Джон Кинг рассказывает о футболе, движении скинхедов, Англии, литературе, о кино и о себе.

Его книги – это тотальный жесткач. Чудовищные драки, выбитые зубы, сломанные конечности, вывороченные кишки, вспоротые животы, извращения, кровь, сперма, блевотина, похмелье… Его книга «Фабрика футбола» стала библией футбольных фанатов всего мира. Его фильм, снятый по «Фабрике», получился еще более жестким и бескомпромиссным, чем книга. Настолько бескомпромиссным, что его создатели решили уложиться в крошечный бюджет, но не отдавать экранизацию Голливуду. Критики потом назовут этот фильм самым страшным ночным кошмаром Англии. Как сказать читателям, что, несмотря на все вышеизложенное, произведения Джона Кинга полны искренности, надежды и внутреннего света, я не знаю. Говорили, что он не жалует журналистов. Что он вообще не слишком общителен. Этого следовало ожидать. Окажись он в действительности таким, было бы неудивительно, - писатели от контркультуры не должны отличаться хорошими манерами и обходительностью… Но Джон Кинг совсем не такой. Он вежлив настолько, насколько может быть вежлив истинный англичанин. Он дружелюбен, весел и доволен своей жизнью, это чувствуется уже по письмам. Его квартира залита светом. Он гостеприимно варит кофе, попутно рассказывая о себе. Говорит, что любит животных, что последние двадцать лет - вегетарианец. На протяжении всех долгих часов интервью его огромный кот мирно и сладко спит у меня на коленях.

И.С. Джон, ваша последняя книга называется «Скинхеды». Слово скинхеды имеет в России весьма негативный оттенок. Считается, что скинхеды поголовно националисты и даже фашисты. Кто такие настоящие скины и о чем ваша книга?

Джон Кинг. Действие «Скинхедов» разворачивается вокруг двух главных перонажей. Один из них попал в движение скинов в шестидесятые годы, тогда, когда скинхеды переняли у ямайцев стиль одежды. В те времена люди слушали ска, реггей – скинхед-реггей. Этот человек будет одним из главных героев, ему сейчас под пятьдесят. Он служил капитаном в Слау, это такой городок за пределами Лондона, в котором разворачивалось действие «Человеческого панка» и «Белого отребья». Он носит форму, и это история о нем. А также это история о его племяннике, представителе второй волны скинхедов, поколения восьмидесятых. У них практически тот же стиль одежды, но этот стиль называется «стрит-панк», и они слушают команды, играющие в стиле Oi! Да, пресса вешала ярлыки на команды Oi!, называя их фашистскими, но это не так. В общем, такие будут два главных героя. Это история о них, о том, как музыка повлияла на их жизни. В книге представлены две стороны жизни скинхедов и два поколения скинхедов. Они не нацисты, ничего подобного. Они просто люди. Человеческие существа. У каждого - свой жизненный путь. В этой истории будут воспоминания о событиях прошлых лет, будет рассказана и история города, в котором живут эти два героя. Также в книге появится сын пожилого персонажа, подросток, чьи музыкальные пристрастия базируются на материале, который он видит по спутниковому телевидению. На музыке, которая приходит из Америки и фактически является неким сплавом ска и Oi!. Этот персонаж является точкой пересечения двух направлений. В общем, книга о семьях, об Англии, о поколениях. Я не знаю, откуда вдруг возникли все эти нацистские брожения и в какой именно момент нацистов стали ассоциировать со скинхедами. Видимо, позже, когда появились правые, «Ангелы ада», их правое крыло… Возможно, сыграл свою роль внешний вид скинов, а они, как вы знаете, довольно жесткие и крепкие ребята. Об этом много говорится в книге, я надеюсь, мы не будем снова обсасывать темы нацизма и всего, что с этим связано... Фашизм, видите ли, - это совсем не по-английски. Да и не по-русски – мы, англичане и русские, вместе воевали против фашизма во Второй мировой войне. Об этом тоже говорится в «Скинхедах».

И.С. Что вы скажете о появлении скинхедов в России? Эти люди по большей части считают себя националистами. Они позаимствовали национальную идею, сбрили волосы и отправились громить нелегальных иммигрантов, кавказцев и всех прочих, кто отличается от них цветом кожи. И все они называют себя скинхедами, не зная ни культуры, ни происхождения этого движения.

Джон Кинг. Я не так много об этом знаю, чтобы заявлять что-то… Видите ли, «скинхед» - это просто термин, можно взять любое понятие и обозвать его панком или скин-культурой, вот и все. Смотря как назвать, вы понимаете? В действительности скины – это нечто совсем другое, что имеет в большей степени отношение к музыке, к ска и так далее. Во всех поколениях скинхедов присутствовала такая вещь, как патриотизм – тесно связанный с гордостью и идеей самоидентификации. Гордостью и четкостью, и это было началом. Скины были патриотами, да, это действительно так, и полагаю, именно этот факт как-то перекликается с тем, что вы сказали о русских, но вы же понимаете, патриотизм и национализм – совершенно разные вещи. Люди могут одеваться в одном стиле, но это не значит, что они исповедуют одни и те же идеи или разделяют одни и те же интересы, не правда ли? Выходит, что это просто эксплуатация названия. Масс-медиа очень сильно влияют на представления людей о том или ином явлении. Долгое время люди демонизировали скинов, поверив в образ, который им преподносился масс-медиа. Скины были жесткие парни рабочего класса, и это никому не нравилось. Еще сюда примешалось и предвзятое отношение к футбольным болельщикам, что связано с изнанкой фанатского движения… Когда начались футбольные драки, многие болельщики были скинхедами. Корни всего этого - в шестидесятых годах. Да, некоторые из скинов были расистами, но то же самое можно сказать про любую прослойку любого социального сектора. Вопрос в том, что вкладывать в понятие, в само слово. Вопрос в том, насколько хорошо вы понимаете значение этого слова. Представьте себе панка – это некто с выстриженными ирокезом волосами, но значит ли это, что он исповедует идеи панка? Люди знают только то, что хотят знать. Если то, о чем вы рассказываете, происходит сейчас в России, это значит, что люди не знают корней движения, позаимствовали лишь внешний вид. И даже не столько скиновский, сколько стиль футбольных фанатов, которые носили куртки летчиков. Мы все носили такие куртки, очень многие их носили. Русские так называемые скины эксплуатируют английский стиль девяностых, который тесно связан с футбольной тематикой. Такой стиль любят поклонники ‘Clash’ и подобных команд. Но мало кто может сказать про суть этого течения. Никто не помнит корней. Случается так, что история не записывается и не передается по наследству.

И.С. Так кто может называть себя настоящими скинхедами?

Джон Кинг. Каждый человек может назвать себя кем угодно. Но посмотрите на историю. Скины не собирались терроризировать народ, они просто защищали самих себя. Скины были горды тем, что выступали против хиппи. Они были рабочим классом, аккуратно одевались, были опрятны, чисты. Представители второй волны скинхедов имели, конечно, более агрессивный вид с этими бритыми головами, но этим мы обязаны музыке. Скинхеды - это музыкальная культура и не имеет отношения к политике. Любой человек может быть панком, уличным хулиганом, поклонником музыки соул или скинхедом, это как картинка, которую вам преподносят масс-медиа, это медийный взгляд на вещи. В газетах напишут, что скинхеды – это то-то и то-то, и люди захотят быть такими же. Но если вы посмотрите на источник, то увидите, что скинхеды – абсолютно другое явление.

И.С. Кстати, чем же скинхедам не нравились хиппи?

Джон Кинг. Хиппи? Парни определенного возраста не очень жаловали хиппи, потому что зачастую хиппи были детьми богатых родителей. Все дело в классовых различиях. Скины были моложе хиппи. Хиппи были студентами университетов, а скинхеды – молодыми парнями рабочих районов, но, опять же, это все обобщения. Найдутся те, которые скажут, что панки – это хиппи с ирокезами. В нашей стране все привязывается к классу, к позиции на социальной ступеньке. В России, насколько я знаю, дела обстоят совсем по-другому. В семидесятые я впервые увидел выступления панк-команд, и тогда люди одевались совсем по-другому, многие стриглись под скинов и одевались как панки, и это не имело отношения ни к Clash, ни к Cockney Rejects, ни к политике… чушь все это. В Англии внешний вид скинхедов вообще очень популярен. Зайдите в любой паб, и вы увидите бритоголовых парней в кроссовках, и так было очень долгое время. Здесь все такие, обернитесь вокруг, стиль скинов – это мэйнстрим. Люди покупают ботинки «Тимберлэнд», потому что они похожи на «ДокМартенс», да плюс еще куртки «Харрингтон», в общем, скиновский стиль – очень распространенный стиль. Здесь никогда не существовало таких кардинальных различий между панками и скинами, какие, как я знаю, существуют в Европе. В Европе скины и панки - словно воюющие племена. А для меня эта разница не значительна. Мне нравятся старые скиновские команды, мне нравятся команды Oi!, мне также нравятся команды, играющие в стиле панк… Посмотрите на это под другим углом. Я знаю, чем отличаются друг от друга все эти направления, но лично мне это не важно.

И.С. Насколько я понимаю, футбол для англичан является национальной идеей, идеей самореализации. Ваша трилогия - не о самом футболе, а об общности вокруг этого явления.

Джон Кинг. Да, и об Англии. Книги о футболе – это как слепок с общества. Мы связываем воедино футбол и то, что имеет к нему отношение, людей, которые причастны к футболу. Это идея идентификации, наведение фокуса на определенную прослойку общества. Особенно если мы говорим о Лондоне и Англии, где основное население постепенно вытесняется из центра в пригороды. Люди объединяются вокруг некоего явления, которое не имеет отношения к ни деньгам, ни к власти, сосредоточиваются вокруг футбольного клуба, становятся сообществом, идентифицируются с клубом. Эту идею я связываю с идеей войны. Наши отцы и деды воевали в Первой и Второй мировой, и в Англии помнят об этом, думаю, что еще больше об этом помнят в России, гордятся своей победой над германскими захватчиками. Когда я был ребенком, когда я рос, меня окружали люди, успевшие побывать на войне. И в «Фабрике футбола» я воплотил эту идею в старике Фаррелле, который отслужил в оккупационном корпусе, который женился на женщине, выжившей в концлагере, и это повлияло на всю его дальнейшую жизнь. И его жизнь, без сомнения, была трудна, бедна и полна лишений. И все же мы видим, как личность этого человека отражает культуру целой страны, это самоидентификация, это об Англии. И, конечно, еще одна из идей – это идея создания врага. То, как люди придумывают себе врагов. Люди хотят иметь врагов. Людям нужны враги. И вот возникает футбольное движение, и команда противника выступает в роли врага. Знай эти люди друг друга лично, то они, вероятно, не стали бы воевать друг с другом. Но срабатывает стадное чувство. В книге «Англия на выезде» болельщики из разных клубов объединяются, когда едут в Европу болеть за сборную, готовые драться с внешним, более крупным врагом. Помните концовку «Фабрики футбола»? Томми Джонсон усваивает свой урок, и в «Англии на выезде» он помогает немцу, получившему в драке серьезные увечья. Так что идея создания врагов – она вне пределов собственной страны, вне каких-либо границ. Если ты солдат, русский солдат, и если ты знаешь лично немецкого солдата, то у вас, скорее всего, найдется много общего… Опять же, это классовая вещь. Что касается книги «Охотники за головами», в ее основе лежит идея войны полов. Книга начинается с сексизма, но затем все меняется. Причины войны полов тоже берут начало в классовых различиях, разница между полами выдумана искусственно, опять же, мы снова говорим о том, как создавать себе врагов. В определенном возрасте, в юности, мы творим глупости и непристойности, но затем взрослеем и понимаем, насколько это было нелепо. Понимаем, что ничего похожего на этих придуманных врагов на самом деле не существует. Ни в Англии, нигде. Что справедливо насчет созидания врагов, - то, что футбол в этом плане работает как фабрика, как машина, такой вот слепок с общества.

И.С. В вашей книге «Англия на выезде» вы описываете, что английские футбольные болельщики вытворяют в Европе. Они громят кварталы Амстердама и Берлина, и читать об этом, конечно, страшно. Но в этом – поверьте - чувствуется некая английская гордость. Англичане приехали и сделали всех на кулаках.

Джон Кинг. Это нельзя назвать гордостью. Это нечто внутри тебя, и оно начинает отпускать тебя только с возрастом, когда ты становишься более здравомыслящим. Да, это живет во многих из нас, и это тесно связано с питейной культурой. Это соперничество. Определенно. Это не есть хорошо и красиво, но… Это культура пития, в каких-то странах она очень походит на культуру Англии. Я говорю о северных странах. Существует большая разница между латинскими странами и Англией, Голландией, Германией, Скандинавией и Восточной Европой. Северяне очень похожи друг на друга. Более спонтанны, чем французы, итальянцы, испанцы или же греки.

И.С. Это правда, что вы бывший фанат «Челси»?

Джон Кинг. О да.

И.С. Кстати, что вы думаете насчет покупки клуба «Челси» Абрамовичем?

Джон Кинг. Он спас клуб.

И.С. Другой английский писатель, Джеймс Хэвок, говорил мне, что за это Абрамовича в Англии фактически ненавидят.

Джон Кинг. Ненависть – слишком веское определение. Фанаты «Челси» его любят. Многие из них. Мне кажется, что проблема «Челси» - именно в самой организации футбольного клуба. Большинство его болельщиков – парни из лондонских пригородов, а район Челси очень богат. Проблема «Челси» в том, что клуб превратился в клуб для элиты, билеты на матчи стоят дорого, и эти билеты предназначены богачам. Но дела обстояли так задолго до прихода Абрамовича, это происходило в течение десяти лет. Проблема в том, что обычные болельщики оказались отрезанными от клуба. У болельщиков отняли клуб, вот в чем дело. Но Кен Бэйтс проделывал это в течение десяти лет, очень задолго до Абрамовича. В общем, клуб недолюбливали и раньше. И я не думаю, что эта нелюбовь была бы персонифицирована против Романа, это скорее ненависть к структуре клуба. Многие болельщики давно уже не ходят на матчи. Стадион забит яппи, для простых парней проход закрыт, билет стоит 45 фунтов. Это очень большие деньги. Выпивку приносить с собой запрещено. Вокруг полно видеокамер… Видите ли, люди по-прежнему болеют за «Челси», но, к сожалению, премьер-лига – это не так уж и здорово, поскольку тут все замешано на деньгах. В пору моей молодости это футбол имел свою культуру, был тесно связан с музыкой, со стилем одежды, и многое из той культуры ушло безвозвратно. Люди хотят зарабатывать на футболе деньги, хотят сделать его предметом потребления, как в Америке. К большому сожалению. Я думаю, было бы отлично, если бы Абрамович сэкономил на ком-то из игроков – между прочим, выгадал бы несколько миллионов – и удешевил бы таким образом билеты. И тогда можно было бы приобрести сезонный абонемент за 10 фунтов. За 12 – 15 фунтов. Убираешь одного игрока, который стоит двадцать миллионов, и экономишь по миллиону фунтов на игре. Думаю, он мог бы такое сделать.

И.С. Вы знаете что-нибудь о русских футбольных фанатах?

Джон Кинг. Не слишком много. Видел кое-что в новостях, говорили про беспорядки.

И.С. Тоже знаменитые драчуны, как и англичане.

Джон Кинг. Могу себе представить. И это неудивительно. Русских называют одними из самых отъявленных футбольных хулиганов, и потому скажу, что это предсказуемо. Когда я возвращался в Англию на «Транссибирском экспрессе», когда мы подъезжали к Москве, мы увидели огромную насыпь. В то время «Челси» занимали Северную трибуну, знаменитую в семидесятые годы Северную трибуну, старики просачивались туда и начинали драки. Таковы были правила игры. Она называлась CHELSEA NORTH STAND. Так вот, когда мы подъезжали к Москве, мы увидели насыпь, на которой огромными буквами было выведено CHELSEA NORTH STAND. Я глазам своим не мог поверить! Это был «Челси», английский «Челси»! В 1989 году, еще до краха коммунизма, в России уже знали про Северную трибуну «Челси»! По всей вероятности, у вас уже тогда были фанаты «Челси». Мне так это понравилось! Я подумал, что это великолепно. Так что могу себе представить российских футбольных фанатов. Особенно в семидесятые и девяностые «Челси» был культовым клубом, имел массу болельщиков. Видите, кое-какие общие представления о русских у меня имеются.

И.С. Что вы думаете о современном поколении футбольных фанатов? Кажутся ли они вам более жестокими или, наоборот, более миролюбивыми? Вам ведь известна ситуация изнутри.

Джон Кинг. Современное поколение фанатов? Вы имеете в виду футбольных хулиганов? Да, кое-что о них мне известно. В старые деньки фанатов было больше, об этом теперь складывают легенды. В семидесятые и восьмидесятые мы были подростками, лет по двадцать нам всем было. А теперь все изменилось, появились камеры слежения, видеокамеры и тому подобные вещи. Тогда было больше жестокости, больше насилия, в самом обществе было больше злобы. В старые деньки в Шед Энд могло набиться десять тысяч. Представляете – десять тысяч болельщиков на трибуне выпрыгивают из штанов от восторга? А теперь этого нет. Хотя, в принципе, некоторые игры проходят при большом ажиотаже. Впрочем, я говорю об играх сборной, и тут совсем другая ситуация. Когда дело касается сборной, вы как будто возвращаетесь на двадцать лет назад... народ едет в Европу болеть за сборную, наплевав на законы и правила хорошего поведения. Но здесь, в Англии, уже не подерешься, везде камеры. В среде фанатов есть люди и под сорок, и тридцатилетние, и совсем юнцы. Но все изменилось, полицейский контроль стал более жестким, полиция набила руку на том, чтобы удерживать футбольных фанатов в узде. Это то, что мы на данный момент имеем. Думаю, что со старыми играми теперь покончено. Но что касается совсем уж безбашенных драчунов, любителей помахаться в центральных пабах, - по численности таких стало больше. В былые дни фанаты могли выйти тысяча на тысячу, и еще пять тысяч околачивалось бы вокруг, а теперь друг на друга выходят группировки по двадцать-тридцать человек, на этом все… Но, что самое печальное, они стали использовать холодное оружие. В пору моей молодости пускать в дело нож считалось девчачьей прерогативой, или же это могли делать латиносы, или негры... Это было не по-английски. Только трус мог пустить в дело нож. Все решалось на кулаках. Но потом фанатское движение распалось на более мелкие группировки, в которые легче проникнуть и стать своим. Старое фанатское движение имело определенную репутацию, кодекс чести. Камеры, репрессии, приговоры, люди, привыкшие к тюремным робам – вот что было, если вспомнить шестидесятые, семидесятые и девяностые. Тогда все были молоды. В наше время так происходит только когда, когда юнцы едут в Европу, и там они, конечно, забывают обо всех законах и, конечно, порой получают в драках серьезные увечья…

И.С. Опасное развлечение.

Джон Кинг. В молодости это все кажется игрой. Весельем. Это не выглядело чем-то жутким или опасным. Естественно, случались потасовки, но все это было тесно связано с музыкой и прочими вещами. Да, было много драк, но теперь все стало по-другому. Теперь люди больше думают о деньгах. В какой-то степени в нашей стране стало более спокойно, думаю, свою роль сыграло взяточничество. Раньше народ проводил время в пабах и прочих общественных местах, а теперь все попрятались по своим домам и играют в игровые приставки. Впрочем, что касается футбола – болельщики все равно никуда не делись, поддержка так же живет и существует. Если завтра вы снизите цены на билеты, на стадионе будет снова десять-двадцать тысяч ребят. Вопрос в том, как сделать так, чтобы вернуть болельщиков на стадионы… Вас зовут так же, как жену Абрамовича.

И.С. Бывшую жену.

Джон Кинг. В России его любят? У нас про это ходит много историй.

И.С. Любят? Да нет, конечно. В стране, где основное население живет за чертой бедности, олигархов не слишком-то жалуют. В начале девяностых, после развала СССР, случился большой передел собственности. Так что бытует мнение, что все русские олигархи нажили себе состояние криминальным путем.

Джон Кинг. Думаете, и Абрамович тоже?

И.С. Конкретно насчет него не могу ничего сказать.

Джон Кинг. Впрочем, я просто просматривал международную прессу. И я не знаю, и никто не знает, откуда взялись эти деньги. В России, наверное, сейчас стало спокойнее?

И.С. В какой-то степени.

Джон Кинг. Вы родились в Москве?

И.С. Да.

Джон Кинг. Хорошо там жить?

И.С. Там холодно.

Джон Кинг. Когда я проезжал поездом через Москву, она показалась мне фантастическим городом. Правда, не было особенно куда пойти и чем заняться, к тому же это было преддверие зимы. Теперь там, полагаю, насыщенная ночная жизнь?

И.С. Конечно.

Джон Кинг. Хорошо. Когда я был там, ничего подобного не было. Несколько пивнушек, и все.

И.С. Теперь появилось много клубов.

Джон Кинг. Там играют панк?

И.С. Не то чтобы панк был очень популярным в России. Мои друзья привозили в Москву The Beat!, команду, играющую ска, но не могу сказать, что концерт прошел с большим размахом. Есть команды, играющие некое подобие рока, но в основном все запружено низкосортной поп-музыкой. Какая музыка вам нравится, Джон?

Джон Кинг. Панк. И никакого диско. Ненавижу диско и танцевальную музыку. И совсем не умею танцевать. Это самое главное. Я люблю рок-н-ролл, рокабилли, раннего Дэвида Боуи и тому подобные вещи. Регги и ска, кое-что из трип-хопа типа Tricky…

И.С. Три ваши последние книги – «Тюрьма», «Белое отребье» и «Человеческий панк» - показались мне более серьезными и глубокими, чем футбольная трилогия. В них чувствуется оруэлловская традиция, «Большой Брат смотрит на тебя», антигосударственные и антитоталитарные настроения. Нам, живя в России, трудно судить, так как по сравнению с жизнью в Англии или Соединенных Штатов у нас не правовое государство, а тотальный беспредел. Но насколько я вижу, на Западе государственные тиски потихоньку начинают сжиматься… Это чувствуется по вашим книгам.

Джон Кинг. Все мои книги очень разные. Футбольная трилогия в большей степени об обществе… о личности, но о личности как части общества. Естественно, «Человеческий панк» сильно отличается от трилогии, на героя этой книги повлияла музыка, как и на меня в свое время. Время действия «Человеческого панка» - это самое веселое время моей жизни, время команд типа Clash, «Человеческий панк» гораздо больше затрагивает тему личности. Идея «Белого отребья» - рассказать о людях у власти и о тех, кто от них зависим. О тех, чьи судьбы забыты и ничего не стоят. О том, что все замешано на деньгах. Что в основе всего лежит приватизация, превращение всего в прибыль. «Тюрьма» - это уже исключительно о личности. Тюрьма – это место, где проявляется личность. И - да, каким-то образом эти три книги похожи, хотя в них разные герои. В футбольной трилогии поднимается тема полицейского наблюдения. В восьмидесятые в обществе царило совсем другое настроение, другой контекст. А теперь люди завели себе кредитки, и в каком-то смысле наступила более легкая жизнь, и я думаю, что именно поэтому никто не особенно не протестует против всей этой слежки за частной жизнью. На самом деле мало-помалу тиски сжимаются, видеонаблюдение в нашей стране стало массовым явлением, и, используя высокие технологии, государство вторгается в личную жизнь граждан. На первый взгляд кажется, что свободы стало больше, но в действительности власть стала жестче, и это так. И этого никто не замечает, потому что все делается исподтишка. Это как с Евросоюзом: все происходит очень-очень медленно. Умно придумано, ничего не скажешь. Подумайте сами, если менять что-то в течение шестидесяти лет, это нужно делать очень медленно и осторожно, так, чтобы люди не заметили никаких перемен. Евросоюз может очень сильно повлиять на законы Англии, даже не входя в парламент. И со временем давление Евросоюза будет все больше и больше, в итоге мы окажемся в ситуации, когда нам придется соглашаться на централизацию правительства, что никак не вяжется с демократическим процессом. Но время идет, и ситуация усугубляется, и в итоге наши страны превратятся в один огромный блок, централизованный и контролируемый крупными корпорациями и бюрократами, я очень четко могу себе это представить. А самое главное, что об этом никто не хочет задумываться, никто ничего не замечает. Потому что все происходит очень, очень медленно, очень скучно. Удивительно, насколько хорошо все продумано. Да, вот так оно и происходит. Централизация. Мне кажется, хорошо было бы децентрализовать Евросоюз, децентрализовать культуру. Но после обретения подобной независимости придется упасть с вершины иерархии в самый низ.

И.С. Джон, из ваших книг мы многое узнаем об английском стиле жизни, английском футболе, но мы практически ничего не знаем об авторе.

Джон Кинг. (смеется) Вероятно, это и к лучшему.

И.С. Чем вы занимались до того, как стали писателем?

Джон Кинг. Да на самом деле множеством различных вещей. Вырос, закончил школу, какое-то время поработал на складе, как Томми Джонсон, был рабочим, красил дома, сменил несколько подобных работ… Полагаю, все началось с того, что я просто стал читать – я работал на одном из складов, где у меня было много свободного времени, и просто начал читать. В подростковом возрасте я не особенно увлекался литературой, когда мне стукнуло двадцать, прочитал кое-какие книги. Мне нравятся произведения Джорджа Оруэлла. Настольными книгами моей молодости были роман Оруэлла «1984» и «Скотный двор», а также «О дивный новый мир!» Олдоса Хаксли и тому подобные вещи. И это все, что самое интересное, перемешалось с панком. Вам нравится Дэвид Боуи? Альбом Ziggie Stardust? Когда мне было лет 13, он пел это на английском, без американского акцента. Плюс еще Clash и прочие команды, их музыка заставила меня задуматься о многих вещах. Не знаю, что вынуждает людей садиться и писать романы. Если оперировать терминами свободного стиля, то еще я люблю американских писателей. Я читал много американской литературы. Буковски, Хьюберт Селби Джуниор, Джон Фанте, Джек Керуак, к примеру, и тому подобное чтиво.

И.С. Вы знакомы с русской литературой?

Джон Кинг. Честно признаться, я вообще не слишком близко знаком с переводной литературой. В общем, я не знаю, с чего все началось. Я работал в одном журнале, в типографии, и занимался редактированием, что как писателю сослужило мне хорошую службу, этим я занимался в течение двух лет, потом какое-то время был без работы, много ездил по миру, вернулся в возрасте тридцати - и по счастливому стечению обстоятельств моя первая книга вышла в свет в 1996. Сначала появилась «Фабрика футбола», затем «Охотники за головами», затем «Англия на выезде». То есть вся трилогия. После этого – «Человеческий панк», «Белое отребье» и «Тюрьма». В каждой книге трилогии – своя собственная идея. «Охотники за головами» раскрывают тему отношений с женщинами. Или вспомните «Англию на выезде», эпизод в Амстердаме с тайской девушкой. В основе сюжета – идея сексуальной торговли, как и на войне. Люди повадились ездить в Азию, как и во времена войны, чтобы эксплуатировать беззащитных и заставлять их делать за деньги что угодно. А после этого английские фанаты попадают в Берлин, и Томми Джонсон говорит со старухой, которая в годы войны была проституткой и затем бежала от наступления русских… Так дело же было совсем не в русских, а в том, что шла война, в которой всегда остаются беззащитные жертвы и сталкиваются тоталитарные мышления. Простите, каков был вопрос?

И.С. Мы говорили про образ автора.

Джон Кинг. Да нет никакого образа, я просто люблю писать книги и, к счастью, так получилось, что мои книги опубликовали. Меня вдохновила панк-музыка. Видите ли, писательское ремесло в Англии всегда считалось занятием для богатых людей. Когда мне было двадцать, я впервые подумал о тех вещах, о которых, как мне показалось, стоило бы написать. О ежедневных, обычных явлениях. Ведь английская литература по большому счету создана хорошо образованными и богатыми людьми и отражает именно их жизнь.

И.С. Вы ведь не получали специального образования?

Джон Кинг. Нет. До шестнадцати лет я ходил в школу. Потом еще посещал технический колледж, но в моей жизни не было ничего похожего на университет. Полагаю, сыграло роль просто желание писать, мне хотелось этого больше всего на свете.

И.С. Это то, что я всегда говорю: невозможно научиться быть писателем, им нужно родиться.

Джон Кинг. О да, думаю, надо просто найти свой путь. Очень трудно жить и находить время для того, чтобы писать, соблюдать это равновесие. Когда я начинал писать, я работал две недели через две. Две недели оставлял себе на раздумья, напишешь что-то – и откладываешь на время в сторону, чтобы попозже пересмотреть. Тут требуется жесткая самодисциплина. Писать – это тяжелая работа, но быть писателем – потрясающе, особенно теперь, когда я стал зарабатывать этим деньги. Ты, как и в жизни, ищешь сюжеты, многое открываешь для себя заново и сводишь свои идеи воедино. По большому счету это происходит подсознательно. Считаю, что мне повезло. Мне очень повезло.

И.С. Ваши книги переведены на многие языки, и в Англии каждый первый смотрел фильм «Фабрика футбола» (в русском прокате - «Фанаты»). Вы, оказывается, большая знаменитость. Чувствуете себя известным человеком?

Джон Кинг. Честно говоря, вообще не чувствую себя знаменитостью. Известность – это не о писателях. Мне просто нравится писать книги, вот и все.

И.С. Это английская специфика. В России писатели пользуются бешеной популярностью, их без конца приглашают на различные шоу и так далее…

Джон Кинг. Например, Ирвин Уэлш - великий писатель и отличный парень, у него хорошо получается выступать на публике. Он парень из рабочего класса, который сумел преуспеть, но другие известные авторы, как правило, стоят на пару социальных ступенек выше, чем я. Мы не принадлежим одному и тому же миру. Я не являюсь частью их мира и не хочу ей быть. У нас разные друзья, мы ходим в разные места… Мы живем в разных мирах. Я категорически против того, чтобы принимать участие в телешоу и тому подобных проектах.

И.С. Вы держитесь в стороне от модных веяний. Что ж, контркультура остается контркультурой.

Джон Кинг. Да, за модой я не гоняюсь. Просто делаю то, что делаю. Мне кажется, время проходит - и все возвращается на круги своя и снова идет по кругу. У меня есть моя жизнь, и я слежу за круговоротом явлений, за тем, как все меняется и в итоге возвращается в первозданном виде. Например, я смотрю на детей сестры и вижу, что та музыка, которую слушают они, очень по душе мне самому. Моим племянникам пятнадцать и шестнадцать, и их музыка сильно напоминает то, что слушали мы в их возрасте. Их музыка более рафинированная, но источник тот же. Rancid и тому подобные вещи. И это хорошо. Я ведь тоже был подростком. Все идет по кругу, и я не могу сказать, что люди сильно изменились, не могу сказать, что мы сильно отличаемся друг от друга, пусть мы разного возраста и живем в разных странах, есть нечто, что связывает нас, что вечно и никогда не умирает. Так что, видите ли, меня вряд ли можно ассоциировать с людьми высшего общества, и меня это устраивает. Мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. Я люблю выпивать…

И.С. Кто же не любит?

Джон Кинг. …я люблю музыку, люблю свою жизнь. Люблю писать книги и вряд ли решусь выступать с чтениями перед большой аудиторией, как делают некоторые писатели. Это ведь буду уже не я. В общем, мне просто нравится писать, вот и все.

И.С. Вы выступили как автор сценария к фильму «Фабрика футбола», снятому по вашей книге. Вы довольны фильмом?

Джон Кинг. О да. Хотя процесс создания сценария был довольно долгим. В общем, с фильмом получается все по-другому, нежели с книгой. Надо понимать, что в фильм невозможно вместить все детали, кино требует большей простоты, нежели книга, и это очевидно. Но то, что получилось в итоге, получилось хорошо. Мы смогли раскрыть характеры героев и показать реальную изнанку жизни. Отлично вышел старик Фаррелл. В кино приходится увязывать воедино множество нюансов. Когда смотришь готовый фильм, сразу видишь, что и где сделано не так. Но в целом я считаю, что цель фильма достигнута. Фильм получил известность, людям он нравится. И он почти как реальная жизнь. Как писателю мне пришлось столкнуться с ограничениями, которые диктует жанр кино. И с ними приходится мириться – или же режиссировать, писать сценарии, снимать и играть самому. В кино не получается воплотить то, что воплощаешь в книге. Это невозможно.
Я начал сотрудничать с компанией под названием «Лондон Букс». С другим писателем, Мартином Найтом. Он тоже фанат «Челси». Мы с ним собираемся переиздать кое-что из старого лондонского чтива, кое-какую английскую литературу. И вместе с ним мы хотели бы поработать над фильмом «Англия на выезде». Попробуем привлечь финансы. Я не хотел бы отрываться от писательской работы и заниматься только кино, я оставил бы себе роль продюсера. Так можно и увлечься, и тогда прощай, писательский труд. Я раньше очень быстро писал книги. «Тюрьма» вышла три года назад. А потом я потерял пару лет, потому что мой отец был очень болен, и все свое время я проводил с ним. Трудное было время. Я планировал выпустить «Скинхедов» еще два года назад… В общем, теперь мне хочется полноценно заняться книгами и работать быстрее. Если серьезно заниматься кино, то это засосет с головой, весь этот кинематографический бизнес. Главное – не увлечься и не начать делать на этом деньги, как делают многие. Надо решить, браться за дело – или не браться. Главное – не позволять себе вовлекаться в это с головой, держать дистанцию.

Я хотел бы снять фильм по «Англии на выезде». Но мы будем снимать его сами. Если, конечно, соберемся. Хотел бы я снять кино и по «Человеческому панку», хотя это было бы более сложно. Да неплохо было бы экранизировать и «Белое отребье». Еще я думал про «Тюрьму», но воплотить в кино этот сюжет будет весьма непросто. В общем, вопрос в том, чтобы поднять денег и найти съемочную группу. Посмотрим. Если это станет проблемой, я не буду морочиться. Самым важным делом для меня остается писательский труд.

Я думал про «Белое отребье», такая история могла произойти где угодно, в любой стране, в любой культуре. И в России тоже. В любом обществе существует такой сектор населения, который отделен ото всех остальных. Я назвал книгу «Белым отребьем», отталкиваясь, конечно, от английских реалий, это книга о частном и государственном здравоохранении, пришлось использовать американский термин.

И.С. Да, это термин Фолкнера.

Джон Кинг. Это слово пришло к нам из южных штатов Америки, это оскорбительное прозвище бедных белых. Расистское ругательство, на которое политически корректные правительства закрывают глаза. Насчет здравоохранения и медицины ходит масса историй. В Англии и в Америке одни и те же проблемы. И это правда. Я могу это сказать с полной уверенностью. Самое непостижимое, что после выхода романа вдруг получило огласку дело Гарольда Шипмана, английского врача, который убил порядка трех сотен людей. В основном стариков. Делал им смертельные инъекции.

И.С. Я переводила «Белое отребье» и не могла в это поверить. Но люди, читавшие роман, утверждают, что это правдивая история. Что существует определенная прослойка населения, на которую уходят деньги из государственного бюджета, и это очень не по душе государству. Что избавляться от больных, стариков и инвалидов – часть государственной политики.

Джон Кинг. «Белое отребье» - книга о политике, о деньгах, о прибыли, о медицине и о людях рабочего класса. О том, во что оцениваются властями человеческие жизни. Мой отец долгое время был болен. Я задумал эту историю, когда папа попал в больницу в первый раз, в 2000 году. После выхода в свет «Белого отребья» я тоже провел много времени в больнице с отцом. И медсестры, и врачи оказались совершенно потрясающими людьми, но что творится в управленческой верхушке, из которой распределяются деньги, я не знаю… Именно после больницы я с таким рвением взяться за «Белое отребье». Я видел, что в людях рабочего происхождения, в стариках действительно живет страх, что государство готово от них избавиться, потому что они не богаты и не в состоянии за себя заплатить.

И.С. Есть ли способ сопротивляться такой политике?

Джон Кинг. Я не знаю.

И.С. И как? Становиться богатым и знаменитым?

Джон Кинг. Надо что-то менять в системе человеческих ценностей. Хорошая идея - записывать биографии простых людей, их истории. Это способ воспитать к таким людям более почтительное отношение. Способ сопротивляться тому, как к ним относятся сейчас. Только так можно изменить ситуацию, народ привык уважать печатное слово. Гарольд Шипман – это реальный человек. И мы никогда не узнаем, почему он покончил с собой в тюрьме, но до этого он успел избавиться от сотен своих больных инъекцией морфина. Людям высшего общества такое неведомо. Знаете, когда я пишу, я всегда пытаюсь представить себя на месте персонажа, понять, что он делает, как он думает, что чувствует, что руководит его поступками. «Белое отребье» - это как история о Джеке Потрошителе и его преступлениях. Когда пишешь, визуализируешь подобные вещи.

И.С. Когда читаешь книгу, визуализируешь еще больше.

Джон Кинг. Это самое интересное в литературе, не так ли? Сотня человек прочитает одну и ту же книгу, и каждый представит себе события по-своему. В старых книгах, если помните, герои описываются очень детально, досконально, точно, со всеми своими мыслями и переживаниями. Это так захватывающе…

И.С. Это значит, что книга талантливо написана.

Джон Кинг. Но это как раз то, что нельзя уместить в формат фильма. Вы читаете книгу, представляете себе места и ситуации и создаете собственный воображаемый мир. Это то, чем уникальна литература. Нет необходимости привязываться к реальности, вы пускаетесь в собственное мысленное путешествие. Литературные произведения прекрасны, они действительно способны изменить чью-то жизнь. Они не стареют, не дряхлеют, не портятся. Впрочем, в Англии с книгами дела обстоят довольно печально.

И.С. Хотите сказать, что англичане не читают книг?

Джон Кинг. Зависит от того, о чем книга. Какова тема и сюжет. Но обычные, среднестатистические люди не читают книг. К сожалению.

И.С. В России много читают.

Джон Кинг. Это хорошо.

И.С. Но это, конечно, вопрос денег. Всегда гораздо труднее создать достойное произведение, чем кусок ширпотреба. И потому мы имеем тонны некачественного чтива. То же самое творится с музыкой, с кино… да со всем подряд.

Джон Кинг. Я тоже так считаю. Определенно. В наше время легко сделать ширпотреб.

И.С. К сожалению, люди, как правило, всеядны.

Джон Кинг. Я знаю. Этим мы обязаны лени. Публика принимает все, что ты скармливаешь ей, и виной тому – взяточничество. Посмотрите спутниковые каналы, по ним передают сплошной отстой. Есть писатели, которые не хотят создавать серьезные произведения, потому что боятся остаться в безвестности, боятся, что их не опубликуют. Но в итоге они и остаются безвестными, потому не верят в то, что создают. Если бы нужно было платить им за то, чтобы они создавали достойную литературу, я бы платил. Мне никто не смог бы запретить писать. Я продолжал бы это делать, даже если мне отказали бы в публикации.

И.С. Если идти на компромиссы с самим собой, рано или поздно придется стыдиться своей работы.

Джон Кинг. Конечно. Но в любом случае сотворить достойную вещь гораздо труднее. Труднее заставить себя сесть за работу. Трудно пробиться, опубликоваться. Особенно молодым талантам. Направление издательств определяют экономисты, именно они диктуют, какие книги выпускать, чтобы заработать на этом, получить прибыли. Издательства вынуждены централизоваться. Масса независимых мелких книжных магазинов закрывается, крупные же магазины стараются заработать на бестселлерах… Впрочем, есть книги, которые действительно хороши. Которые, как я сказал, меняют нашу жизнь.

И.С. Конечно, книги меняют нашу жизнь. И я считаю, что мы, творческие люди, режиссеры, музыканты, журналисты, писатели, - несем ответственность за то, что создаем. Своими работами: музыкой, фильмами, книгами – мы меняем жизнь других людей. И надо прилагать все силы, чтобы ничего не испортить, не навредить.

Джон Кинг. Это ведь очень легко – сделать нечто ради денег. Как люди садятся писать книгу? Чтобы на этом заработать. Так не должно быть. Это же ужасно.

И.С. Видите ли, это может быть великим искусством и делаться не ради денег. Помните Гете? Его первая книга, до «Фауста», называлась «Страдания юного Вертера». После ее выхода по Европе прокатилась волна самоубийств среди молодых людей. Гете не убивал людей! Он убил своего персонажа. И само произведение считается величайшим произведением литературы. Но посмотрите на результат. Юнцы читают психоделические книги, а после этого начинают экспериментировать с наркотиками, и это не есть хорошо, пусть это и высокое искусство. Так что в этом плане на создателях тоже лежит ответственность.

Джон Кинг. Согласен. То, что вы говорите об ответственности, абсолютно верно. Найдутся люди, которые будут проповедовать насилие в литературе. Надо оставаться честным с самим собой, нужно быть сознательным в своем творчестве. Есть книги, созданные, чтобы пощекотать читателю нервы. Кто-то заявит, что это реализм. Найдется масса издательств, печатающих этакое горячее, будоражащее кровь чтиво, но это обман… Мне не нравится такой подход. Как будто люди хотели бы увидеть в книгах то же самое, чего насмотрелись в крутых фильмах. Если у тебя есть что сказать, ты должен быть предельно аккуратен со словами. Пусть твои слова будут волнующими, пусть в твоих книгах будут реальные герои, жестокие, сильные, пусть они говорят нелитературным языком, и тогда за словами можно будет увидеть, что на самом деле думают твои герои, что они чувствуют. Да, вы правы, актом творчества мы принимаем на себя ответственность. Надо оставаться честным. Я это и имел в виду, когда говорил про деньги. Всегда найдутся люди, которые попытаются заставить тебя творить ширпотреб, создавать фальшивку. Писатель должен относиться к своей работе очень трепетно, держаться на определенном уровне. И это ответственность. Нельзя искать легких путей, нельзя пересекать определенной черты... Мне потому и нравятся музыкальные команды, что они поют именно о жизни, о жизненно важных вещах, идеях. Песни учат тому, чему не учат в школе, может быть, ты раньше ничего подобного не слышал, ты проходишь свою школу жизни, слушая Clash, Sex Pistols и The Ruts. Парни, играющие на сцене, похожи на тебя, они затрагивают темы, которые тебе близки, они говорят о том, что смогли постичь сами. И если ты хочешь, чтобы люди задумывались над твоими словами, чтобы они оценили сказанное тобой, ты должен очень внимательно относиться к тому, что говоришь, чтобы твои слова оставались искренними. Если я пишу о футболе, я должен показать все грани. Есть писатели, которые умеют оперировать словом, и пусть в итоге произведение получится жестоким и шокирующим, но оно будет отражать жизнь. Сравните это с фильмами, в которых шок ради шока, и мерзость ради мерзости, - так не должно быть. Я терпеть не могу фильмы о войне, в которых показываются жестокие убийства, сцены изнасилования, весь этот ужас. Меня от такого искусства тошнит. В этом нет духовности, только эксплуатация образов. Деньги, слава, известность – чушь все это.

И.С. Пост-модернизм частично построен на этом. Автор пытается затронуть эмоции читателя, и вот ты читаешь нечто, что вызывает в тебе рвотные позывы, и автор счастлив, потому что ты не остался равнодушным.

Джон Кинг. Такое очень легко сделать. Надеюсь, что в моих книгах этого нет.

И.С. В ваших книгах достаточно жестких и неприятных сцен.

Джон Кинг. Ну да. Но они – часть истории, не так ли? Подобные вещи придумываются не только для того, чтобы вызывать у читателя омерзение. Существуют причины, чтобы вставлять в роман подобные сцены, это попытка правдиво отразить все грани реальности, хотя, конечно, читать об это трудно.

И.С. После затяжного периода пост-модернизма, после психоделической волны в России появилась новая литература, которую филологи окрестили «новым реализмом». Писатели вернулись к реальности, они снова стали исследовать жизнь. То, что мы узнаем из их произведений, не всегда красиво и приятно, но эти произведения честны, в них есть свет и надежда. Я думаю, ваши книги тоже можно отнести к «новому реализму». Они жестоки и правдивы, но после прочтения остается хорошее чувство.

Джон Кинг. Как приятно это слышать! Но некоторые из моих книг полны грусти. Они – о том, что бывает в жизни. Когда пишешь о подобных вещах, они кажутся печальными. Хорошее выражение – свет и надежда. Это как озарение, правда? Я всегда надеюсь, что мои книги пронизаны надеждой. Попробуйте увидеть надежду в том, про что я пишу. «Тюрьма» - вот вам пример. Это очень печальная книга. Но эта книга – путешествие за светом. Именно об этом я и думал. Я долгое время думал о создании такого произведения, как «Тюрьма», возможно, в последующих книгах будет продолжение. Два путешествия, на восток и на запад… одно из действий будет происходить в Азии. В новой книге, вероятно, будет новый герой, но истории «Тюрьмы» получат дальнейшее развитие. Мои сюжеты – как маятник, он раскачивается в обе стороны, и в какой-то момент ты счастлив, а в следующий – готов покончить с собой. В общем, счастливого финала не будет. Но лучше не торопиться с выводами. Повременить и постараться понять книгу и увидеть в ней позитив. Я счастлив, если вы считаете, что в моих книгах есть свет. Если это не так, то как писатель я не состоялся. Я всегда пытался сделать своих героев искренними… Некоторые из футбольных хулиганов - довольно жестокие ребята, но есть объективные причины для их поступков, и я рад, если сумел поймать все нюансы. Новый реализм – хороший термин. Как он отличается от реализма? Большей позитивностью?

И.С. После эры пост-модернизма литература зашла в тупик. Пост-модерн – это всего лишь повторение – выражаясь литературными терминами – всего того, что уже когда-то кем-то было сказано. И потому это литература, которая исследует не реальную жизнь, а базируется на сюжетах предыдущих книг, обсасывает разные аспекты сказанного ранее. И в итоге мы оказались в ситуации, когда вынуждены пытаться распутать эту цепочку ссылок на источник, чтобы понять, откуда берется начало, и понять, что корни найти невозможно. И вот появляется «новый реализм», и это как глоток свежего воздуха, потому что это литература, которая вернулась к реальности, которая исследует жизнь и окружающий мир.

Джон Кинг. Это правда. Впрочем, я не так много внимания уделяю структурированию работы, не слишком скрупулезно составляю план. Скорее проделываю путь, развиваю историю. Я, конечно, планирую сюжет, но не то чтобы досконально… Думаю, я смог найти свой стиль. Если, конечно, выражаться терминами стиля. Стиль, где каждое явление сливается с чем-то еще. Но если говорить о правилах построения предложений, то я, видимо, просто не знаю правил, по которым создается литература, и потому делаю все по-своему. Да, я так пишу. У меня свой собственный способ. И мое творчество больше имеет отношения к чувствам и идеям, чем к действиям. Это очень интересно – выстраивать сюжет, развивать его. Я не машина, не компьютер. Возможно, другие английские писатели, которые учились в частных школах или в Кембридже, знают, как надо писать правильно, и пишут по-другому. Может, именно поэтому у меня вышло не так много книг. В моем творчестве нет ни организации, ни структуры, оно переплетено с панком, с музыкой, с сюжетами других романов…

И.С. Что я могу сказать? Самые интересные работы появляются тогда, когда кто-то нарушает правила.

Джон Кинг. (смеется) Я не нарушаю правил. Я просто их не знаю. То, что мы обсуждаем с вами, это только фабула, так? Наше творчество базируется на том, как мы живем, как растим детей, что делаем, плюс весь наш странный жизненный опыт, то, на чем мы выросли… что касается меня, то у меня на первом месте стояла музыка, и только потом появились книги. Я достиг определенного возраста – сейчас мне 46 – так вот, когда мне было тридцать, музыка и мой предыдущий жизненный опыт – все это слилось воедино. Хорошо писать книги, творить, и, надеюсь, с возрастом у меня будет получаться все лучше и лучше. Если вы пишете книги или сочиняете музыку, если вы занимаетесь творчеством, то в каком-то смысле вы остаетесь молодым навечно. Оставшиеся сорок лет жизни вы будете делать то, что вам действительно по душе. Вокруг полно людей, у которых только и есть что постылая работа. На этом - все. Ужас, правда? Если вы занимаетесь тем, что вам действительно нравится – это великолепно. Но так живут, вероятно, один-два процента людей.

И.С. Для того, чтобы заниматься тем, чем нравится, нужно иметь немалую смелость.

Джон Кинг. Всегда приходится чем-то жертвовать. Но наступает момент, когда ты выныриваешь из ежедневной рутины и решаешься начать делать то, что тебе по нраву. Я считаю, что мне повезло.

И.С. Что вы планируете делать после «Скинхедов»?

Джон Кинг. Вероятно, займусь книгой под названием «Ангельская пыль». У меня масса идей, но я серьезно планировал написать книгу о животной агонии. О правах животных. Если смотреть на проблему шире – то о животных в контексте финансов и масс-медиа. Действие, скорее всего, будет происходить в Лос-Анджелесе. Там очень живописно, там весьма своеобразная панк-сцена. Мне пора поменять место действия книг… Так вот, в книге будет некий персонаж, и будет серия убийств, и будут убивать людей, которые издеваются над животными, и наш главный герой каждый раз будет оказываться неподалеку от места убийства. Мы не увидим убитых, мы прочитаем только описание – описание убитого животного, дальше – работа читательского воображения. Я не хочу пока сильно распространяться насчет этой задумки, но идея книги – показать, что случается с животными. Показать, как то, что скрыто от глаз общественности, игнорируется. Как богатые и заносчивые западные общества ведут себя, когда дело касается тех, кто не имеет права голоса с политической точки зрения. Это будет выступлением против неистовствующего капитализма, попыткой заставить потребителей мяса пересмотреть свои взгляды, увидеть кое-какие факты. Попыткой показать, как происходят убийства животных: расчленения, кастрация, изнасилование и забой.

Еще я хотел бы написать о Лондоне, о его районах, описать язык, сленг разных времен, включить в книгу семейные хроники отдельных лондонцев… в общем, у меня есть много о чем писать. Хорошо бы открыть нечто совершенно новое для себя, написать о другой стране, о другой культуре. После пяти-шести книг писатель начинает повторяться. Картинка мира не меняется. Хорошо бы было написать о животных, о пустыне, о Таиланде… Обо всех тех вещах, которые упоминались в моих книгах и раньше. Есть идея сделать отдельное произведение о проституции в Таиланде. Описать, как люди получают информацию о сексуальной торговле… Я ведь только начинаю свой писательский путь. Я буду продолжать работать, искать новые темы и образы, развивать различные идеи и всегда возвращаться домой. Если мне отмерено жить до восьмидесяти, то у меня еще полно времени. Если я завтра умру, это будет значить только то, что я не выполнил своей миссии. Я все еще чувствую себя начинающим писателем.

И.С. Вы хотели бы что-то сказать своим русским читателям? Поверьте, у вас их много.

Джон Кинг. Я надеюсь, что им понравились мои книги. Надеюсь, что русским читателям близки мои идеи. Когда узнаешь другую культуру, читаешь о чужом социуме, это кажется трудным. Надеюсь, что мои русские читатели смогли узнать больше об англичанах, открыть нечто для себя новое, а также и увидеть нечто, что соотносится с их собственным опытом, отражает их собственную жизнь. В действительности мы не сильно отличаемся друг от друга. Спасибо им за то, что читают мои книги. И всего самого лучшего.


У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

bnret
Academy
Academy
Сообщения: 1
Зарегистрирован: Пн янв 25, 2010 07:47

Re: Джон Кинг "Фабрика футбола"

Сообщение bnret » Пн янв 25, 2010 07:49

Копы знают, что такое суббота, всё перекрыли, они всегда высматривают автобусы, так что обо всем надо заботиться заранее. Чем больше устанавливают камер слежения и устраивают кордонов вокруг стадионов, словно это какая-то запретная зона, тем сильнее они усугубляют проблему, подстегивая работу мысли у Харриса. Вот и всё, о чем они по-настоящему заботятся, поддерживая свой участок в порядке. Жаль, карантинное свидетельство в случае крупных волнений не выдается, по мнению тех, кто при исполнении. Однако ничего нельзя добиться, игнорируя саму проблему. Просто заваруха возникает где-нибудь в другом месте. Так свойственно человеку, и вот почему мало пользы, если отлупишь кого-то, так как внутри у него по-прежнему не пикник на траве, и глубинные причины, как и раньше, продолжают бурлить.

_____________________
Производим и реализуем холодильные лари

Аватара пользователя
BFG
First Squad
First Squad
Сообщения: 316
Зарегистрирован: Ср апр 12, 2006 00:50
Откуда: Могилёв, РБ
Контактная информация:

Re: Джон Кинг "Фабрика футбола"

Сообщение BFG » Пн янв 25, 2010 12:32

Полностью согласен с тем, что книга куда лучше фильма (хотя так бывает почти всегда).
Челси - Навсегда!!!

VovanSaturn56
Academy
Academy
Сообщения: 1
Зарегистрирован: Вс авг 01, 2010 16:29

комплектующие для холодильников

Сообщение VovanSaturn56 » Пн авг 02, 2010 02:29

А мужики-то не знают :)

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 31 гость