Одна жизнь от СИНЬОРИ

Футбольная и околофутбольная литературка.
Ответить
Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Одна жизнь от СИНЬОРИ

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 18:41

Warning !
http://www.chelsea.com.ua/forum/viewtop ... 395#p23395

*************************************************************************************************************************************

Одна жизнь от СИНЬОРИ

Автобиография Беппе-гола
Авторы-составители: Claudio Beneforti,Valentina Desalvo

Перевод на русский язык Катерины Мазур

Предисловие от Беппе Синьори


Для кого и почему я написал эту книгу
Для тех, которые начинают в детском возрасте и остаются детьми, даже когда забивают на Сан Сироили Сан Ладзаро. Для тех, которые играли на чемпионате мира, и для тех, которые только видели его по телевизору; для тех, которые были забракованы, пусть даже однажды в жизни, потому что они низкого роста и худощавого телосложения, слыша в свой адрес слова: «Посмотри, мне жаль, но для тебя нет места». Для тех, которые получали удар мячом по лицу и которые забивали голы носом. Для тех, которые считают Becalossi мифом, для тех, которым Madona в 80-е годы не пела «Like a Virgin», а играла в Пьяченце; для тех, которые делают медленно карьеру, которые составляют все категории в футболе, которые находятся в Превосходстве над всеми, которые расположены говорить, что многое в 20 лет уже поздно. Для тех, которые встречали Земана в своей жизни, и для тех, которые его не встречали никогда, что, иначе говоря, сводится 10 к 10. Для тех, которые в 30 лет уже законченные, старые, разбитые и завядшие люди: и наконец без постоянного места жительства. Или без команды. И поэтому наступает один день, когда они возвращаются вновь. Для тех, которые ходят по раскаленным углям, для тех, которые просто ходят и этого достаточно, глядя вперед без страха. Для тех, для которых жизнь – это ставка в пари; для тех, которые хотели бы полететь на Луну; для тех, которые удовлетворяются, забив 200 голов в Серии A, в Серии B или в любительских играх, но из любых позиций, потому что забивать некоторое количество раз – это лучше камасутры. Для тех, которые стремятся к максимуму, но которые также знают, что все делается постепенно, потому что некое количество раз жизнь – это круглый мячик. Для тех, которые любят мяч, дриблинг, праздник после победы, но также признают и поражения. Для всех лиц, которые я видел на Курве, начиная от Леффеи до Олимпико, от Фоджи и до Болоньи; для всех тех парней и девушек, которые после гола обнимают меня, даже если мы далеки друг от друга. Безусловно, я сделал от всей души. Поэтому я и написал эту книгу: играть без болельщиков было бы менее занимательно.



Предисловие от Зденека Земана
Плутишка с чубчиком. Это то впечатление, которое я получил о Беппе, когда мы встретились впервые 11 лет назад. И чтобы иметь этот чубчик в Фодже, в 89году, я должен был порядочно подискутировать с моим тогдашним президентом Pasquale Casillo. Казалось, что парень стоил слишком дорого, и, возможно, это было действительно так. Но в конце я убедил его взять Беппе и думаю, что это была отличная сделка. Мне очень понравился этот двадцатилетний парень, которого я увидел в товарищеской встрече, когда он играл за Трентои потом за Пьяченцу. Мне понравилась его скорость, понравилась вся его манера играть.

В те времена он хотел делать на поле все, как это часто случается с молодыми: он хотел быть режиссером, защитником, нападающим. Беппе считал себя десятым номером и именно поэтому ему нравилось играть и быть там, где находился мяч. Само собой разумеется, с возрастом его специализация стала неизбежна. По моему мнению, по тому, что я увидел, он имел возраст и ноги, чтобы стать нападающим. Возможно, ему не хватало дерзости, – тогда да и, наверное, сейчас тоже, – принимая во внимание, что он всегда боялся противодействия мощных защитников. Остальное было при нем. Плутишка был здоровым парнем с качествами бомбардира. Прежде всего он имел желание играть в футбол, учиться и всегда идти вперед. Осознавалось то, что он мог стать (даже если он этого не чувствовал) первым. И все то, что пришло к нему, это заслуга его усердия.

Той Фодже удалось сделать то, что она сделала, именно потому, что там был он и другие такие, как он, которые верили в нее. Поэтому я горжусь Беппе и той группой. Именно Беппе немного больше, чем другими: но не из-за того, чего он достиг потом, трижды став бомбардиром в Серии А и героем сборной, а из-за того, что он сделал тогда, в нашем первом году вместе. Мы долго находились в скверном положении, и он реагировал лучше всех. Не только забивая голы, но и взваливая на себя много ответственности: так в 20 лет он был в состоянии управлять командой, передавая свою веру и желание не только товарищам, но и всему городу. Он имел мужество. И это была его огромная заслуга, даже если, возможно, тогда он и не осознавал этого. В решающей для всех игре против Мессиныон чувствовал себя плохо: и все же сделал все, чтобы остаться на поле. До своего гола. Решающего.

Поэтому даже если Беппе может сказать, что я сделал многое для него и что я был отличным тренером, для меня ценно противоположное. Если бы не случилось Синьори, не стал бы отличным тренером также и я. Наконец я должен ему многое. Когда мы оказались в Лацио, он изменился: я не хочу сказать, что в лучшую сторону или худшую, но если в Фоджефутбол для него был прежде всего, то в Риме это было не так. Знаю, что там он был неудовлетворен, когда покидал Лацио;потом появились физические проблемы, и все это было нелегко. За 9 лет он привык быть на виду, всегда лучшим – неожиданно для него все изменилось. Но потом он стал по истине великим, потому что вновь начал с нуля и вернулся к тому, кем был раньше. Не нашлось никого, чтобы помочь ему, не удалось нисколько: Беппе справился сам. Сейчас ему снова нравится футбол, но это отличается от прежних времен: потому что одно дело добиться чего-то просто так, без стремления к этому, другое – добиться стремясь. Я люблю его и желаю ему продолжать, играть еще долго, именно столько, сколько ему самому нравится. Сейчас Беппе, имеющий упрямую голову, сконцентрировался на цели в 200 голов. Итак, что касается этого достижения, я спокоен: со мной он забивал много. И даже против меня он всегда забивал немало.



У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 18:45

Глава 1. Интер, Леффе и 119 голов с Villa


«Мне неловко говорить об этом, но когда я был в Интере, я произвел маленькое открытие. Mamma mia, насколько я превосходил других!»

Я начал играть в мяч в два с половиной года. В своем доме с клубком шерсти. Моей маме это не понравилось, она рассердилась, но я как обычно сделал вид, что ничего особенного не случилось, когда не хотел прислушиваться к ней. Эта страсть передалась мне от отца, который играл на любительском уровне и продолжает делать это и до сих пор. С самого детства он брал меня с собой смотреть встречи Аталанты с другими командами, также совсем неизвестными, из С3. Я был полным: когда родился, весил больше 4 кг.
В 7 лет я записался в Polisportiva di Villa sul Serio, в чьей команде я нанес свои первые удары по мячу на поле, на котором могли играть максимум семь на семь игроков. Каждый день я возвращался домой в разбитых башмаках или с дырками в штанах. Я оставался в этом клубе до бесконечности, до того, когда наступала темнота, потому что страсть, которая завоевала моего отца, овладела также и мной. Мои товарищи всегда считали меня лучшим, и все хотели меня в свою команду. Потому что уже с тех пор я имел очень сильный удар: природа наделила меня хорошей координацией движений. Не раз и мой отец играл со мной в клубе: он становился в ворота и я бил пенальти. С Villese я победил в региональном чемпионате и стал лучшим бомбардиром. В 9 лет в чемпионате категории я забил 119 голов. Год спустя я играл пробную игру за Аталанту, на которой присутствовал некто Bonofacio, чтобы посмотреть на меня. Я был взволнован, не спал накануне ночью. Я был отобран, даже несмотря на то что несколько ребят старше меня никогда мне не пасовали. Но мое похождение с Аталантой, которая заплатила мне 800 тысяч лир, длилось недолго, очень недолго. Дважды они оставляли меня после тренировки “пешком”, и приезжал мой отец, чтобы забрать меня и привезти домой. В то время для меня арендовали автобус, что было подобно тому, как оказаться в космическом корабле, чтобы отправиться на другую планету, я был совсем еще неопытным пареньком 10 лет. Немного прямолинейным. Поэтому я сказал «Достаточно» и не хотел больше ничего знать про Аталанту.
Несколько дней спустя я прочитал в бергамском «Eco», местной газете, что Интер организовал пробную игру в Selvino, в 12 км от моего дома, для групп ’66, ’67 и ’68 года рождения. Я попросил моего отца сопровождать меня и он тотчас же удовлетворил мою просьбу. Однажды на поле случилось курьезное комическое происшествие. Я забил гол лицом. Потому что другой мальчик отпасовал, мяч попал мне между носом и щекой и закончил свой полет в сетке. Меня вынесли за пределы поля на руках, так как я был оглушен, почти лишился чувств. По итогам игр за Интер мне сказали, что я преодолел пробы и что они рассчитывают на меня. В Интере я оставался 4 года и вынес (и вынуждая это делать моих родителей) тысячу лишений. Мой отец сопровождал меня трижды в неделю в Cormano, удаленный на 70 км от Villa sul Serio, и потом приводил меня домой. Воскресенье было кошмаром, принимая во внимание то, что надо было играть в 9 утра. Я вставал в 7, моя мама готовила мне пасту и бифштекс, а потом с моим отцом, который работал до 2 ночи в типографии бергамского «Eco», я добирался до Cormano.
После того как я был записан в старшую школу, музыка поменялась. Я учился в Бергамо, и около 14 часов дня приходила машина из Интера, девятиместный мерседес, который приезжал из Брешии, забирая по пути всех ребят из региона. В те времена я достаточно задавался, гордился тем, что являлся игроком Интера. Каждый день я ходил в школу с большой черно-синей сумкой и делал все для того, чтобы мои школьные товарищи могли ее увидеть. Я был хорошим игроком в Интере и чувствовал себя мальчиком, поцелованным фортуной, когда в воскресенье после обеда мой отец привозил меня на Сан Сиро как мальчика, подающего мячи во время игр Серии А. Я играл в центре, имел номер 10 на спине, и даже мои товарищи считали меня наиболее сильным среди всех. Мне несколько неудобно рассказывать об этом, но это правда: когда я был в Интере, я произвел небольшое открытие, mamma mia, насколько я превосходил других.
С течением времени футбол занимал все больше места в моей голове, но я был еще слишком молод, чтобы думать, что он станет моей жизнью. С Интером я выиграл много турниров, среди которых «Meazza» на Arena di Milano, где я был награжден как лучший футболист. Потом случилось потрясение, потрясение страшное. Впереди меня были такие мальчики, как Pizzi и Ciocci, которые были лучше меня физически развиты. Однажды некие люди из руководства Интера вызвали меня и сообщили, что я слишком худенький, должен повышать свою квалификацию, и поэтому они отдают меня в аренду. Я не согласился. И после разговора с моим отцом я решил поискать для себя новую команду.
Я поехал к руководству Ponte San Pietro, но их команда была уже укомплектована. Я стучал в другие двери, но ответ всегда был одинаков: «Мне жаль, но места больше нет». Последний шанс назывался Леффе. Я попросил о встрече Radici, президента той команды. Наконец, ведь в Леффе я уже забил немало голов, когда играл против их клуба в турнирах в 7 лет. И вот пришло «да». Я начал играть в Berretti и несколько раз был откомандирован в первую команду, которая играла в Interregionale. Наконец на второй год я всегда выходил с первой командой. Я забил 5 решающих голов, и мы перешли в С2. Это был мой первый выигранный чемпионат. В том сезоне я еще играл в центре, но на спине часто носил номер 16, один из номеров для запасных игроков. В тот момент, когда мы перешли в другую категорию, я сказал своему отцу, что не хочу больше играть и одновременно ходить в школу. Я учился у специалиста по электронике и до того момента всегда получал следующий разряд. Или вернее, дважды я получал переэкзаменовку в сентябре, но потом проходил дальше. Моим крестом была лаборатория. Я разбирал радио, по потом, когда должен был его собрать, мне всегда не хватало деталей. Я никогда не был умелым в паянии, возможно, потому что никогда не прикладывал к этому достаточно усилий.
В году выступления в С2 я играл и работал на фабрике президента Radici. Я должен был чинить двигатели и систему освещения. Если тренировка была с утра, я ходил на фабрику после обеда, и наоборот. В эти месяцы я получал больше работая на фабрике, чем играя в футбол. Radici давал мне 600 тысяч лир как футболисту и 1 миллион 200 тысяч как электрику. В Леффе я играл с рабочими, которые работали со мной. И они всегда привозили меня вечером домой. После 12 выходов в составе Леффе я стал профессионалом. И в тот момент, принимая во внимание то, что сил стоять на коленях на фабрике у меня больше не было, так как это причиняло боль моим ногам, отчего мне не удавалось хорошо тренироваться, я сказал своему отцу, что хочу только играть. И тогда мой отец пришел в бешенство. Он отвел меня в сторону и сказал мне: «Ты не останешься жить в моем доме, чтобы бездельничать!». Но потом он поверил в меня и дал мне веру в самого себя. В Леффе у меня все шло прекрасно, даже учитывая то, что в том году мы находились внизу турнирной таблицы. В той команде меня научили, как необходимо себя вести, чтобы стать профессионалом, они вырастили меня как игрока и как мужчину.
В то время я был среди тех, кому нравилось опаздывать вечером, ходить на дискотеку. Однажды Maestroni, тренер Леффе, поймал меня с поличным. Я и Mosele, один мой товарищ, ускользнули из гостиницы с базы, чтобы отправиться потанцевать. Во время обратного пути у нас сломалась машина и мы вернулись в отель глубокой ночью. В дверях мы встретились именно с Maestroni. Который отругал меня: «Завтра ты возьмешь свои вещи и вернешься с ними домой, потому что я привел тебя сюда не для того, чтобы ты развлекался». Я понял, что совершил ошибку и пообещал ему, что больше такого не случится. В том случае меня спасли Mosele и другие товарищи по команде, которые взяли всю вину на себя. По правде сказать, тот эпизод был ужасен даже по сравнению с другим случаем. Я был в Riccione на отдыхе с моей семьей, и моя сестра Стефания убедила меня попробовать крем для загара на лимоне. Который имел для меня обезображивающий эффект, учитывая то, что я обжегся до такой степени, что лишился кожи как на руках, так и на ногах. На деле получилось, что потом я провел все тренировки бегая без ботинок.
Невзирая на упадок Леффе, меня вызвала Пьяченца. То руководство поговорило с Radici, который согласился уступить меня, абсолютно не желая препятствовать моему будущему. Я приезжал в Пьяченцу на тренировки и потом вечером возвращался домой, в Villa. И через какое-то время я превратился в лихача. У меня был Гольф на дизеле 4 марки, даже рукоятка передачи имела 5 делений, но я не имел права путешествовать один, учитывая то, что имел лишь временное водительское удостоверение. Однажды меня отругали карабинеры рядом с Villa, но не оштрафовали. Я уже собирался снова сесть в машину, когда они сказали мне, что я должен добраться домой пешком. Приехал мой отец, чтобы забрать машину, и устроил мне грандиозный скандал. В следующий раз, отправляясь в Пьяченцу, я выбрал другую дорогу, опасаясь снова встретить карабинеров: я совсем не мог пропускать тренировки. В первый год в Пьяченце я играл немного за примаверу и немного за первую команду. В той группе был мой друг Madonna, были Serioli, De Gradi, Simonetta. И для них всех я был не Беппе, а Пьерино-чума. Все уже усвоили звать меня Пьеро. Чтобы лучше раскрыть эту идею, могу привести один случай: однажды мой друг из Пьяченцы позвонил мне домой, спрашивая Пьерино, и моя мама сказала ему, что он ошибся номером.
Я начал расти тактически в Пьяченце, которую тренировал Titta Rota, отвратительный управляющий, один из тех, кто имеет тысячу инцидентов за карьеру, но отличный человек, когда речь идет об использовании только ног. Исторической фразой Rota была такая: «Ребята, замахивайтесь на 3-0, и как потом ни сложится, у вас будет хотя бы ничья». В мой первый год в Пьяченце я забил один гол, только один и в последнем туре. Мы противостояли дома Virescit’у, в чьей команде под номером 8 играл Nunziata, мой друг. Я имел номер 10 и забил гол из-за пределов площадки медленным ударом, который вратарь не сумел отразить. В тот момент не хватило только нескольких минут до конца, и случился курьезный эпизод. Люди, которые уже начали праздновать переход в Серию B, выскочили на поле и были готовы раздеть меня. В последствии, когда арбитр просвистел возобновление второго тайма, я оказался без майки. Поэтому все должны были обождать, пока мне принесут другую, чтобы я мог закончить встречу. Я думал остаться в Пьяченце, я надеялся до самого последнего момента: идея начать выступать в Серии В очаровывала меня. Иллюзия, потому что несколько дней спустя я был вызван спортивным директором Пьяченцы, который предложил мне поиграть в аренде в Тренто, только в С1. Еще поднабраться опыта, как мне было сказано. Я согласился. Даже несмотря на то что Тренто был далеко от Villa и впервые в жизни я не мог видеть каждый день мою семью, с которой у меня были фантастические взаимоотношения.
В Тренто тренером был Ciapina Ferrario. Дом я выбрал в центре, со мной жили Vitillo и Labardi. Я хорошо обустроился с самого начала и мало-помалу начал побеждать даже ностальгию по тому, что был далеко от моего отца и моей матери, от моих друзей по клубу, где занимался раньше, от моих друзей по бару Acli di Villa. Моя семья приезжала навестить меня каждое воскресенье, и эти дни всегда были для меня праздничными. Даже несмотря на то что я часто оказывался на скамейке запасных или на трибуне. Я был еще мальчишкой и имел впереди таких людей, как Labardi, Capuzzo, Nico Penzo, Gregorio Mauro, брата Massimo Mauro, который играл в Ювентусе.
Однажды, в ходе тренировки, наступил конец света. Ferrario упрекнул меня, сказав, что если я не имею желания работать, то могу вернуться в раздевалку, и я не раздумывал ни секунды: оставил поле и пошел принимать душ. В конце тренировки я дождался Ferrario и сказал ему в лицо все то, что я думал, что скопилось внутри. Я сказал ему, что я приехал Тренто в С1 не для того, чтобы сидеть в запасе, что если бы я хотел проводить свои воскресенья на лавке запасных, то я бы остался в Пьяченце в Серии В. Он выслушал меня, но не ответил мне тотчас, его ответ пришел в воскресенье: он еще раз отправил меня на скамейку запасных. Я вышел на поле за 5 минут до конца и разрешил игру против Spezia в нашу пользу. Итак, после той игры я уже никуда не уходил, Ferrario не вступал больше со мной в дискуссии и я полагаю, что совершил все то, чего он от меня ожидал. Было достаточно того разговора с каменным лицом, чтобы изменить курс, зажечь искру во мне.
Мы набрали 38 очков в чемпионате, спаслись после крайне негативного первого круга: представьте, что мы закончили его на отметке 13. Мой первый гол в Тренто я забил против Centese, и мое ликование из-за того гола стало основной программой. Я хотел сделать прыжок, как его выполнял Hugo Sanchez, не смог зафиксировать опорную руку и упал вперед. Прекрасная фигура из-за неуклюжести! До конца сезона я забил три гола: в общем неплохо для половины очков, которые должны были прежде всего забить собственные товарищи. В Тренто я очень вырос как парень. Впервые я должен был самостоятельно позаботиться о доме, покупках, я не имел рядом моего отца или сестры, которые ходили бы в банк, налоговую инспекцию, на почту. Я ходил платить по квитанции за газ и свет: в эти дни я чувствовал себя парнем, как все остальные. Ибо, как мы любим говорить это со всей непосредственностью: мы, футболисты, привилегированные люди. В тот год у меня также появилась первая девушка, ее звали Микелой, она была моего возраста и играла в волейбол. Когда я мог, я ходил посмотреть, как она играет, но она никогда не приходила посмотреть на меня, повторяла мне, что ей не нравится футбол. Я никогда не сердился из-за этого, несмотря на то что придавал значение ее присутствию на стадионе. Люди из Тренто полюбили меня, там мне было действительно хорошо, несмотря на то что зимой я страдал из-за ужасного холода. Рядом с моим домом находилась дискотека: я не имел проблем с распорядком дня, но был там пару раз, эпизод в Леффе травмировал меня. В конце чемпионата случилась одна игра, которая определила мою карьеру, я постоянно убеждаюсь, что тогда произошел подлинный перелом. Тренто организовал товарищескую встречу с Фоджей Земана: в первом тайме я просидел на лавке запасных, а во втором я играл и забил два гола. Думаю, что Земан в те моменты начал оценивать меня, полагая, что я смог бы стать его бомбардиром.
Пьяченца выкупила меня и я с охотой вернулся в ту команду. Прежде всего, потому что она играла в Серии В и я мог наконец сделать шаг вперед. Тренером был Enrico Catuzzi, команда, по крайней мере теоретически, казалась конкурентоспособной: там были Osti, Russo, Manighetti, Mileti, Iorio. Я снова нашел дом в центре, выбрал однокомнатную квартиру над квартирой Manighetti. Впервые в своей жизни я жил самостоятельно в отдельной квартире. Мы начали плохо, Catuzzi был уволен, на его место пришел Attilio Perotti. Мои родители часто приезжали навестить меня, возможно, не принимая в расчет немного мою сестру, между тем часто и я приезжал в Villa, чтобы увидеть и навестить старых друзей. В том чемпионате я играл в основе, на майке уже имел номер 10. С людьми из Пьяченцы меня связывали хорошие взаимоотношения, те болельщики давали мне чувствовать себя настоящим игроком, несмотря на то что они имели славу достаточно холодных людей.
Я забил 3 гола в Серии В, думаю, что это достаточно скромно, но в конце сезона Пьяченца опустилась и то, что я сделал хорошего, прошло как бы на втором плане. Между многими горькими воскресеньями я жил счастьем. Когда я забил гол, который принес победу над Кремонезе, врагом с большой буквы В для болельщиков Пьяченцы. Я забил гол, воспользовавшись откидкой вратаря, и в тот день Пьяченца принимала меня как героя. Но несмотря на это я не расстался хорошо с людьми из Пьяченцы, которые восприняли мой переход в Фоджу как измену. В Пьяченце от меня зависело немного, мне жаль это признавать. Выступая за Пьяченцу первый раз я свободно выходил из дому и возвращался обратно, во второй я оставался всегда как бы запертым в доме: мы выступали плохо, и все мы, футболисты, не хотели выставлять на показ слишком много вокруг. Я проводил много вечеров с Manighetti: или я спускался в его дом, или он поднимался ко мне. Мы смотрели телевизор, играли в карты. Два призрака, как я охарактеризовал бы сейчас, шутя над самим собой. Я был еще обручен с Микелой, той девушкой из Тренто, но виделись мы мало. На практике я жил только футболом.
В Пьяченце я сделал новый шаг вперед как игрок, я вырос в тактическом плане, я стал более рассудительным в голевой зоне. Но я еще не понимал, что могу стать сильным игроком. Только в Лацио я оказался на счету как игрок, имеющий впереди великое будущее. На второй год в Пьяченце я познакомился с человеком, который научил меня многим вещам: Paolino Pulici. Игрок исключительных технических качеств, со скульптурной фигурой и разрушительной силой. Pulici удавалось останавливать мяч грудью в уникальном стиле. Он научил меня, как необходимо координироваться, чтобы выиграть борьбу за мяч, что необходимо делать, чтобы найти верное время. Неоднократно я был восхищен, наблюдая за его игрой в футбол, это был спектакль, он бил по мячу справа и слева в удивительной манере.
Первая часть моей карьеры была прекрасной, несмотря на два спада, того в Леффе и этого в Пьяченце, конечно. Я и вновь бы сделал все то, что я сделал. Даже выбор, продиктованный инстинктом. Даже бурные ссоры. В Тренто я понял, что порой необходимо придавать значение своим собственным соображениям, что также важно заявлять во всеуслышание, когда чувствуешь себя правым. Если впереди у тебя есть более сильные игроки, чем ты, то это понятно, что необходимо согласиться сидеть на скамейке запасных, но если это не так, если ты думаешь и видишь, что ни в чем не уступаешь тому, кто выходит на поле всегда, то правильно даже постучать кулаком по столу. С моего начала второго года в Пьяченце я считался довольно хорошим футболистом, но я никогда не чувствовал себя феноменом. Я понимал, что должен закалиться, что должен улучшить свою игру в голевой зоне, потому что ошибался в невероятных ситуациях, случавшихся из-за чрезмерного увлечения. Неоднократно я кусал себе локти из-за с треском проваленного гола. Это верно, что впервые в Фодже, играя под нападающими, под номером 10, от меня не требовалось забивать голы, но также правда, что когда ты имеешь случай забить, ты должен сделать это, независимо от роли, которую ты призван занимать. Я стал нападающим, но у меня внутри есть убеждение, что я мог бы стать великим полузащитником, потому что я всегда хорошо передавал мяч, потому что мои товарищи всегда ценили меня за то, как мне удавалось отдавать им передачи на подходе к вратарю.
Я проделал весь этот путь, начатый в Interregionale, что помогло мне, позволило мне придти в чемпионаты, как считают, в верном возрасте и с необходимой зрелостью. Для меня было важно подняться с самого низа. Потому что роль рядового игрока в низшей категории формирует тебя, позволяет тебе созревать шаг за шагом. В тактическом плане. На уровне психологическом. Как юноше, не только как игроку. Приведу банальный пример, первый, который приходит мне на ум: в начале я никак не мог сомкнуть глаз субботней ночью накануне игры, с возрастом я научился засыпать только лишь коснувшись кровати. Я понял, что лучше, возможно, придти чуть позже, после игры на сезон больше в низшей серии, чем придти раньше с риском потом прогореть. Потому что в футболе не так трудно стать знаменитым потом, взойдя на пьедестал, как трудно удержаться, оставшись на уже достигнутом уровне. Лишения никогда не угнетали меня, да и потом те, которые я делал, не были такими уж жертвами. Я пропускал дискотеку по вечерам в субботу, я пропускал несколько игр в бочче или бильярд с моими друзьями Angelo, Sergio, Giulio по бару Acli di Villa sul Serio, но потом футбол воздавал мне сполна, даря мне вознаграждение в виде того, что на меня смотрели и оценивали тысячи и тысячи людей.
Фоджа вызвала меня, когда я был на отдыхе в Испании с Grani, который играл со мной в Тренто, и Монако, которое я открыл для себя в выставочной игре Серии С. В один день моему отцу (после многочисленных закончившихся ничем попыток, после оставленных для меня десятка сообщений в администрации гостиницы, которая меня принимала) удалось наконец споймать меня по телефону и после устроенного скандала из-за моего молчания он сказал: «Беппе, а ты знаешь то, что тебя хочет Фоджа?» Мой первый ответ был такой: «Фоджа? Но где находится Фоджа?». На отдыхе я обмозговал немного все это, потом вернулся в Италию, чтобы встретиться с руководством Фоджи. На переговоры я пришел со своим отцом и Mauri, близким другом моих родителей. Встреча была назначена в Hotel Jolly в Милане. Когда я туда приехал, адвокат Finiguerra, Altamura и Pavone поджидали меня в комнате. Мы поговорили с полчасика, потом я подписал контракт. Все вместе мы чокнулись стаканчиками с минеральной водой. В тот момент я воскресил в памяти ту товарищескую игру, которую я сыграл в Тренто против Фоджи, те мои два гола, в то время они должны были произвести действительно огромное впечатление на Земана, если на протяжении года он просил свое руководство купить меня. Та встреча была на самом деле поворотной в моей жизни. Больше, чем когда я решил оставить Аталанту, потому что они дважды оставляли меня пешком. Больше, чем когда я выбрал мое будущее после того, как те в Интере выставили меня, потому что я был слишком худеньким.


У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 18:48

Глава 2. Великий наставник Земан


«Мы, футболисты, жалуемся всегда, на все. По привычке, по склонности. Он хотел поднять наш порог выносливости, способности чем-либо жертвовать, обучая такому стилю игры, который потом был бы способен нас развлечь.»

До того как я познакомился с ним, я играл в мяч, с ним я начал играть в футбол. Зденек Земан был основой, потому что он дал мне осознание моих способностей. Он стал моим первым настоящим тренером: до того момента меня тренировали хорошие специалисты, люди, которые взрастили меня, позволили мне набраться опыта, но встреча с Земаном изменила мою жизнь и карьеру. Могу сказать, что он стал моим наставником. Он видел футбол, как я. Земан – это философия игры, развлечения, спектакля, который покоряет. Потому что приносит тебе радость. Быть нападающим у него – это балдеж. И если случалось, что несколько раз я имел немного труда, помогая моим товарищам-защитникам, вынужденным получить много голов в наши ворота, думаю все же, что, когда мы побеждали 5-4, это развлекало также и их, счастливых быть спасенными от кошмара и причастными к вовлечению всей публики в центрифугу тех событий. «Синьори был единственным игроком, которого я однозначно просил. И добился». Эта его фраза, которую я всегда носил с собой, была началом наших отношений, и она тотчас дала мне понять, насколько он дорожил мной. В том смысле, в котором я себе даже не представлял: я был достаточно неплох, но не думал уверенно то, что он, наоборот, предчувствовал уже определенно. Он дал мне роль, научил меня методу, закалил меня.
Когда ты молод, это всегда прекрасно встретить наставника, но это не со всеми случается. Я, напротив, стал обладателем такого счастья. Поэтому и хочу рассказать о нем. Так как Земана характеризовали достаточно стереотипными прилагательными, которые не соответствовали ему совершенно. Безусловно, он имел некоторые недостатки, заключающиеся в том, что его никогда не интересовало менять свое уже сложившееся мнение, а в соблюдении некоторых церемоний, возможно, он даже привязывал к себе. Но между персонажем догматичным, принципиальным, суровым, как его изображали масс-медиа, и персоной ироничной, остроумной и знающей, способной с взрывной палермской экспрессией разрешать сложные ситуации, существовало немало различий.
Прежде чем с ним встретиться, я был очень им заинтересован: он казался мне очень молчаливым и меня завлекало два аспекта. Его способность быть сдержанным, почти отрешенным, и способность, которую он имел, конструировать команды из ничего. Или почти ничего, как Licata, выведенная в серию В.
Когда я узнал его непосредственно, я тотчас увидел то, что он предпочитал, помимо сигарет, остроумные ответы. Однажды Ciccio Baiano сказал ему: «Мистер, сегодня у меня болит голова, я не буду тренироваться». И он, с тем своим невозмутимым тоном: «Это невозможно, у тебя нет головы». Он также признавал, что мы доставим ему любезность, съязвив по поводу его скупости, из-за которой он отказывался покупать телефон или менять свой Пежо, поломанный и ненадежный. За многие прошедшие вместе годы я никогда не слышал, только однажды, его крик. Думаю, что он никогда не терял хладнокровия, даже в классических ситуациях ежедневных неврозов, например, когда его авто подала признаки кончины. «Если машина не поедет, возьму такси», – сказал он. И то, что он всегда нам передавал, было именно спокойствие.
Помню, что в мой первый год в Фодже мы играли плохо, находились в зоне вылета, и тифози были возмущены этим. Мы выходили сопровождаемые полицией, посреди ожесточенных людей, а он, наоборот, относился спокойно, проходил пешком, с сигаретой во рту, среди людей, которые его оскорбляли. Возможно, это была смелость, возможно, несознательность. Я знаю, потому что сам никогда не имел этой способности противостоять вещам, оставаясь безучастным. Как не смог бы перейти за несколько месяцев из Лацио в Рому, даже если бы мне дали 15 миллиардов. Он, наоборот, такой: работа – это работа, нельзя идти на попятный. Это так, и его понимают потом даже другие, видя, что в Роме он продолжал жить в той же квартире, что и раньше, полной лациале.
Первая предсезонка с ним, в ’89 году, в Фодже была пыткой. Вечером у меня не было сил подняться по лестнице отеля, чтобы войти в комнату, настолько я был разбит. Я забывался на кровати, от напряжения, с молочной кислотой, которая приводила меня в сознание. Между тем проходили дни, и я лучше переносил напряжение: итак, более 10 лет тому назад его технические задумки были инновационными. Он заставлял нас работать, как в Италии работают немногие. И прежде всего он имел свою методику. Он дал мне инструменты, чтобы использовать свой талант: он научил меня находиться на поле, заставлял меня постоянно оттачивать те качества, которыми должен был владеть нападающий.
О его тренировках говорилось часто, но мало кто действительно понимал, почему именно игрок решается следовать ему. Итак, я полагаю, что когда работаешь с ним, ты не можешь не отдавать себе отчета в том, что это – верная дорога, потому что она дает тебе неповторимость, свою линию. Возможно, он порекомендует тебе несколько дней есть картофель (учитывая, что его методика предвидела некий род «промывки» организма на основе клубнеплодов) или ты будешь должен пробежать 10 км кросса в день, десятый – это твой характер, потому что в конце ты научишься определять стиль, что больше просто техники. Земан может также усложнять некие концепции, и я подкупался этим, но ты знаешь, почему совершаешь весь этот труд. Ты знаешь, что твои усилия не напрасны, изнутри ты видишь одну объективность: игру. Более того, он имел обаяние, истории о котором тянулись за ним следом, личные и богатые, несмотря на то что их трудно пересказать: и это не случайно, что ему посвящено множество статей и даже роман. Однако, некоторые говорят, он никогда ничего не выигрывал: отдельно стоит то, что выиграть чемпионат в Фодже не просто, но остается фактом, по ту сторону результатов, что он имеет склад ума победителя. Он меняет тебя полностью. Мне было 20 лет, когда я получил это в Фодже: это был первый раз, когда я оказался действительно далеко от дома, из-за чего он неизбежно осуществил даже, вопреки своей воле, роль почти отцовскую. Возможно, было также и это в наших взаимоотношениях.
Для меня основное достоинство тренера заключается в том, что он не делает вреда. Земан опирался лишь на дела: поэтому когда он меня заменял, безусловно, он ошибался. Но шутки в сторону. Он научил меня двигаться, он дал мне ритм, открыл мои лучшие физические кондиции, тактическую зрелость. Вещи, которые позволили мне прийти в национальную сборную под руководством Сакки, облегчив мою интеграцию в команде.
Я также имел разногласия с Земаном. И как бы там ни было поговорим в деталях. Однажды, во время встречи Лацио-Ювентус, когда мы выигрывали 1-0, он заменил меня, и я, достаточно грубо, послал его в далекую страну. Я только вернулся на поле после травмы и хотел играть. Но именно потому что я только оправился, он и заменил меня. Он сказал мне: «Я уважаю всех остальных, ты тренировался меньше и можешь дать мне меньше». Поначалу я изводил себя, потом понял. Со другой стороны, Земан, даже если и обиделся, добавил, насколько точно я могу помнить: «Ты сделал хорошо, даже я рассердился бы на меня на твоем месте». Подкупающе, не правда ли? Между тем не было однозначно верным то, что он был таким «далеким», как казалось. Он имел отличные взаимоотношения со своими спортсменами и всегда соглашался объяснить то, что делает, даже если потом придерживался мысли, что не должен давать объяснений никому.
Полагаю, что моя страсть была бы взаимной, в том смысле, что и Земан испытывал ко мне симпатию. Каждый тренер имеет своих любимчиков, которые потом становятся теми, в которых он уверен, что может положиться. Много раз он тренировал меня меньше, и тем не менее я играл: я был немного привилегирован в этом смысле, даже несмотря на то что в течение недели он «загонял» меня почти всегда. Также поэтому я служил ему спарринг-партнером из самых молодых. Он использовал меня как пример, чтобы демонстрировать другим, что необходимо делать на поле. И он упрекал меня, когда я делал не предусмотренные движения: «Хорошо, Беппе, ты забил гол. Но что ты делал там, в той позиции? Совсем не ты должен был быть там, на том месте». Действительно, я был убежден в нарушении установки, поэтому он это подчеркивал. Также поэтому он работал в своем стиле управления группой: когда дела шли хорошо, он сам держался спокойно, когда дела шли плохо, он оставлял спокойным тебя. Однажды, после дубля во втором тайме, после встречи он сказал мне: «Почему ты такой удовлетворенный? Ты играл с соперниками 90 минут». Он хотел оградить меня от приступов мании величия, но подходит уже сказанное: с ним я никогда не переживал от стресса.
Разве только, конечно, я переносил тяжелый труд. Мой дебют был достаточно травматичным, в буквальном смысле. На предсезонной подготовке, как я уже говорил, я был сломан. Мы бегали, и я почувствовал боль в икре. Ненадолго я остался в молчании, потом мне показалось, что моя нога охвачена огнем. И я попробовал сказать об этом Земану. «Я никогда не видел сломанной икры», – таков был его ответ. Я сжал зубы и сделал еще 300 метров: я был разорван. «Ах, он сломался», – прокомментировал невозмутимо Земан. А я был остановлен на 3 недели. Но этот стиль поведения, который со стороны мог даже показаться жестким и авторитарным (несколько раз, как в случае с моей икрой, даже немного садистским), служил для увеличения предела выносливости игроков. Земан заставлял тебя работать всегда больше именно для улучшения и преодоления некого поведения. Мы, футболисты, действительно, всегда жалуемся. Мы делаем это на автомате, без расчета, даже напрасно, по привычке. По склонности души. Если нам говорят сделать 10 рывков на 100 метров, мы начинаем недовольно фыркать, даже если эта вещь самая банальнейшая. «Но почему 10, мы сделаем 8» – это хор. Ничего не стоит это сделать, и все же возражения есть всегда. Не только потому что мы избалованы, а именно потому что в группах создается такая практика, даже если потом многие из нас понимают, что только тренируясь можно вырасти. Действительно, для Земана, который имел неизменным слоганом: «Подумайте о тех, которые спускаются в шахту», проблема была заставить нас бороться против нашей лени, возможно, доходя при этом до чрезмерных крайностей. Он слишком упрямый.
Если скажешь другому тренеру, что ты устал, в 99 из 100 случаев тот разрешит тебе отдохнуть полдня. Земан – нет. «Ты устал, потому что ты мало тренировался, надо заметить, что ты должен тренироваться больше», – это его классический ответ. Но это верно лишь в определенных ситуациях, потому что иной раз ты находишь, что такие слова отбивают желание. Этот стиль не верен для всего. Земан не принимает это и поступает так с любым человеком. Для него единственное лекарство – это всегда быть в работе. Основное различие с другими – это что все принесенные жертвы приводят тебя к удовлетворению: когда наконец приходишь к его футболу и практике – это действительно прекрасно. Дает тебе удовольствие, ликование от игры, развлечение.
О нем часто говорят, что он не выносит знаменитых игроков: но когда он приехал в Рим, в Лацио, он выдержал меня, который был тогда очень популярен! Даже более высоко котируем, чем он, в тот момент. Правда заключается в другом: Земан не терпел тех, кто не работал, знаменитые или неизвестные они были. В этом же смысле он не выносил тех, которые отыгрывали мяч назад: у него, если переведешь мяч назад и не в глубину, окажешься вне игры. К примеру, если ты направишь движение атаки по направлению к угловому флажку вместо того, чтобы к воротам. По его мнению, необходимо всегда быть нацеленным на ворота: «Туда, где делаются голы, а не с другой стороны», – это одна из его показательных фраз. Его представление, я полагаю, не навредило никому: никто не мучается из-за некоторых вещей, потому что Земан давно имеет имя в спорте как отличный специалист.
И фамилию. Поэтому, когда он говорит, это видно сразу. Как демонстрирует случай из его – уже знаменитого – выступления несколько сезонов тому назад по поводу злоупотребления фармакологией в футболе. В годы, которые я провел с ним в Фодже, я никогда не принимал ничего, даже восстанавливающего силы. Возможно, потому что он не давал их с точки зрения привычки той эпохи, возможно, потому что Земан, в своем желании делать все, от работы тренером до работы президента, от врача до тренера по физической подготовке, не доверял им. В Лацио, в другой структуре, восстанавливающие средства нам давали врачи, но он никого не обязывал их принимать. Когда летом ‘98 года эта тема вышла наружу, Земан поначалу не ссылался на допинг. С другой стороны, со всеми проверками, которые существуют, я действительно сомневаюсь, исходя из своего личного опыта, что некто мог использовать Земана. Он всегда говорил о разрешенных веществах,, обличая их неумеренное и опасное употребление. В созвучии с его идеей, что любая такая «помощь» может побудить тебя подумать, начиная от молодого футболиста, что достаточно принять одну таблетку, чтобы стать сильным. Он ошибался называя некоторые имена, представляя соучастниками некоторых игроков, но то его заключение было точное, что многими впоследствии было слишком обобщенно трактовано. Мое мнение касательно этого таково, что, если существует возможность улучшить физические кондиции при помощи подходящего лечения, то было бы глупо не воспользоваться им. Если, чтобы иметь больше сахара, я могу поставить себе капельницу, вместо того чтобы заставлять себя съесть 10 кусочков кростат, то я не вижу морального вреда прежде всего для улучшения восстановления организма. Невозможно делать вид, что футбол не изменился: сейчас существует намного больше сходных путей (и это логично, что не только допустимых) помочь себе при помощи новых медицинских методик, чтобы восстановить именно физические кондиции. Данное тебе ты не изменишь, но наверняка восстановишь обратно свое. Только необходимо вовремя остановиться в определенной точке. Тревога Земана была именно в том смысле. Мы используем прогресс, но без передозировки. Точка и достаточно. Понятно теперь, что этот прогресс стал более продвинутым, что позволило Земану сказать, что футбол находился под влиянием допинга.
Одно понятие, которое я перенял у него, – это то, что можно даже ошибиться, но стоит сделать это именно ради идеи, а не по какой-либо другой причине. Даже когда мы далеки друг от друга, мы всегда остаемся на связи, я и Зденго, как я звал его в случаях предельной откровенности. Мы слышимся часто, даже несмотря на то что он утомляется отвечать по телефону. Должен сказать, что очень интересно это противоречие между его фанатизмом в работе и стилем, в котором потом он управляет своей личной жизнью. Он имеет довольно медлительный нрав, в то время как на поле претендует на скорость и движение. Во время тренировки он руководил всем, сам принимаясь делать перемещения для того, чтобы объяснить их, даже несмотря на то что никогда не играл в футбол. Он превосходен в теннисе и в плавании, в молодости играл в гандбол, но попасть по мячу, кроме бокового удара, точно не было его сильной стороной.
Ни один тренер впоследствии не стал для меня настолько важным, также потому что с ним я провел 5 с половиной лет из последних 11. Хотел бы поэтому вспомнить другого тренера, который был со мной рядом, когда я должен был начать все заново и никто не хотел ставить на меня: Карло Маццоне. Многие, именно потому что Маццоне тренировал Рому и оставался всегда романистом, часто противопоставляли его Земану, который в те времена был со мной в Лацио. Я имел возможность распробовать их обоих. О Маццоне я имел представление как об угрюмом, почти злом. Наконец в Болонье я встретил человека открытого, общительного, большого умельца в «метании посланий» для выражения своей эмоциональности. Например, он мне ясно сказал, что было бы лучше, если бы пенальти с Сампдорией я не пробивал, принимая во внимание мой предыдущий сезон в Генуе, со всеми страданиями, которые я пережил. Это было бы лучше для меня и для команды. Я много ему должен, Маццоне заставил меня снова почувствовать себя важным. «Этот штрафной пробьет Беппе, этого мяча коснется Синьори», - он был расположен говорить эти фразы, очень простые, необходимые мне, чтобы восстановить мою уверенность в себе, после того как меня выставили в Лацио. Эриксон, например, никогда их не произносил.
В течение сезона Маццоне использовал и кнут и пряник. Я помню одну дискуссию в Эмполи, в 5 туре, когда мы все еще бедствовали в чемпионате. На последней минуте я пробиваю угловой: я исполнил его очень скверно, мне не удалось отправить мяч даже на середину. Маццоне пришел в бешенство и сказал мне все: «Такой, как ты, не имеет права так поступать, этот угловой мог бы принести нам победу». Он был прав, однако некое количество раз, несмотря на то что ты пробиваешь миллион мячей от углового флажка, тебе не удается именно этот удар. Единственный ответ, который пришел мне на ум в середине той бури, был: «Я не Марадона». Я был возбужден поначалу, значительно возбужден, но, конечно, я знал, что он прав.
Маццоне, как бы там ни было, действительно очень отличается от Земана, главным образом, в стиле читать игры, составлять тебе их интерпретацию. В Болонье, приходит на ум упомянутое, он приспосабливался к игрокам, которые там были. «Мы контролируем мяч, таким образом другие не могут нам навредить», – таково было его резюме по причине вынужденности, принимая во внимание тот тип команды, который мы имели. Земан, наоборот, один из тех, кто претендует всегда строить игру по вертикали, в любом моменте и кто мало приспосабливается к тому, что имеет в своем распоряжении. Первое мнение потом, что их поведение было противоположным. Чех, как я говорил, был спокойным, расслабленным, в то время как Маццоне (он сам это часто выражал) с субботы до конца воскресного вечера проявлял свою грубую натур. То есть становился очень напряженным, почти неузнаваемым. Наконец, необходимо оставить его в покое. Могу сказать, что они почти дополняют друг друга, эти двое.
Это было занимательно играть у них обоих, начинать и начинать заново. Не думаю, что, в будущем, я захочу попробовать себя в тренерской карьере (меня уже посылали в ту страну слишком много раз в моей жизни), заставлю себя сидеть на скамейке запасных и переживать все заново. Но, если бы я должен был стать руководителем, я знаю, какой тип мне приятно было бы представлять из себя на скамейке: меня ему обучили Земан и Маццоне, они – критерий. Лишь бы,, действительно, президент выбранной мной команды был всегда согласен со мной в покупках для дела.


У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 18:52

Глава 3. День, в котором я стал в Беппе-голом


«В Фодже Земан приветствовал меня так: "Чао, бомбер!" Но я забил только лишь 5 голов в серии В…»

В Фодже мой мир перевернулся. Я больше не должен был помогать забивать голы моим товарищам, я сам был тем, кто должен был забивать голы. В том году я распрощался с майкой под номером 10 и с моей старой ролью под нападающими, к которым я уже привязался, и я стал нападающим. Я понял это тотчас же, с самого первого дня, что моя жизнь изменилась. Только приехав в Фоджу, я встретил Земана. "Чао, бомбер!" – сказал он мне. Я огляделся вокруг, подумав, что обращаются к Meluso, центральному нападающему, но никого не увидел поблизости. "Я говорю тебе", - добавил он. "Мне? Как мне? Но вы знаете, что я забил 5 голов в прошлом году в серии В?" Я все еще находился в удивлении от того факта, что месяцем раньше мой отец позвонил мне сообщить, что меня хочет Фоджа.
Как бы там ни было это предназначение в конце концов я принял с охотой. Прежде всего потому, что Casillo и Finiguerra удовлетворились моей продажей достаточно экономично, для 21-летнего парня стоимость в 170 млн не была ничем плоха. Во-вторых, именно потому что там я встретил Земана, который уже успел сделать заявления о моей ценности.
Я знал, что с ним нападающие всегда были главными действующими лицами, что его команды всегда забивали много голов, но в те времена я еще чувствовал себя выдвинутым вперед полузащитником. Помню, что почти тотчас травмировался Meluso, который выступал в роли центрального нападающего. С Рамбауди справа и Фонте слева. Земан никогда не объяснял мне, почему он видел во мне качества именно нападающего, игрока, способного забить множество голов; по сути дела я мог завоевать это суждение в знаменитой товарищеской встрече в Тренто и в последующей игре в Мессине, когда я выступал за Пьяченцу, но в тех двух случаях я играл под острием атаки. Земан всегда говорил мне, что я был единственным игроком, которого он постоянно просил у Casillo. "Послушай меня, продай две мельницы и купи Синьори", – таков был призыв Земана президенту. Который последовал ему и вынул 2 миллиарда, чтобы купить меня.
Чех никогда не давал мне повода робеть перед ним, в том смысле, что мне было любопытно узнать лучше этого персонажа, который говорил с тобой неторопливо и часто поражал тебя острыми высказываниями, которых ты никак не мог ожидать от человека настолько спокойного. Между Земаном и командой зародились отношения почти дружеские, он смеялся, шутил. А потом на поле он был самым твердым орешком, чтобы суметь его "раскусить", потому что мы использовали много схем и очень много движения. Начиная с первых тренировок, он научил меня двигаться в различной манере. Даже без мяча. Если быть откровенным, именно тогда я выучил то, в чем заключается секрет. И то есть, что один должен быть всегда большим умельцем в движении без мяча и находиться в нужном месте в нужное время. С мячом мы все молодцы, в том смысле, что тот, кто обладает техническими способностями, не составит труда обыграть защитника.
В первый год, чтобы вбить эти свои идеи нам в голову, он держал нас на поле час за часом: пробовались и пробовались вновь до нескончаемости всегда те же самые стили игры, эти тренировки были практически бесконечны. И мы с самого начала верили в то, что он заставлял нас делать, и в то, что делали мы. Потому что мы видели, что мы были лучшими физически и что ни одна другая команда не играла лучше Фоджи. Подготовка, которой он нас подвергал, была кошмарной. Мы немало бегали на длинные дистанции, множество тысяч метров, и делали все эти специфические вещи, которые способствовали тебе профессионально вырасти и позволяли тебе дать максимум в различных ролях на поле. И это все без обладания теми технологиями, которые существуют сейчас!
Я признаю это: конечно, все эти жертвы были оценены мной больше после того, как я забил 100 голов в Серии А. Как уже состоявшийся игрок, возможно, я бы согласился не более 5 раз в месяц есть легкий суп. В Фодже Земан был очень строгим: представьте, что в шесть мы могли выпить максимум три бутылки воды, будь то на обед, или на ужин. Потому что, по его мнению, можно было выпить слишком много до и после, но не в течение еды. Я отдавал себе отчет, что рядом с собой он хотел видеть людей, которые бы имели огромное желание прийти, побороться, там нуждались в людях с огромной жаждой к результатам. И дело не только в том, что его команды всегда были составлены из игроков, которые были чрезвычайно замотивированы. С иной стороны, Земан создал "чудо Фоджи" также с условием, чтобы это была команда из южного города. На севере, – и действительно, его увольнение из Пармы это демонстрирует, – не удалось бы работать так, как хотел того он. И все по вине климата. Он вкалывал много даже зимой, и, следовательно, там должны были быть особые атмосферные условия, чтобы имелась возможность развивать выбранный тип подготовки. Так в Фодже, когда шел дождь, он приходил на поле обеспокоенным: он единственный, кто бы хотел теплого климата круглый год.
Начиная с того времени, Земан всегда мало смотрел на защитную фазу игры, будучи убежденным, что если шестеро впереди прессингуют, то четверо сзади должны просто находиться там, чтобы отражать "мертвые" мячи. Потом он всегда имел другое убеждение: если ты играешь хорошо, то в 10 встречах даже две, три могут пройти плохо, но остальные ты выиграешь все; и наоборот, если ты играешь плохо, то из 10 ты можешь даже выиграть одну или две, но оставшиеся ты проиграешь.
Факт заключался именно в том, чтобы слепо верить ему и в его игру, которая дозволила нам преодолеть наиделикатнейший момент. В конце первого круга мы шли последними в турнирной таблице, Земан был загнан в ситуацию, в которой мы не сделали положительного результата в Монце. Мы имели 4 поражения подряд и знали, что общественность была расположена поменять тренера. Если бы спросили наше мнение, Земану не пришлось бы идти на риск, но руководство не предоставило нам этой возможности. В Монце мы сыграли вничью, гол забил я. Гол Казираги за Монцу и гол Синьори за Фоджу. Я был уставшим, тихо возвращался к центру поля, Saini не видел меня и отыграл мяч назад: я подобрал мяч, обвел вратаря – гол. В то воскресенье я не выходил из объятий Земана, я обнимал его и воскресенье спустя против Мессины, когда забил еще гол. Гол при 2-0. Мы уехали оттуда и больше не испытывали проблем: началось верное и несомненное восхождение, которое привело нас в хорошую позицию в турнирной таблице. На практике теми двумя голами я избавил его от увольнения, и Земан это знал. Он никогда не говорил мне этого, но давал понять. Когда мы обнимались во встрече против Мессины, мы оба были взволнованы. До того момента я никогда не видел его так, он всегда был холоден в своем поведении. В том случае, наоборот, мне удалось взволновать его. Это были чудесные мгновения, я отдавал себе отчет, что это я сохранил его на скамейке. Тогда не было ни одного фактора, который воздействовал бы меньше других до встречи с Монцей, правда заключалась в том, что нам было необходимо немного времени, чтобы обрести себя, так как была создана сильно обновленная команда. В конце того чемпионата с номером 9 на спине я забил 14 голов. И именно в те дни мне вспомнилось то "Чао, бомбер!", с которым Земан встретил меня в Фодже. Маэстро предвидел верно.
По ту сторону мучений в первом круге могу сказать, что мой первый год в Фодже был прекрасным. В Апульо я приехал без какого бы то ни было предубеждения во взглядах на Юг, но меня ужасно пугала идея окончательно покинуть мой родительский дом. Но однажды, вернувшись домой, я застал там одного жителя, который меня тогда очень любил. И с тех пор я стал «от бога»: люди дали мне почувствовать себя героем города, они подарили мне очень много тепла. Когда я гулял по улицам, то замечал на себе взгляды болельщиков. "Посмотри туда, это Беппе Синьори, игрок Фоджи!" Меня останавливали, меня спрашивали о команде, мне давали почувствовать себя важным. И даже когда мы были последними в турнирной таблице, болельщики никогда не создавали мне проблем. Возможно, они понимали, что я был игроком, который всегда давал максимум на поле и никогда не отступал.
Вечера я проводил с моими товарищами - Grandini и Nunziata, мы почти всегда оставались в квартире, потому что сначала мы находились в плохом положении в чемпионате и это не было хорошо выходить на люди в такой ситуации. Мы ели в ресторане, а потом каждый возвращался в свой дом. С этой стороны Земан достаточно нас контролировал, не то чтобы он умышленно следил за нами, но в итоге ему удавалось знать все, исходя из того что Фоджа – маленький городок. Также из-за этого было лучше избегать дискотек. Я встретил там большого друга, Донателло, которого потом с течением лет я продолжал навещать. Он понравился мне искренностью и честностью, я видел, что он был моим другом не потому, что я был Беппе Синьори. Потому что Синьори в Фодже еще не был кем-то знаменитым. В моменты моих трудностей Донателло был всегда свободен, был всегда рядом со мной: на протяжении нескольких встреч я выглядел унылым из-за поражений, я чувствовал себя одиноким из-за отдаленности от родителей, и он приходил в мой дом, поддерживал меня, или мы вместе ходили ужинать.
Мой второй сезон в Фодже стал почти триумфальным маршем после начала между светом и тенью. Первые три победы, с 5-0 в Cosenza, потом три поражения. В последующем мы победили Верону в ситуации, в которой жители снова начали подавать признаки нетерпимости, и там звучали голоса из Ювентуса и Аталанты, заинтересованные в моих выступлениях. В том моменте мы оказались на взлете и больше не останавливались.
Вспоминая наше выступление во втором круге предыдущего года, мы выходили на поле мучимые мыслями победить в чемпионате: Земан верил в нас, мы верили в себя, в нас верила вся Фоджа в том настрое. И с прошествием воскресений мы понимали, что мы самая сильная команда и что никто и ничто не сможет помешать нам выйти в Серию А. Между тем после 14 голов в первом году я почувствовал себя больше настоящим нападающим, и меня не беспокоил тот факт, что тем временем я сменил роль. Действительно, я не должен был больше играть на первой волне атаки, а на второй. На спине я имел номер 11. Справа играл Рамбауди, впереди были я и Байано. В течение моего превращения из центрального полузащитника, или, вернее, играющего под нападающими, в нападающего, я никогда не испытывал страха перед тем, что не смогу больше применить мою фантазию, потому что в той новой точке я выходил в другом аспекте: напротив, не я должен создавать другим условия забивать, а другие должны способствовать мне забивать голы. И в ходе моего созревания в новой роли Земан играл основополагающую роль. Часто я задаюсь одним вопросом: что бы произошло в том случае, в если бы я не встретил Земана на своей дороге? Возможно, я продолжал бы играть центральным полузащитником на протяжении всей моей карьеры и не сделал бы карьеру, какую потом сделал как нападающий. Иной раз достаточно пустяка, выбрать другую персону, чтобы изменить свою судьбу. Итак, мою изменил Земан.
Я забил меньше голов в моем втором сезоне в Апульо, одиннадцать против четырнадцати, и в том чемпионате по сравнению с предыдущим я был более непоследовательным, но я был одинаково равно увлечен игрой. Каждая победа была новым шагом, приближающим к великой мечте о Серии А, с Фоджей, которая уже больше походила на Рио-де-Жанейро во время Карнавала. Математически переход в другую категорию состоялся в игре против Triestina, 5-1 в нашу пользу, за 4 тура до конца. В то воскресенье три гола сделал Байано и два Рамбауди, гол за Triestina забил Тромбетта, которого я сейчас встретил в Болонье как помощника Гвидолина. Я знал, что окончательно был на прицеле у Милана, который потом в конце чемпионата выступил с предложением. Милан был настроен оставить меня на еще один год в Апульо, предоставив мне возможность дебютировать и вырасти в Серии А с Фоджей, а потом забрав меня в Милан. Я не согласился с тем предложением, и Дамиани, мой поверенный, сказал мне, что я бестолковый, полностью безголовый. И, возможно, немного я был таким действительно: скажите мне вы, скольким другим игрокам показали спину в Милане Ван Бастена, Барэзи, Гуллита, Донадони, в Милане, который выиграл Межконтинентальный кубок, европейский Суперкубок и пришел вторым в чемпионате? Тот самый Милан в следующем сезоне стал чемпионом Италии. Потом он взял еще три скудетто за четыре следующих года. Я не знаю, что мной владело, какое было основание тому, чтобы не дать мне почувствовать возможным мой переход в Милан, я никогда не мог объяснить сам себе почему. Возможно, также и руководство Милана подумало, что я был сумасшедшим, большинство – действительно, после того раза меня никогда больше не искали. Невзирая на это я трижды победил в классификации лучших бомбардиров.
Независимо от моего отказа перейти в Милан, я впервые смог играть в Серии А. И этого мне было достаточно. Но также в тот момент я не верил, что добился этого наконец, я сознавал, что должен продемонстрировать еще то, что было действительно ценно: в Серии В я выступал хорошо, но Серия А была целиком и полностью иной вещью. Только лишь вышел календарь чемпионата, мы стали рвать на себе волосы: первая игра была в Милане против Интера. На практике мы должны были пройти путь от 15 тыс. зрителей на нашем стадионе к 80 тыс. на Сан Сиро. Это был стадион, который я хорошо знал, там я был мальчиком, подающим мячи футболистам; но одно - быть рядом с полем и совсем другое – играть там и быть, возможно, главным действующим лицом. Конечно, судьба сыграла со мной отличную шутку: я должен был начать свое выступление в Серии А против команды, в которой играл мальчишкой и которая потом отбросила меня, посчитав слишком толстым. Мы сыграли вничью 1-1: владели преимуществом, Интер сравнял счет, а потом мы даже имели шанс выиграть.
Я никогда не забуду того, что случилось и что я испытывал накануне вечером перед игрой. Мы остановились в гостинице поблизости от стадиона, из моей комнаты я видел освещение вокруг Сан Сиро. Я был очарован, у меня бегали мурашки по коже, и я не сумел сомкнуть глаз из-за этого колосса из цемента. При взгляде из комнаты он не казался стадионом, я не знаю, с чем его можно сравнить, но уверен, что он был околдовывающим. В комнате со мной жил Рамбауди. Я сказал ему: "А ты знаешь, кого встретишь завтра на своей линии? Бреме. Ты хорошо понял? Брееемеее, чемпиона мира!" И я проскандировал два, три раза фамилию немца, чтобы нагнать на него страху. Он посмотрел на меня, улыбнулся. "А почему ты думаешь, что ты будешь иметь легкую жизнь? Ты знаешь, кто будет опекать тебя? Бергоми. Беппе Бергоми". Мы колоссально разыграли друг друга, чтобы избавиться от напряжения. Мамма мия: той ночью мы не сомкнули глаз! Это была первая ночь в моей жизни, в которой я не уснул даже на секунду. Но день спустя я вышел на поле свежим как роза: играл хорошо я и играла хорошо Фоджа.
Земан не давал нам ни коим образом почувствовать скачок в другую категорию, он держался как все другие разы в двух предыдущих годах: глядя на его лицо, слушая его слова, казалось, что мы должны были сыграть одну спокойную игру в Серии В. Он даже не готовил в особой манере ту встречу с Интером. Одним из его великих качеств было то, что он не давал тебе почувствовать значимость, силу команды, с которой ты должен был соперничать, ему было чихать на это. Что Интер, Милан, Реал Мадрид, Acireale или Puteolana – для него это всегда была одна и та же вещь. За день до игры он не забивал нам голову так, чтобы насторожить нас простив той или иной вещи, мы репетировали манеру игры с места, мы работали до 20 минут на пассивных мячах, а потом, когда мы возвращались в раздевалки, своим обычным голосом и спокойной интонацией он говорил нам только: "Это – их состав, вы знаете всех игроков Интера, работайте, вы знаете, как должны двигаться на поле".
Наконец он понял, что мы уже можем играть с повязкой на глазах. К нам пришло только трое новичков за пару месяцев до того чемпионата, другие восемь знали наизусть, повторяю это, наизусть, все стили игры, все движения, которые требовал Земан. Потому что необходимо учитывать, что после трех или четырех часов в день за два года нас вели вперед всегда одни и те же схемы, складывались всегда одни и те же связи, эти схемы заключались не только в голове, но и во всем в целом вокруг. В конце концов мы могли позволить себе играть с закрытыми глазами, и каждый из нас знал во всех подробностях то, что должен делать именно он во время встречи. Это правда, мы имели манеру игры предвиденную почти всеми, но также правда, что мы имели ритм и скорость, чтобы одинаково загнать в кризис соперника. Знали все, что мы играем так и что мы делаем упор на атаку, но мы все равно забили 58 голов за год (достоверно голы, которые мы имеем даже сейчас в Болонье). И потом мы находились в хорошей физической форме, поэтому все жертвы, которые мы приносили на протяжении всей недели, давали свои плоды в воскресенье. Нам всегда удавалось выходить более сильными, чем другие, бегать и догонять всегда быстрее, чем соперник. Те, которые находились позади нашей атаки один раз, два, три, четыре, но потом на пятый раз они уже впадали в беспокойство и на десятый усталость уже застилала им глаза, между тем мы могли продолжать развивать атаку не прилагая значительных усилий.
После игры на Сан Сиро Земан не сказал нам ничего, он сознавал, что мы провели встречу хорошо, но не пошел дальше, не сказал нам комплимента, возможно, потому что тот результат и та миланская эффективность против Интера не имели сюрприза настолько большого. С течением воскресений Земан продолжал приводить в практику до самого конца свои принципы, свое кредо, независимо от соперников, которых мы мало-помалу встречали на фронте. Одна из его часто повторяющихся фраз была: "Меня не интересует, что мы разбалансированы, потому что играем с тремя нападающими, пусть другие заботятся о том, что они вынуждены иметь трех защитников". Он был именно таков, и это всегда было его сущностью. И я думал, что это действительно так, все мы были уверены, что это верная дорога, потому что за плечами мы имели много побед и несколько подлинных подвигов.
Почти наверняка, в сегодняшнем футболе та Фоджа имела бы больше трудностей завоевать важное пространство на поле, но тогда она имела кое-что больше, чем другие, как на уровне физической подготовки, так и скорости исполнения. Тут мы говорим о сезоне '90 и том '91, в те времена ритмов Фоджи не удалось достичь никому. Нам помогал тот факт, что почти все игроки были неизвестными, даже Шалимов, Колыванов и Петреску были загадкой для нашего чемпионата: но это был наш первый год в Серии А и мы имели невероятный голод к популярности и победам. Для специалистов в том году Фоджа имела заметную судьбу, с точки зрения всех мы должны были вернуться в рубку в Серии В, также потому что другие команды, которые боролись за выживание, хорошие или плохие, имели нескольких важных игроков. Мы делали вид, что ничего особенного не случилось, более того, вся нерешительность, которая была в наших встречах, закончилась тем, что дала нам заряд еще более сильный. Фоджа никогда не находилась в зоне вылета, мы чуть сдали в середине чемпионата, но потом выиграли у Бари, и с тех пор вновь поднялись. В итоге вылетели Бари, Верона, Кремонезе и Асколи, а мы между тем пришли девятыми. С Интером восьмым и Лацио десятым.
Это был прекрасный год, позитивный, в ходе которого мы познали новую реальность, обворожительную. До того город Фоджа жил командой Фоджа с большим энтузиазмом, но выход команды в серию А и признание там – это было максимумом для тех людей. Мы творили великие игры на протяжении сезона. Как та в Бари против Ювентуса: мы проиграли 1-0 (гол Тото' Скиллачи из вне игры), но покинули поле под аплодисменты. Как та во Флоренции, где мы победили.
Я завершил год с 11 голами, и именно из Фоджи берет начало средняя величина, которая с течением лет стала почти правилом: то, что по крайней мере каждые 4 встречи я забивал гол. На дистанции в 3 года даже то "Чао, бомбер!" Земана приобрело особую ценность. Конечно, потом он принес мне успех. Он никогда не злился на меня из-за неудачного удара, но он приходил в бешенство, когда я ошибался в движении или ритме манеры игры. Земан не прятал своего сожаления, когда я подписал контракт с Лацио: плакал он и плакал я. В то воскресенье Фоджа-Лацио, день, когда в раздевалках написали в контракте черным по белому между Краньотти, Дзоффом и Regalia, я был счастлив, с одной стороны, но с другой - я грустил. Я был должен тому, кто позволил мне превратиться в Беппе-гола.




У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 18:59

Глава 4. Игра и любовь: часто жизнь – это пари


«Никогда не имеет значения ставка на кону, имеет значение дрожь от вызова, как в рулетке. Настоящий игрок не имеет границ, иначе разгром предвещен заранее.»

«Хотите поставить на это? Сколько ставите?» Это моя излюбленная фраза. Мой припев, моя маленькая идея-фикс. На всё, со всеми. Кто-то рождается футболистом, другие становятся им. Многие делают это. Я, наоборот, прежде всего считаю себя Игроком, потому что я развлекаюсь, думая, что всегда может быть ставка, попытка. Я думаю, что ставил в своей жизни тысячу раз: раньше играл на картинки, потом на легкую закуску, зависящую от числа моих голов, от имени старого центрального нападающего до времен, когда можно поставить на велотренажер. В игроке нравится та склонность быть всегда на острие лезвия и удаваться сохранять равновесие, ступая без падения. Возможно, все начинается с младенчества, со дворика или, в моем случае, с приходского молодежного клуба: конечно, я знаю, что был таким всегда.
Между тем, прекрасно никогда не иметь ставки на кону: часто никакая бутылка или пирожные не стоят премии. Ценен небольшой озноб от пари в самом себе, ценен сам вызов, и мне нравится главным образом втягивать в «танец» друзей, наблюдать, как они себя чувствуют, принимают риск. И порой, когда существует лишь половина отдачи, это тяжелый труд. Мне нравится побуждать других совершать невозможные вещи, дразнить их, чтобы увидеть, как они соглашаются. Маттео, заведующий складом в Болонье, выиграл миллион, бегая на определенное время на эскалаторе, между тем как доктор Нанни снимал с меня те же показатели, выходившие при выполнении пройденного пути на горном велосипеде, несмотря на то что был виден «договорной» бег, пытался помочь. Один из моих излюбленных пари тот о буонди. Давно продолжается, и еще никто его не выиграл. Возьмите одну легкую закуску, как раз буонди, тот классический, без варенья или шоколада. Я предоставляю миллион тому, кому удастся съесть его за тридцать шагов. Необходимо ходить, в то время как кусаешь сладость: можно выбрать неторопливый шаг, но достаточно подобного тому, с которым прогуливаются. Но там нельзя останавливаться.
Каждый раз, когда я это предлагаю, все смеются: это просто, говорят они мне. Что ты хочешь, что в этом такого? Напротив, почти за 12 лет это не удалось сделать никому. Впервые, когда я увидел, как это делают, я находился в области Бергамо. Ставили на кон 10 миллионов для победителя. Они стартовали летом и в конце концов, это было настолько «легко», что они вынуждены были снизить премиальный фонд до того, пока некто не проглотил буонди за 38 шагов. Поэтому он выиграл только половину миллиона. Переломная точка этого захватывающего вызова заключается в том, что в конце концов в ходе состязания необходимо проглотить целиком всю закуску: а потому что она сухая, наоборот, склоняешься оставить ее во рту, с трудом пытаясь проглотить. И по форме она всегда как очень плотный мячик для настольного тенниса, что тормозит жевание. Попробовать, чтобы проверить. Буонди, как говорит один знаменитый болонский знаток, «заболачивается». Термин технический, который употребляется для того, что «превращается в болото» (был использован Oriano Corazza, нашим сопровождающим в Болонье), и означает необычный феномен, вызванный буонди. Corazza был одним из самых внушающих страх моих противников: он кроткий и мягкий господин с ярко выраженной склонностью к кухне. Среди других. Он преодолел 70 лет и центнер: одной из самых страшных часто повторяющихся пыток с ним – это была попытка посадить его на диету. Однажды Джанлука Пальюка, болонезец, как и он, подверг его испытанию с тортеллини: итак, Corazza может съесть даже три килограмма их за день. Однако ему не удалось «уничтожить» безвредный буонди за 30 шагов. И Corazza не справился с ним.
В Болонье это пробовали почти все, включая Никола Вентола, другого, кто заставлял меня дрожать от своей прожорливости. Но рекорд выдержал. Я распространял свое пари среди всех летом 2000. Когда мы были на сборах в Сестоле, люди приехали даже из Montecatini попытать удачи. Случались такие вторые половины дня, в которые в холле отеля слышался только шум: «Один, два, три…» Был официальный арбитр, то есть доктор Нанни, который считал шаги соперников. Но у всех выходило плохо. И буонди продолжал «заболачиваться». Конечно, это только пример о моей страсти. С Давидом Фонтоланом, с которым я был в команде два сезона в Болонье, жизнь вся была такой – «Давай сделаем ставку, что…» Он должен был приземлиться на поле на дельтаплане во время матча, мой экс-товарищ по команде. Потом он не сделал этого, несмотря на то что ребята из команды пообещали, что заплатили бы за него штраф в 30 миллионов. Говорил, что в тот день была плохая погода. По мне, это был предлог, тем не менее я жду этого до сих пор.
Часто я ставлю даже на встречи, сейчас это можно делать. Ставлю всегда на себя, когда я участвую. Никогда против. В ином случае ищу трудные результаты, когда рассматриваю других. Ставлю на сюрпризы, потому что мне не нравятся наиболее легкие решения. Я делаю это также на себе: когда я пришел в Болонью, то согласился на заработок более низкий по сравнению с тем, который я имел в Лацио. Почти на треть меньше. Установив поэтому для себя бонус коэффициента полезного действия: гол, передача, пенальти. Вот те вещи, которые я должен был сделать после сезона, в котором мне мало что удалось, чтобы заработать ту цифру, которую уже предусматривал мой старый контракт, подписанный, когда я был капитаном Лацио. Принцип всегда такой – находиться в игре. С осознанной позже рассудительностью и более чем 30 голами за россоблю, могу сказать, что я поступил хорошо. В сезоне 1999/2000 я также поставил против моего тренера, Гвидолина. Я застрял на 8 голах, и Болонья не выступала очень хорошо. За 10 туров до конца я сказал Гвидолину, что хотел бы закончить сезон с 15 голами. Статистика была ко мне враждебна, действительно, потому что я провел к тому же мало игр. И все же я попробовал это. И я выиграл. В Бари, в последнем туре чемпионата, я забил единственный пенальти за год и подошел к тренеру на скамейку. Я забил 15-й гол, достиг уплаты. Премия, или наказание, если предпочтете, заключалась в том, что Гвидолин должен был месяц чистить мне ботинки. В тот момент он вышел за пределы своей площадки и первый раз наскоро мне их почистил. Конечно, дело этим не закончилось: он должен был продолжать еще. Потому что я не был удовлетворен одной символической чисткой. Поэтому я еще ожидаю продолжения.
Когда я выступал за Фоджу и Лацио, меня сильно развлекало держать пари с Рамбауди, моим товарищем по комнате. Мы проводили целые вечера за игрой в видео-игры, в частности в сноуборд, а потом на PlayStation, когда она появилась. Сто тысяч лир за игру, за то, кто быстрее пройдет. «Ты меня никогда не победишь!» «Спорим?» Там затягивала настоящая и несомненная игра, соревнование. 20, 30, 40 встреч в один вечер – это наша ребяческая сторона, а также и мужское сообщничество. С ’89 мы не прекращали бросать друг другу вызов.
Моя страсть к игре, я открыл это вовремя, была разделена многими. И сущность риска для того, кто является игроком, резюмируется в исключительном моменте: в шарике, который кружится на рулетке. Мне не стыдно признаться в этом, также потому что я не плохого мнения об этом, даже несмотря на то, что, возможно, моя жена Вивиана не оценила до конца и зачастую старается дать мне наш бюджет, чтобы таким образом сдержать меня. Мне нравится ходить в казино: когда я прочитал книгу Emilio Fede “Priveè”, в которой известный журналист рассказывает о своей страсти к игре, я нашел много аналогий. Для меня в казино прекрасна рулетка. У меня есть исключительные номера, на которые я ставлю. И, рассуждая об «игроке», я выигрываю мало. Потому что если ты в зале, то теряешь часто, ставя каждый раз на кон то, что ты только что выиграл. Малым-помалу не довольствуешься никогда. Редко ты выигрываешь, но когда это случается, выигрываешь много. Я хожу туда два раза в год: я видел многие казино, начиная от Venezia a Campione, но мое любимое, из-за атмосферы, которая там витает, остается то в Монтекарло, где я побывал в свой первый раз.
В моем доме в Риме, в Olgiata, у меня есть оригинальный зеленый стол. Он прибыл из Лас Вегаса и имеет американскую систему исчисления с нулем и двойным нулем. Фишки я сделал сам, конечно, персонализированные: на всех написано «Signori, 11». Это имя и номер, когда я находился в Лацио. Я пользуюсь ими часто прежде всего для того, чтобы видеть, какие числа выпадают большее количество раз, даже несмотря на то что я не владею искусством профессионалов в запускании круга рулетки и в бросании шарика. У меня даже есть часы с рулеткой на циферблате: так я тренируюсь даже на выезде! Но шутки в сторону, я не считаю себя начинающим крупье. Предпочитаю находиться по другую сторону стола. Тяжело объяснить тот озноб, который дает тебе рулетка: но когда крутится шарик, чувствуешь волнение, которое начинает возрастать. И желание, чтобы то невезение прекратилось на твоей «ямке», на твоем номере. Я хожу редко, но когда хожу я – «без ограничений», проиграю даже 70 миллионов за вечер: это то немногое, что выдает игрока. Это не ловкость, я знаю это хорошо. Потому что есть озноб, удовлетворение от того, что ты видишь то, как выходит тот номер, на который ты поставил. Один номер, твой. И возможно, связь с рулеткой вытекает именно из моей мании к номерам. Я всегда контролирую все цифры, мне нравится устанавливать связи, наблюдать за тем, что вновь побеждает. Это не так, как забить гол, однако это прекрасно также. Как блеф, удавшийся в покере, – другой игре, которая меня развлекает, потому что там, в отличие от рулетки, ты должен также поставить нечто свое, рискуя сорвать банк парой семерок.
Должен допустить поэтому, что не могу просить слишком многого в игре, потому что, как это ни банально, я был очень счастлив в любви. Итак, хорошо, могу позволить себе быть немного риторичным, потому что мне подходит эта взаимосвязь между игрой и любовью, я полагаю, достаточно. Обычно футболисты женятся молодыми: нам необходимы спокойствие и точка отсчета, потому что часто в 18 лет мы уже шатаемся по Италии и должны оставить наше привычное окружение. Моя история, наоборот, немного отлична. Для меня не было так: вплоть до 25 лет я не раздумывал определенно о браке. Я был обручен, но мой компас всегда был направлен в другую сторону, я не испытывал необходимости создать семью. Потом в ноябре 1993 года я встречаю Вивиану: я был на празднике, в доме «лациали». Это был дом актера Pino Insegno, нашего большого болельщика и ее друга.
В тот вечер мы не разговаривали много. Она – актриса, работает в сериалах для ТВ, на меня произвело впечатление ее лицо, мы обменялись номерами телефонов. Началось так. На протяжении нескольких месяцев мы встречались тайно: мы хотели избежать того, чтобы наша история могла стать публичной прежде, чем она станет личной. Мы оба известные люди, существует риск. Я приглашаю ее домой, часто ужин приносит она, глядя, что на кухне я – стихийное бедствие, между тем она – прекраснейшая хозяйка. Мы вдвоем, к счастью, питали отвращение к местным общественным местам: она работала администратором по связям с общественностью на дискотеке и не могла ходить туда еще и в свободное время, а я как танцовщик, был еще хуже, чем повар, поэтому тогда домашняя атмосфера нравилась нам обоим. Тем временем Вивиана должна была уехать на два месяца, чтобы сняться в кино: тогда, подводя для себя краткий итог, я понял, что мне не остается ничего другого. Я пал жертвой любви с первого взгляда: я был взволнован, не спал ночь, совершаю несколько сумасбродных поступков, чтобы увидеть ее. Ночные свидания, тайно, в ее жилом квартале-люкс. Ситуации, никогда ранее не переживаемые. В январе мы решили сойтись жить вместе: все случилось так быстро, как мы даже не могли себе вообразить. В мае, перед чемпионатом мира, мы отправились в наше первое совместное путешествие: в Evianne, во Францию. В то время как я был в США, Вивиана позвонила мне: она беременна, мы ждем ребенка.
Вначале я был достаточно удивлен: мы не планировали это, я должен был свыкнуться. Но по моему возвращению, ультразвук за ультразвуком, и логическая первоначальная растерянность исчезла: мы купили дом рядом с центром для нас и для нашей девочки, которая должна была родиться. Denise, французское имя, дань признательности земле, в которой она была зачата. Я присутствовал при родах, 6 февраля 1995, и был первым, кто заключил малышку в объятия, даже раньше чем Вивиана, перенесшая кесарево и еще спавшая. Кто-то снимает фильм по поводу рождения ребенка, другие пишут книги, я, более просто, могу только сказать, что, как все, был потрясен. Я плакал, а это случалось редко в моей жизни.
С этой самой точки мы втроем и также мои родители сдались: до того момента действительно они имели некоторые сомнения в наших отношениях. Я не говорю, что они противились, потому что мы не были «Джульетта и Ромео», но они были недоверчивыми и озабоченными. Немного потому, что они родители, и это классично, немного потому, что наш союз был очень неожиданным. И раньше я никогда не подтверждал так официально связь. Сверх того, Вивиана – женщина, которая работает. И работает в мире зрелищ. С расписанием, отличным от моего, со своей жизнью, автономией. Естественно, что моя семья, склада традиционного, могла иметь некоторую настороженность. Они были немного напуганы. Дениз – это также сигнал, что у нас серьезные отношения, особенные. Не только их внучка.
Но я и Вивиана, между тем, решили подождать с женитьбой: мы хотели сделать это с рассудительностью, не чувствуя обязанности заключить брак только потому, что мы имеем ребенка. Действительно, с рождением Дениз Вивиана должна была оставить свою работу на некоторое время, несмотря на то что я никогда не просил ее бросить работу окончательно. Мне нравится независимость Вивианы, делающая наши отношения более насыщенными. И порой даже курьезными: когда мы обручились, она оставалась работать в фильме для ТВ, который назывался «Donna». Была сцена поцелуя, который она должна была передать, но смутилась, думая обо мне. «Дай, не беспокойся, смотри, я знаю, что это вымысел»: моя ревность не могла дойти до этой точки. В ту эпоху Вивиана следила больше за футболом: сейчас она меньше ходит на стадион, несмотря на это она и девочки наблюдают за мной по ТВ. Когда удается, потому что после рождения Греты, нашей второй дочки, Вивиана возобновила работу для ТВ. Первый период вместе мы хранили и вставили в рамку обложку журнала «Chi»: мы вместе, на целую страницу, с «убойной» фразой. «Да, я жду ребенка от бомбардира». Мы забрали эту обложку с нами в Болонью, на память.
1997 – особенный год: мы поженились и купили дом в Olgiata, где время от времени живем даже сейчас, потому что наша резиденция находится в Риме. Ее выбрала Вивиана, в то время как я был в Китае на товарищеской игре, а дом мы обставили вместе. Каждый что-то решал; лампа лучше, чем стол; несмотря на то что Вивиана обставляла там больше «своими» вещами. Потому что моя жена рисует, как мой отец. Он даже сейчас сделал несколько показов, и в доме у нас есть несколько его натюрмортов, его пейзажи. Вивиана посвящает себя в танцовщицы. Создает вечер, как артисты. Действительно, девочки изменили нашу жизнь: с Дениз я посмотрел все мультики Уолта Диснея столько раз, что могу их пересказывать наизусть, от Золушки до Горбуна Нотр-Дама. Грета, младшая, уже понимает вещь, которая ей интересна: «Папа, хочу мяч». Ей нравится играть, как это случилось со мной. Я провожу много времени с ними и это меня забавляет. И в этом значении «домохозяйка» я нашел много умиротворения: футболисты часто говорят об этом, но это бесспорно, что тебе необходимо иметь среди суматохи общественной жизни также приятное, зону мира. Я и Вивиана говорим о моей работе, но без преувеличения: мы часто делаем выбор вместе, и если я приехал в Болонью и остался тут, то также потому что ей нравится город и потому что тут хорошо девочкам. Грета родилась в Болонье, 18 марта 1999, и наш следующий сын, который родится в 2001. Личный выбор, который отражается на профессионалах.
Из всего этого, из того, что я имею и что я имел (и чего я удостоился, конечно), я понимаю, почему в игре мне не всегда все удавалось хорошо. Между иным одна из общих страстей, что я имею с Вивианой – это карты: мы проводим вечера, играя в buracco и в pinnacolo. Вдвоем мы ненавидим проигрывать: и тот, кого это касается, потому что игра не дает тебе спасения, всегда ложится спать рассерженным. Но тут ставка остается в семье.


У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 19:05

Глава 5. Мое Лацио – главная страсть



«Я сыграл дерби, которое не мог играть абсолютно. Я провел утро, не вставая на ноги, но я вышел на поле и забил гол.»

Когда меня представили в Лацио, я был почти неизвестен. «Синьори хорошо выступал в Фодже, но удастся ли повторить это в Риме? Лацио – это не Фоджа», –почти со страхом спрашивали люди. Сверх того, я должен был занять место такого игрока, как Рубен Соса, который был практически идолом для тифози и забил 40 голов за 4 года: эта деталь также вела к тому, чтобы создать мне некоторые сложности. Я был встречен немного со скептицизмом, но также и с любопытством со стороны тифози. В том Лацио, тренируемом Дино Дзоффом, в атаке был Карл Хайнц Ридле, но были еще Долл и Нери. Я имел счастье оказаться там, когда президентом стал Серджио Краньотти. Который купил Винтера, Гаскойна и трех молодых игроков из Кремонезе: Бономи, Фавалли и Марколина. Идея состояла в том, чтобы начать возводить базу, чтобы превратиться в великий клуб, готовый бороться в круге из нескольких сезонов с Миланом, Юве и Интером. Этот проект мне настолько понравился, что я подписал контракт на 4 года. Краньотти сказал мне, что Лацио имеет большие амбиции и что за короткое время он хочет выиграть что-нибудь важное.
В Рим я приезжал несколько раз с моей бабушкой, у которой было несколько родственников в столице, но я никогда не видел города настолько вблизи. Презентация команды состоялась на стадионе, на Олимпико собралось 30 тысяч людей. Это были необычайные эмоции. В тот момент я осознал, что это была целиком иная история по сравнению с Фоджей. С самого начала я отдавал себе отчет в том, что я взял на себя большую ответственность и что важно хорошо влиться в команду, чтобы войти сразу в сердца тех людей. И, спасибо Богу, я начал великолепно. В первом туре в Генуе против Сампдории мы победили 3-0, и я тотчас забил 2 гола Пальюке. Так я выиграл 600 бутылок вина за то, что забил первый гол в Серии А этого сезона. И я продолжил становиться главным действующим лицом, учитывая то, что я завершил первый круг с 17 голами в 17 встречах. Я всегда был спокоен, никогда не выходил на поле со страхом и волнением сделать ошибку, и заслуга этих всех моих достижений принадлежала спортивному обществу, Дзоффу и тифози, которые никогда не обременяли меня напряжением, чрезмерным давлением, которые давали мне почувствовать себя одним из них. Также и я остался удивленным, потому что никак не мог ожидать, что вольюсь в коллектив настолько хорошо.
Я быстро вошел в сердца народа Лацио, но у меня сложилось ощущение, что я завоевал их только в конце сезона. 26 голов, забитых мною, поразили тифози, они начали угадывать во мне своего будущего идола. Даже несмотря на то что в своем самом первом дерби я коснулся только десятка мячей. И даже несмотря на то что во втором из них я коснулся немногим больше, но одинаково не сумел совершить ничего хорошего. Уверенность, что я стал превращаться в идола для людей, у меня появилась в первом дерби следующего года, когда я забил победный гол спустя 6 минут от начала матча в условиях дымовой завесы.
Вот в то воскресенье и родилась сказка о Синьори в Лацио. И с того момента я был вынужден не сворачивать больше с дорог Рима. Также в первый год я сделал немного напряженной работы после 26 забитых голов, но в той точке все стало сложнее. Прекрасно, если желаете, но также трудно. В центр города я отправлялся только несколько раз на ужин с моими товарищами, которые не были женаты; в целом я проводил дни между тренировочным полем и своим домом. С тех пор я начал понимать, как устроен Рим, что имеют в виду, когда говорят о важном для Лацио игроке и большом сопернике с другой стороны города. Наши тифози, лишь увидев меня, бросались ко мне на шею с объятиями и превозносили меня до небес, другая часть Рима оскорбляла меня, ругали меня последними словами.
Со временем я научился сосуществовать с этой реальностью, не придавая ей слишком много значения, но в первые месяцы я страдал от этой ситуации. Я страдал ужасно. И также по этой причине я стремился свести к минимуму свои появления в центре города. Внезапно я также понял влияние, которое имели масс-медиа на две футбольные команды в городе. По сравнению с Фоджей, все было чрезмерно усилено, все шло обостренно. Достаточно было включить радио утром, и ты немедленно начинал слушать разговор о Роме и Лацио. И это продолжалось до вечера. Или вернее, до глубокой ночи. Не хватало равновесия: если ты побеждал, они считали это феноменом, но если ты проигрывал – Бог мой! Важно было лишь поскользнуться и тут как тут оказывались критики, которые только что восхваляли игрока. Тот факт, что я был крайне уравновешенным и спокойным парнем, помог мне, хотя я должен признать, что никогда не был вовлечен в определенную полемику. Или в болтовню о сладкой жизни: я никогда не посещал дискотеки, я ходил на разные частные праздники – это да, но в обществе меня всегда видели мало, очень мало.
Я не очень хорошо понимал, насколько важно дерби для Рима и римлян. В первый день, когда я приехал в столицу, ко мне подошел один тифози и сказал: «Прошу тебя, скоро будет дерби с Ромой!» Я не был напуган той фразой, в ней не раскрывалось еще многого. Наоборот, я был напуган, когда вышел в первый раз на поле против желто-красных: у меня дрожали ноги, это был не я, я казался сам себе призраком, который бессмысленно, бесцельно блуждал там и сям. Это была та встреча, которую я прочувствовал больше всего во всей моей жизни. И на протяжении многих лет я еще слышал в ушах тот хор, который доносился с южных и северных трибун и который грохотал в голове каждого игрока. В те годы, ни Рома, ни Лацио не соперничали за победу в чемпионате, на деле у них было только две встречи, которые имели значение в чемпионате: дерби в первом круге и во втором. Все ели и жили в ожидании тех двух встреч: победа в дерби расценивалась, если можно так сказать, как завоевание скудетто, победа в двух встречах была максимумом, означала завоевание скудетто и Кубка Чемпионов.
Не знаю, как сейчас, но тогда существовала некоторая разница между болельщиком Лацио и болельщиком Ромы. Болельщик Лацио ходил на Олимпико, только когда команда выигрывала, а тот другой из Ромы приходил на Олимпико всегда, даже когда Рома проигрывала в трех играх подряд. В моменты трудностей люди бело-голубых сбивались с пути, а те желто-красные объединялись, сплачивались еще больше вокруг именно команды. Но одну общую точку соприкосновения имели обе тифозерии: горе от проигрыша в дерби. Потому что потом одни проходили с гримасами победителей. А гримасы другой стороны города были гораздо хуже, делали намного больнее, чем если получить удар кулаком в глаз.
Я не смог оценить до самого конца красоту Рима как города, но тифози Лацио всегда показывали его мне как чудесный, уникальный город в мире. И оскорбления, которые я мало-помалу получал от болельщиков желто-красных, все те «гнусности», которыми меня освистывали в то время, не разрушили впечатления, которое произвела на меня столица. Это было чудесно в первый год, до тех пор пока я не почувствовал себя непосредственно символом. В том чемпионате я забил 23 гола в 24 играх и повредил щиколотку. Я стал капитаном спустя полтора года с моего приезда в Рим, и не потому что мне удалось забить 26 голов в последующем сезоне: мне дали капитанскую повязку, потому что поняли, что для цветов Лацио я сделал бы все.
Проверкой на верность была, конечно, встреча с Ромой, когда я сыграл дерби, которое абсолютно не мог играть. Утром я попытался, почти не сумел стать на ноги, а потом вышел на поле и даже забил гол. Люди были влюблены в мою преданность футболке, не только из-за голов, которые я забивал. Тифози поняли, что я имел Лацио в сердце и в голове из моего поведения на поле. Как то, чтобы побежать догонять мяч, который уходит за пределы поля, чтобы попробовать вернуть его внутрь, несмотря на то что ты знаешь, что уже не сделаешь этого. Как то, чтобы рвануть выбрасывать мяч из аута бегом, а не ходить. Как то, чтобы побежать прессинговать даже в одиночку. Народ Лацио оценил именно эти мои жесты, и именно эти моменты позволили мне завоевать людей бело-голубых. Даже в этом случае они протянули руку моему характеру. Тифози Лацио обрели во мне желание побеждать, которое они сами носили в себе: за это я стал их идолом, я стал самым любимым игроком среди новых футболистов бело-голубых, открытых Краньотти. И даже мои тогдашние товарищи, несмотря на мое короткое времяпребывание в Риме, всегда признавали мою «лациалита’».
В первые годы я также всегда имел отличные взаимоотношения с остальными членами команды. Я вошел внутрь Лацио на цыпочках и даже когда я вырос как популярная личность и стал значительным с течением месяцев, я оставался всегда прежним, я никогда не давил на других, чтобы они воспринимали меня как символ для народа. Существовал всегда большой союз между мной и другими игроками. И я помню их всех с расположением. Начиная с Гаскойна.
Я переживал с ним свои ужасные моменты после травмы и также свои блестящие мгновения.
Гаскойн оставался всегда любимым, даже когда не удавалось выиграть встречу, верно то, что он не всегда оправдывал ожиданий, как и верно то, что порой он был хорош физически. И когда он был в порядке, наблюдать за его игрой было все равно что смотреть спектакль, потому что он был в состоянии обыграть даже целую команду. Он был великим игроком, и в Риме его никогда не забудут; даже если он не дал того, что мог дать из своего потенциала, он останется навсегда одним из бело-голубых, наиболее любимых в истории Лацио. В раздевалках было сплошное развлечение, он приносил веселье, но в тоже время он был цельным характером, когда выходил на поле, никогда не отступал назад. И не могло быть препятствием травмированное колено для невероятного выхода на последней минуте последней игры чемпионата Англии, когда Гаскойн уже знал, что будет должен отправиться в Лацио.
Вам может показаться странным, но даже Газза помог мне стать тем, кем я потом стал для тифози Лацио. Мне помог он, мне помог президент Краньотти, мне помогли многие другие люди. Даже Даниэла Фини, жена почтенного Джанфранко, огромного поклонника Лацио, которая с течением времени стала почти что моей персональной болельщицей. Но существовали и более выразительные типы. Хочу вспомнить одного из них, который сыграл очень важную роль в моем приспособлении к Риму. Имею в виду Карлоне, человека внушительного телосложения, 100 с лишним килограмм, который ввел меня в новую реальность, который нашел мне дом, который был всегда рядом со мной. Он пережил скудетто Лацио в ‘74 году, ездил прямо на автобусе футболистов и не отдалился от команды даже в темные моменты для Лацио в серии В. Для Лацио Карлоне всегда был основой, все знали, кто это, все его знали. Я обязан ему многим. И подумать только, что именно ему я нанес ему обиду, дав пустое обещание, не придя вовремя на встречу. На мгновение он был разозлен, но потом выслушал меня. И до сих пор мы остаемся большими друзьями.
Со временем я ощущал себя все больше лациале. В тот момент мне не могла даже прийти в голову идея отправиться играть в Милан, или Юве, или Интер. Вот несколько раз меня спрашивали, почему никто не выступил вперед с предложением, несмотря на все забитые мной голы, несмотря на первые места в списке лучших бомбардиров, но некоторые вопросы никогда не создавали мне беспокойства, я чувствовал себя слишком хорошо в Лацио и не мог мечтать играть с другой стороны. Потом неожиданно на моем пути появилась Парма. Я был в турне с Лацио в Бразилии, знал, что существует то предложение Танци, некто даже сказал мне, что два спортивных общества уже заключили сделку. Лацио хотелось бы получить 25 миллиардов за мою передачу, и, принимая во внимание, что мы находились в 94-95 годах, речь тогда шла о прекрасной цифре. Я никогда не разговаривал с теми людьми из Пармы, и даже Земан не был в курсе той операции. На деле все провернули Краньотти, Танци и Дамиани, мой поверенный. Который пару дней спустя позвал меня, чтобы рассказать о том, что два президента собираются приехать в Бразилию, чтобы подписать со мной контракт. Потом разразился страшный скандал, тифози Лацио вышли на площадь – они протестовали из-за моего перехода и все разрешилось.
Сейчас я не могу сказать, что бы случилось в том случае, в котором не случилось то, что произошло, я не знаю, что было бы, если бы я оказался в Парме, я знаю только, что я был чудовищно счастлив той твердой схваткой за меня болельщиков бело-голубых. Меня спрашивали тогда, и я продолжал спрашивать у себя изо дня в день, мотивы того обмена, намерений президента, потому что Краньотти был готов отречься от меня, несмотря на то что он знал, что все-таки я был символом Лацио, и, вероятно, предчувствовал тот ответ, который я дал в конце: балом правили другие интересы, к футболу это имело мало отношения, было сделкой компании la Centrale del latte di Roma.
В конце концов мог я провалиться как игрок после забитых 26, 23 и 17 голов в мои 3 года в Лацио? Ответ был нет. Соображения, которые побудили Краньотти сделать тот выбор, должны были быть, напротив, иной природы. Как бы там ни было, в тот раз спортивное общество понимало, что провоцирует гнев тифози; невзирая даже на отъезд в Бразилию, Краньотти потерял все. Сразу я не видел ничего, я не следил за теми событиями, теми происшествиями, я увидел их после, на кассете, то, что реально случилось. И я был настолько взволнован, наблюдая по телевизору те 5 тысяч тифози Лацио в шествии, в котором они прошли от центра улицы Novaro, чтобы достичь дома Краньотти, где они бросались всем, от помидоров до яиц. Где они горланили, что разобьют весь мир целиком, если меня отдадут. Те тифози уже видели во мне главаря, нового Пиола, который остался навсегда в одной команде, нового Д’Амико, нового Киналья. Думаю, что Краньотти потом не раскаялся в своем решении снять меня с рынка, видя, что в том чемпионате я забил 24 гола и стал в третий раз лучшим бомбардиром.
Земан пришел в Лацио за год до случая с Пармой. В двух предыдущих чемпионатах, с Дзоффом, я чувствовал себя хорошо, между нами никогда не было разногласий. Когда Дзофф стал президентом Лацио, я также поддержал Краньотти в выборе Земана. Потому что я видел в нем тренера, который мог многое дать. И Земан дал много, как и все игроки со своей стороны. Тренер тогда хорош, когда ему удается заставить следовать за собой всю команду; если двое, трое, четверо игроков начинают грести в противоположном направлении, раньше или позже приходят беды. Игра ломается, и потом все кончается. И, с этой точки зрения, Земану бы быть самым проницательным в Лацио, слушать бы в основном более старых игроков, делать бы ставку больше на людей, которых он знал. А он не ставил даже на меня, и это то, из-за чего я его упрекаю и буду упрекать всегда.
Но меня спрашивают, смог бы ли я направить его по верному пути? Например: мог ли я сказать ему, что вместо проведения двух тренировок в среду и двух в пятницу предпочтительнее проводить только одну в пятницу, так как мы были уставшими. Земан в Лацио хотел быть до самого конца таким же Земаном, как в Фодже. И в этом заключалась его ошибка. Потому что в Фодже существовала иная реальность, целиком отличная от той в Риме. И вопрос не в том, имеется или нет страстное желание: игрок, который выиграл 3 скудетто, также хочет выиграть и четвертое. Вопрос в гибкости: не существует игрока, выигравшего четыре чемпионата мира, которого ты не можешь попросить пробежать тысячу метров за несколько минут, потому что так или иначе он сделает это, но если вместо того, чтобы заставлять бегать 10 километров несколько раз ты заставишь бегать только девять, то игрок будет удовлетворенным. Мы говорим о ситуациях наибанальнейших, тем не менее Земан не сумел управлять командой.
Несмотря на это нельзя сказать, что Земан потерпел неудачу, потому что мы закончили сезон вторыми в первый год и третьими на следующий. В его третий чемпионат некоторые игроки потом начали травить его, больше не следовали за ним. Но даже несмотря на эти трудные моменты я не сожалею, что поддерживал сторону чеха. Который позволил нам пережить незабываемые воскресенья. Как когда мы разгромили 4-0 Милан и 4-0 Ювентус.
Земан разделил бело-голубую часть Рима, это верно, но с ним не дано середины: или ты его любишь, или ты его ненавидишь. Или некто принимает его, какой он есть, или лучше сказать, что не принимает его как тренера. Как бы то ни было, можно даже сказать, что он не имел даже команды, чтобы победить, в этом плане его ни в чем нельзя обвинить. А следующее, что, возможно, именно он не хотел определенного типа игроков, это иной разговор, это был выбор, который делает тренер, и это правильно, что за это он берет ответственность на себя. С Земаном мы всегда выходили в Кубок УЕФА, но результата, какой случился недавно, не было. Но, правда, потом из УЕФА мы были выброшены Тенерифе после 3-5 в ответном матче: забить 3 гола вне дома и быть разгромленными в итоге, думаю, что это уму непостижимая вещь!
Краньотти никогда не упрекал меня, что я убедил его взять Земана, я уверен, что даже президент был удовлетворен работой, проделанной чехом, по крайней мере, до определенного момента. Потом, ясно, когда он увидел, что команда не была больше на стороне Земана, он решил отказаться от него. Я знал об увольнении Земана в реальном времени. Я был вместе с ним в машине, мы возвращались из Коверчано, куда мы ездили на собрание между тренерами, капитанами и арбитрами. Был понедельник, днем раньше мы проиграли 2-1 на Олимпико Болонье. Дзофф позвонил мне на мобильный и попросил меня: «Я знаю, что ты с Земаном, ты не мог бы мне его передать?» В ту эпоху Земан не имел мобильного телефона, он всегда его ненавидел; купил себе его только некоторое время тому назад. Я передал ему мобильный, потом спросил у него, что случилось. Земан сказал мне: «Они меня выставили вон». Потом он разразился слезами. Он плакал от досады и из-за той манеры, в которой был уволен. Возможно, он мог даже опасаться такого решения спортивного общества, но он никогда не представлял, что узнает об этом посредством мобильного телефона.
Я не пытался заставить Краньотти поменять решение, я уже знал, что время Земана в Риме ушло, что он не имел больше в руках всей команды и что он был потрясен. С Дзоффом, новым тренером, который с этого момента оставил заботы президентства, в следующее воскресенье нам удалось победить в Удине, где я забил дубль. На практике так я отдал честь Земану, ведь я всегда оставался на его стороне. С того момента и в последующем многие мои товарищи предавали мне значение, что я был человеком Земана. И также меня оценивал Дзофф. С которым я имел больше дискуссий. Я был женат на принципах Земана и был способен на все, защищая его убеждения. Дзофф видел только дефекты в Земане и упрекал меня, что я всегда признаю правоту чеха: с тех пор родились различные перепалки, даже достаточно бурные. И я сильно сердился на своих товарищей, потому что многие из них не сделали ничего, чтобы попробовать удержать Земана, чтобы подать ему руку. Помню, что я говорил им: «Сейчас, когда он ушел, вы все будете больше довольны, будете заниматься только на одной тренировке в день и с Дзоффом вы все будете даже более свободны делать то, что вам хочется». Я не знал, что так родилось мое прощание в Лацио, я никак не хотел верить в это; хорошо воскрешая сейчас это в памяти, на спокойную голову, определенно могу сказать, что именно в те дни были заложены основы расставания. Остальное случилось с приходом в Лацио Эрикссона.
Сейчас я расскажу вам, почему тифози в тот раз не тронулись с места больше за меня, когда я решил уйти из Лацио. Прежде всего, в тот день был повсеместный ливень, и их было человек 300, потом в тот момент они поняли, что это не было лишь моим выбором, а что это был Эрикссон, практически вынудивший меня «снять палатки» из Рима. Уже слишком много вещей не позволяли мне чувствовать себя хорошо. Я мог согласиться со всем, я мог согласиться даже не играть из-за выбора тренера, но быть расцененным как последний неудачник, нет, этого я не мог допустить. Я претендовал по крайней мере хоть на немного уважения для игрока, который забил 127 голов в Лацио. И, между прочим, в тот год я был лучшим бомбардиром в Кубке Италии, с 6 голами в 4 играх. Я уже не играл, Эрикссон уже не использовал меня, находя мало-помалу даже банальные оправдания, уверяя, что я не чувствовал себя хорошо физически, когда, наоборот, я чувствовал себя отлично.
Несмотря на это мне удалось спасти его в двух встречах, я не хочу сказать, что я сохранил ему также место на тренерской скамейке, но это было почти так. Я забил гол, сделав счет 1-1 на 92 минуте на Сан-Сиро против Милана; я забил гол, сделав счет 2-2 с Бари за 5 минут до конца (потом мы выиграли 3-2). В итоге именно я один был стерт в порошок, выставлен игроком, который абсолютно не пригоден в деле. Самое замечательное, что летом Эрикссон позвал меня, чтобы выразить мне все свое уважение. Отбросив тысячу лет, вспоминается тот его телефонный звонок ко мне домой. «Прошу тебя, Беппе, ты не должен принимать никакой другой команды, потому что ты будешь нашим капитаном», – сказал он мне. Я послал его куда подальше и бросил телефонную трубку, перепутав его со Стефано Буччи из Фоджи, моим другом, который отлично подражал голосам и который однажды вечером поссорил в Telemontecarlo Моджи и Берлускони. Несколько минут спустя Эрикссон мне перезвонил. «Нет, посмотри, Беппе, я действительно Свен Горан Эрикссон». Я попросил у него извинения. Мы проговорили 10 минут по телефону. Эрикссон казался искренним.
Только пару месяцев спустя я понял, что эта атмосфера не для меня. Я играл в основном составе в первом туре против Наполи на Олимпико и был отправлен на скамейку во втором тайме. В Эмполи я вышел во втором тайме и ошибся в пенальти. Успешно я вышел против Бари, где даже забил гол. Однако первый подлинный сигнал Эрикссон послал мне в Кубке Италии против Наполи, когда, после победы 4-0 на Олимпико, в ответной встрече дал играть только резервистам. И в той команде также оказался и я. Мы проиграли 0-3, мы устранили невероятное преимущество и рисковали отправиться в дополнительное время. Еще одно столкновение я имел в случае с дерби. Я был посажен на скамейку и не вышел даже, несмотря на то что мы победили 3-0. Человеку немного восприимчивому некоторые вещи были понятны. В том случае не было бы насмешкой выпустить меня на 5 или 6 минут, глядя как целый стадион выкрикивал мое имя по крайней мере полчаса.
Я приехал в Вену в взвинченном состоянии, в ужасную венскую ночь последняя капля переполнила чашу терпения. Там я разогревался 50 минут, весь второй тайм, после чего он мне сделал знак рукой, чтобы я вышел 5 минутами позже, в то время как Вентурин вышел на поле только после 5 минут разминки. В тот раз, вернувшись в раздевалку, я не замечал ничего больше вокруг себя и выложил начистоту все то, что было внутри. Я начал плакать, кричать, говорить, что я морочу себе голову и хочу во что бы ни стало уйти. В Вене я почувствовал себя оскорбленным даже в человеческом плане, не только как футболист, потому что вести себя так означает не иметь уважения в глазах других. Я обвиняю в этом Эрикссона: он мог даже не замечать меня и, как следствие, не давать мне играть, но как человека он должен был бы уважать меня. Это именно тот момент, в котором Эрикссон ошибся в моем отношении. Я никогда не объяснял себе его поведение, потому что, сказать по правде, я никогда даже не задавался вопросом по этому поводу. Возможно, настоящего объяснения не существует и настоящее именно то, что случилось.
Я не видел вначале и не видел даже позже как проблему приход Манчини в Лацио, сперва даже потому что Манчини играл полузащитником в Сампдории, а потом, потому что я имел за спиной 127 голов. Я всегда оставался спокойным, зная между иными вещами, что все тифози были на моей стороне. Краньотти был единственным, кто старался удержать меня до последнего, потом сдался даже он, понимая, что никто не может заставить меня изменить решение. Мои товарищи отнеслись с равнодушием к выплеску моих гневных эмоций, только некоторые находились рядом со мной, похлопали меня по плечу, большинство же сделало вид, что ничего не случилось. Я остался там недовольным, давно отдавая себе отчет, что в футболе не существует множества игроков «с мячами». В те моменты проявили себя мои друзья Рамбауди, Казираги и Фузер, которые потом повторили тот же самый путь, как мой; Бокшич, который потом мало играл, из-за травм. Правда в том, что те, которые примкнули ко мне, мало-помалу, один за другим, оказались за пределами команды. И, глядя таким образом, все те, кто оказались снаружи, были людьми Земана. Которые уступили не потому, что были слабыми, а только потому что не были игроками Эрикссона, он не выбирал их. И как бы там ни было, принимая во внимание как прошел первый круг, он был прав, учитывая, что потом с теми людьми ему удалось выиграть скудетто. Лацио тратило слишком много, этого было мало, но гарантировано, но оно выиграло с игроками, за которыми Эрикссон и руководство гнались и последовательно покупали.
Я не разговаривал ни с Эрикссоном, ни с Манчини той ночью в раздевалке в Вене и даже в течение путешествия обратно в самолете. Только вернувшись в Формелло, я отправился кружить на машине по Риму как обезумевший до 3 утра с Рамбауди, потом он отправился домой и я продолжил скитаться и думать еще 3 часа. Я проплакал всю ночь. Прежде чем вернуться к себе домой, я купил газеты, где уже было все то, что случилось накануне вечером. Тем же днем я отправился в Формелло, чтобы забрать ботинки и все свои вещи. До Вены я колебался, в определенные моменты полагал, что лучше было поменять пространство, в другие – убеждал себя, что было бы правильнее остаться. Я был настроен поговорить с Эрикссоном, я был готов объясниться с ним, но после того, что случилось в Австрии, я понял, что передо мной дорога была уже предопределена, что я не имел иного выбора: я должен был сказать «прощай» Лацио.
Я не видел возможной темной работы Манчини за позицией Эрикссона, я всегда вменял шведу ответственность за мое расставание с Лацио. И потом, почему бы Манчини должен был заставлять меня уйти? Мои отношения с ним никогда не были феноменом, я не угнетал его той любовью, которую тифози проявляли ко мне: когда он приехал в Рим, я сразу подхватил его на прогулку, чтобы он выбрал себе дом. И я даже не думаю, что Эрикссон вел себя преднамеренно той ночью, не думаю, что он сделал то, что сделал в Вене, чтобы вынудить меня потерять голову. Верно то, что моя реакция закончилась помощью ему, расчистила ему дорогу. В двух словах, я облегчил ему задачу, потому что был неудобен в раздевалке. Но в тоже самое время я был обоюдоострым оружием, потому что в том случае, в котором у него не выходили хорошо дела, нож гильотины падал бы на его голову. Возможно, так случилось, потому что это было судьбой, потому что, очевидно, я не должен был закончить свою карьеру в Лацио.
Моя жена Вивиана не сказала мне ничего, когда я объяснил ей свой выбор и не пыталась убедить меня изменить решение. Я только заверил ее, что хочу найти итальянскую команду, так как имею маленькую дочку. Меня позвал Раньери, чтобы пригласить в Валенсию: в первое время я учел это предложение, но потом появилась Сампдория и я предпочел отправиться в Геную. С той ужасной венской ночи до подписи с Сампой не прошло и 10 дней, в течение которых я приезжал тренироваться в Формелло: я принес из дома пару ботинок и работал с другими. В воскресенье играло Лацио-Удинезе и Эрикссон не заявил меня в команду. Я смотрел ту игру по телевизору дома у Нелло Говернато: Лацио проиграло 3-2. Олимпико был увешан плакатами всеми за меня, десятком постеров с моей фотографией. Вечером под мой дом пришло множество тифози, чтобы попросить меня не оставлять их: на мгновение я дрогнул, искушаемый соблазном вернуться обратно, но я уже принял решение и не хотел, не мог поменять его. День спустя я подписал черным по белому контракт с Сампдорией и мне показалось все сюрреальным. Мне не казалось возможным, что я когда-нибудь буду должен уйти из Рима в такой манере, что я буду должен оставить Лацио и всех тех тифози, которые меня любили.
В Риме я считался Королем у болельщиком бело-голубых, имел президента, который ценил меня и который до последнего спрашивал меня, убежден ли я полностью в том выборе, который сделал; в Риме я мог позволить себе все и наперекор всем, и, возможно, именно это доставляло ужасное беспокойство Эрикссону. Я оставил город и Лацио с маленьким-маленьким сердцем, это была травма для меня, для Вивианы, для маленькой Дениз. В те моменты рядом со мной были мои родители, моя жена, мои друзья, начиная от Рамбауди до монахини Паолы, Даниелы Фини, от Джанни до Роберто, Карлоне, других тысяч, которых я не могу назвать по причине нехватки места в книге. Из Рима я ушел также с другим огромным сожалением: я не смог превзойти число голов, забитых Сильвио Пиола. Оно всегда останется за ним. Единственное утешение в том, что это другие воспрепятствовали мне достичь этого грандиозного финиша: если бы Эрикссон не вынудил меня спастись бегством, я бы достиг этого.


У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Пт дек 19, 2008 19:08

Письмо к тифози
Я НИКОГДА НЕ СМОГУ ЗАБЫТЬ ВАС


Это текст письма Беппе Синьори, направленного тифози лациале, распространенного вчера утром в пресс-службе Лацио.

Это трудно, очень больно, но я должен отдать вам честь, сказать вам, что я покидаю Лацио. Я никогда не представлял, что это может случиться, даже несмотря на то что в жизни профессионала эти вещи имеют место. Не хочу возвращаться к полемике и к болтовне, которые определены этой ситуацией: хотел бы только, чтобы было понятно, что мое желание играть рождено из безусловной потребности быть на поле, чтобы избежать угасания той огромной мотивации, которая есть у меня внутри. Я благодарю вас за теплоту, любовь, солидарность, с которой вы следовали за мной в моменты прекрасные и в те, плохие. Отношения со всеми вами, с клубом, с магической Curva Nord будут всегда в моем сердце.
В Лацио я пришел бомбардиром из провинции с большими надеждами и некоторым страхом. Я сразу нашел в вас заряд, который помог мне выстрелить, создать множество голов, достичь некоторых моментов грусти, прийти к высшей точке, в сборную, также вырасти как человеку. Я никогда не смогу забыть вас, я всегда буду признателен вам.
Я не буду справедлив, если не завершу свое прощание с любовью и благодарностью ко всему спортивному обществу. Обнимаю особо президента Дзоффу и доктора Краньотти. Прощайте и Forza Lazio.

Beppe Signori

У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 18 гостей