Д.Лекух "Мы к вам приедем…"

[dibase]

Warning !
http://www.chelsea.com.ua/forum/viewtop ... 395#p23395


*****************************************************************************************************************************************


КБУ.
«Флинтc Крю».
И всем остальным,
с кем я стоял на секторе,
и – не только…
«Красно-белые ублюдки! Хей! Хей!»

Пролог

Я, в общем-то, всегда понимал, что принадлежу к генерации, которая не умеет видеть звезд за ночными огнями мегаполиса. То ли потому, что такие световые эффекты дает отражение этих самых огней от низкого московского неба, то ли потому, что мне на это просто насрать.
Да и нагретый ласковым сентябрьским солнцем бетонный параллелепипед, невесть кем и когда брошенный у автобусной остановки на окраине города, мне по жизни ближе и понятней какого-нибудь сучковатого бревна, присев на которое ожидали своих приятелей мои затянутые в кожу и шкуры предки.
Он, конечно, – пыльный и вообще грязноватый, этот параллелепипед. Но, по крайней мере, пыль на джинсах не так заметна, да и отстирывается куда проще, чем какая-нибудь сосновая смола.
А то присел тут как-то, знаете ли, в доме отдыха на первое попавшееся бревнышко, подышал свежим воздухом, так мамина домработница потом чуть на говно не изошла, штаны отстирывая.
Не люблю доставлять людям неприятности не по делу.
Вот по делу – это совсем другой разговор…
…А вот, кстати, – и приятели подкатили.
Нарисовались, хрен сотрешь.
И ведь – не спутаешь ни с кем, подонков.
Тачка у Никитоса такая.
Наверное, на всю столицу – в единственном экземпляре.
Нет, простых-то «Субар» – хоть жопой ешь. Да и «заряженных» не по-детски – тоже хватает.
Не он один, в конце концов, по ночной Москве гоняет.
Другое дело, что по результатам с ним мало кто сравниться может.
Гонщик – от Бога.
…Если только Инка.
Инга Александровна.
Жена Али…
Но у нее для обычных поездок и для челленджей, в которых она иногда по старой памяти участвует, – «бэха» эм-шестая.
А для драга – «Скай» родной, японский, праворульный.
И заряженный так, что самолеты-истребители и всякие другие шатлы – отсасывают по полной программе.
Может себе позволить…
Никитос пока – нет.
У родаков такую кучу бабла не выпросишь, а замуж его кто-то типа Али вроде как и не зовет пока что-то…
Меня, правда, – тоже.
Но я бы и не пошел…
А вот Никитос – кто знает, кто знает…
По крайней мере, «Субару» он свою ненаглядную так разрисовал, что Инга, впервые его машинку в таком «дизайнерском» виде разглядев, тут же ее «помойкой с мультфильмами на жопе» окрестила.
А случившийся неподалеку Гарри Мажор, топ-бой нашей «фирмы» и, по совместительству, близкий приятель ее опасного мужа, задумчиво покрутил пальцем у виска и вяло поинтересовался половой ориентацией владельца.
А что тут интересоваться-то?
Неопределившаяся…
…Сейчас, правда, ориентация сомнений не вызывала, ну ни малейших. В смысле – на данный конкретный момент времени.
А какие тут могут быть еще сомнения, если он аж целых троих телок на заднем сиденье «коробочки» уместил?
Чтоб, видно, «полным полна» была…
А на переднем – Серхио пристроил своего штурмана и еще одного моего приятеля.
– Привет, – орет, перекрикивая бубухающий из динамиков тачки ганста-рэп, – Дан. Чего звал-то?
Морщусь, показываю пальцами, чтобы звук прикрутил и из машины вылез.
Что я ему, совсем мутик, сквозь это говно скандировать ?
Не на стадионе находимся…
Вылезают вместе с Серхио, подходят, здороваются.
Телки остаются в тачке и продолжают наслаждаться «творчеством» радостно бандитствующих американских ниггеров…
– Так что звал-то? – снова спрашивает. Жму плечами.
– Проставиться решил, – говорю. – В «Джон Булле». Так что отправляй своих метелок куда-нибудь в Химки, у них как раз для этого дела раскрас подходящий. И возвращайся без машины, на такси, как я и просил. Иначе будешь компот пить вместо «Гиннеса».
– Ну, – соображает, – тачку я тут неподалеку брошу. У отцовского офиса на стоянке, меня там знают. Теток спнуть – тоже две секунды, потому как нефига на этих чувырл благородные напитки переводить. И проставы я тоже люблю. Вот только хотелось бы знать, по какому поводу?
Чешу затылок, сдвигаю поглубже на лоб длинный, старательно изогнутый своими руками козырек темной «стоун-айлендовской» бейсболки.
– В принципе, – вздыхаю, – я это как раз в пабе и хотел сказать. Но раз уж ты спросил, то – чего уж там, не будем кота за яйца тянуть: я закрываю гоночный сезон и ухожу из стрит-рейсинга. Навсегда.
– Оп-па! – выдыхает обалдевший вконец Серхио, а Никитос только морщит лоб и тоскливо играет желваками.
– Я, вообще-то, – говорит, – что-то такое и предполагал. Ты Али зассал, да?
– С чего бы это?! – охреневаю.
– Ну как, – мотает головой, – ты же у Инги штурманом весь этот сезон откатал, про вас уже слухи разные пошли. Она ж, всем известно, – баба скучающая. А он, говорят, – просто звиздец, какой ревнивый…
– Я, – леденею, – тебе сейчас, Никит, просто так табло разрисую, что тебя даже родная мама по фотографии не опознает. Или, на выбор, с Гарри Мажором поближе познакомлю, он у нас – старший, быстро определит, под каким деревом тебе могилу копать. Кто у нас, в тусне рейсинговой, главный по слухам и шепоткам, мне хорошо известно. И кто – главный завистник ее – тоже понятно. Если еще хоть раз про Ингу какую гадость понесешь – тебе хана, усвоил? А с Глебом, если потребуется, – я сам поговорю, объясню, что это говно – полная лажа, понял? Есть у меня на него и другие выходы, кроме Инги, ты знаешь…
– Да я что, я ничего, – елозит. – Так, сдуру сказанул. Просто подумалось, если уходишь – должна же быть какая-нибудь причина. А то, что ты уходить намыливаешься, я уже давно сообразил, просто не спрашивал…
– Так лучше бы спросил, придурок! – вконец зверея, рявкаю, сгребаю его за шкирдон, но тут же и оттаиваю.
Характер такой.
А на Никитоса обижаться – бесполезно. Он – такой, уже не переделаешь. Даже бить бессмысленно. Отпускаю.
Делаю вид, что бережно расправляю воротник его модной курточки.
– Ладно, – говорю, – вали. «Субару» паркуй и метелок на фиг отправляй. Проставу я еще не отменял, вроде. В пабе столик ждет, на шестерых заказанный. Туда как раз через час-полтора Инга с командой подтянутся, я их тоже пригласил, естественно. Больше года вместе выступали все-таки…
Он судорожно сглатывает, кивает и почти бегом припускает к машине.
Лицо, блин, – белее простыни.
И этот слизняк – мой друг?
Нет, кажется, я все-таки все правильно делаю.
Серхио остается, мы садимся на нагретый солнцем бетонный параллелепипед, достаем сигареты, закуриваем.
Пивка бы сейчас.
Холодного.
Ладно, позже…
– А все-таки, – неожиданно спрашивает он, – почему ты уходишь, Дэн?
– Понимаешь, – вздыхаю, – наверное, пора уже как-то с самим собой определяться, Серый. Пилот я, откровенно говоря, никакой. Штурман, правда, – ничего, иначе к Инке в команду бы никогда не попал. И Москву хорошо знаю, не без этого. Но это не то, чего мне хочется, понимаешь? Совсем не то, если откровенно. Я – первым номером хочу быть, по-любому. А в «фирме», ну в группировке нашей «хулсовской», я, какой-никакой, – а все-таки боец, почти из «основы», из хардкора. В фестлайн стою, это еще заслужить надо. Да и нравится мне драться, если честно. Но не просто так, а чтобы – за что-то, за идею. Хоть за какую-то, хоть за те же цвета клубные. И от футбола у меня драйва по жизни чуть ли не больше, чем от гонок…
Он – молчит, кивает.
Он – умный мальчик, наш Серый.
– А что, – спрашивает через некоторое время, – совмещать совсем уже не получается?
– Да нет, – жму плечами, – почему не получается? Вполне получается, даже авторитет среди парней дает дополнительный. Просто мне чисто мясом пушечным быть поднадоело слегонца. Хочется быть среди тех, кто решает. Кто масло в голове гоняет: что, как, почему, зачем? Хотя бы приблизиться к этому уровню, к топ-боям. Ну к лидерам, в смысле. А для этого надо что-то совсем по-другому парням по этой жизни доказывать. Что у тебя не только кулак приличный и удар ты нормально держишь, спину врагам не показываешь ни под каким соусом. Это все – само собой, как бы, без этого – вообще никуда. Но тут еще что-то очень и очень важное нужно. И – не в окружении, в тебе самом. Даже не знаю, как объяснить-то. Я вот решил для начала «золотой выезд» пробить. Там же, кстати, можно и с основой поближе заобщаться…
– Понятно, – хмыкает. – Каждый реализует себя по-разному. А по-русски – каждый дрочит, как он хочет. Да, кстати, а что такое «золотой выезд» ? Про «золотой дождь» – слышал, но это вряд ли, думаю, из одной и той же оперы. Я же в ваших фанатских делах – совершенно ни бум-бум. Знаю только, что сначала на стадион ходите футбол смотреть, а после – оппонентов мочалить…
– «Золотой выезд», – говорю, – Серый, это очень такая серьезная и уважаемая фича. Я должен быть на всех выездных матчах сезона, где бы мой «Спартак» ни играл, хоть в Махачкале, хоть в Лондоне…
Он некоторое время молчит, осмысливает.
Потом – кивает уважительно.
– Да, – жует нижнюю губу, – это, похоже, и вправду серьезно. И – непросто, надо сказать. Тут сразу куча проблем рисуется: деньги, поддержка, универ, родители. Как решать-то будешь?
– По мере поступления, – усмехаюсь. – Деньги, если чуть-чуть подэкономить, вроде как подсобрал, если что – еще что-нибудь придумаю. Тачку продам, в конце концов, потом, время придет, – новую куплю. С университетом – вообще говно вопрос, я ж на третьем курсе сейчас, следующей осенью на четвертом буду, самое лафовое время для таких дел. С предками – похожая схема, им вообще знать что-то необязательно. К тому же они весной, по каким-то папашиным бизнесовым делам, минимум месяцев на восемь в загранку сваливают. В Испанию. И сеструху мелкую забирают, и даже кота. А я остаюсь, типа, – учиться надо. Если домработница не настучит, вообще проблем никаких. А ей-то с какого перепуга стучать? Мать, наверняка, ее только одним-единственным вопросом изводит: вожу я телок на флэт или не вожу? И, если вожу, – приличные телки или не очень приличные…
– Ну, – ржет, – это-то как раз понятно. У самого та же картина маслом. А с поддержкой как? У вас же там не такая вольница, как среди гонщиков, вроде?
– Должны кинуть поддержку, – жму плечами. – Я с Гарри, ну с нашим лидером, на эту тему не один раз разговаривал. И не два. Ну типа, – почву готовил. Вот, мол, так и так, такие дела, хочу попробовать. Так он прямо говорит, что «фирма» сама заинтересована, чтобы в «основе» парни с «золотыми выездами» были. Просто у нас группировка молодая совсем. Два года всего, как часть парней из старой фирмы выделилась, и нас, молодняк, к себе подтянула. А это ведь, – ну, наличие реальных парней с «золотыми», – всей бригаде авторитета прибавит, сам понимаешь…
– Не понимаю, – вздыхает, – но какая разница. Главное, – чтобы ты сам понимал, что делаешь…
– Да, – хлопаю его по плечу, – вроде как разобрался. Гарри пообещал с кем-нибудь из «старой основы» поближе в скором времени свести. На выезде, в Лондоне. Мы со скузерами в Лиге скоро играем, я у предков уже отпросился, даже денег на поездку дали. Игра, естественно, в Ливерпуле, на «Энфилде», но делать там, кроме как футбол смотреть, – совершенно нечего, скучный городишко. Поэтому жить – в Лондоне будем, там, говорят, круто. А в Ливере – я уже говорил – тоска абсолютная. Там только пиво жрать, да со скузерами стрелки забивать. Обхохочешься. Если б я еще битломаном был, но мне эти битлы как-то уж совсем параллельны и фиолетовы. Так что на «басах» туда-сюда на матч сгоняем, да и все дела. Гарри просто сам сейчас редко ездит, его в их банке начальником каким-то сделали, пока тяжело, говорит, срываться. Вот и пообещал с людьми познакомить, кто помочь может…
И – выбрасываю обмусоленный, потухший окурок.
Я его так и крутил в руках, оказывается. Волновался, что ли?
В этот момент около нас останавливается какая-то развалюха и из нее вываливается сияющий Никитос.
Уже оклемался, значит.
Отошел.
Он всегда так…
– Ну, я готов! – орет.
Потом неожиданно понижает голос, почти до шепота.
– Слушай, Данька, – спрашивает, – я тебя давно спросить хотел, да все забывал. Глеб, муж Ингин, он же – из ваших, вроде как? Ну, из хулиганья спартаковского?
– Ну, – подбираюсь внутренне, – и что дальше?
– Да ничего, – жмет плечами, – просто хотел узнать, почему у него кликуха такая странная: «Али»? Ведь он, вроде как, русский. А черных, – ну кавказцев там или негров, – в вашей среде, как я понимаю, не очень любят, да ведь?
Жму плечами ему в ответ.
– Понятия, – говорю, – не имею. Не настолько близко знаком, чтобы знать, извини. Если когда познакомлюсь, – спрошу…
– Жаль, – вздыхает. – А то мне что-то так интересно стало…
Усмехаюсь, хлопаю его по плечу, он – меня, мы ловим тачку и отчисляемся в сторону ожидающего нас заведения…

Глава 1
Мы едем в Лондон

Встречались в Шарике, под табло.
Гарри сказал, что это обычное место встречи.
Я промолчал.
А что я мог ответить-то?
Это у Гарри забугорных выездов, как у дурака фантиков, а для меня этот – первый.
Как первая любовь…
Нет, я и на выезды раньше ездил, разумеется.
И за границей бывал.
Но как-то все по отдельности.
В общем, врать не буду – присцал слегка, не без этого.
Народ под табло встречался, сразу видно, – весьма и весьма на секторе авторитетный. Мосфильмовский с Камри, Али, Крупа, Депеш, Герцын, Ахмет с «сиротами», солнцевские, Стаканов, Игги, Олигарх с Русланычем и неизменными будками-охранниками, Степаша…
Бак с Жетоном, какие-то не очень хорошо знакомые «гладики», еще пара-тройка серьезных щщей из самых топовых фирм.
Гарри тут же побежал обниматься с целой кучей народа, и я остался давиться кислым Шереметьевским пивом в гордом одиночестве и некоторой, уже совсем не гордой, растерянности.
Нет, в лицо-то почти всех знаю.
И мне многие кивают.
Но лично-то фактически ни с кем не знаком.
Как-то все, думаю, не очень правильно начинается.
Но потом, когда мы всей толпой прошли паспортный контроль и уселись в культовом для «выездюков» ирландском пабе, меня сразу же отпустило.
Ну как сразу…
После пары пинт «Гиннеса» точно подуспокоился слегонца.
Да и Гарри рядом уселся, представил кому надо.
Выпили, поболтали.
На борт я поднимался уже совсем в другом – куда более правильном расположении духа.
В самолете, правда, опять пришлось остаться одному.
Гарри сразу ушел в бизнес-класс, я – остался в экономическом.
К счастью, присутствие на соседних рядах целой кучи теперь уже знакомых парней и успокаивало, и настраивало на вполне умиротворенный лад.
Понимал, сейчас взлетим и тут же начнутся хождения по рядам, разговоры и выпивания.
А может, – и беспорядки.
Та-а-акие рожи неподалеку расположились.
Легче перепрыгнуть, чем обойти.
И выражения лиц, мягко говоря, – довольно гнусные.
По крайней мере, стоило устроившемуся через пару рядов от меня Степаше гнусавым от пива и глума (а может, и от природы) голосом затянуть на известный мотивчик: «Я увижу небо Лондона…»
Как он тут же получил в ответ:
– Толстожопая башкирка! Хей! Хей!
И дружный гогот пары десятков вполне себе привычных к стадионному реву глоток.
– Кто? Я – «толстожопая башкирка»?! – искренне удивился Степаша, поворачиваясь к оравшим толстым добродушным лицом.
На это лицо очень хотелось пририсовать фломастером чистенький такой и смешной свиной пятачок, получилось бы совсем уморительно.
– Да ты чо, Степа, соберись! Я таких как ты – ротами строил, восемнадцать тысяч раз тебе говорю, ночью и в дождь!
Поначалу было даже смешно…
Потом через несколько рядов от меня вспыхнула вполне реальная перебранка, и только примчавшимся на шум из бизнес-класса Гарри с Максом Стакановым удалось разбушлатившуюся публику хоть немного утихомирить.
Наконец мы пристегнули ремни, заурчали посильнее моторы, и самолет двинулся на рулежку.
Я с интересом глянул на сидевшую рядом со мной попутчицу.
Очень красивая и стильно одетая светловолосая девчушка, чуть помоложе меня и с совершенно обалденными зелеными глазищами, не обращая никакого внимания на происходящий вокруг ад, увлеченно читала Гарри Поттера на английском.
Симпатичная, думаю, туристочка нашу страну посетила.
Жаль поболтать как следует не удастся: английский у меня, в общем-то, неплохой, но для амурных похождений – явно недостаточный.
Говорила мне мама: учи, Данила, языки.
Не слушался, а напрасно.
Сейчас бы сто пудов пригодилось – обсудить, как понравились гражданочке из Соединенного Королевства Алмазный фонд, Красная Площадь и храм Василия Блаженного.
Нуда ладно.
Самолет взлетел, я отхлебнул из переданной парнями бутылки глоток виски, откинул кресло и постарался заснуть.
Не получилось.
Так и проворочался до того момента, пока стюардессы не начали обед разносить.
Лучше б, думаю про себя, не выеживался, как идиот, типа, – плавали-знаем, – а сразу пошел к парням, познакомился поближе, о выезде своем первом зарубежном поговорил, да о футболяне предстоящем потрепался.
Отхлебнул бы из их бутылки, свою бы приволок.
Вон, в сумке, закупленный в дьюти фри «Чивас» валяется.
Ладно, не пропадет.
Целых неполных пять дней впереди…
А пока вон – лучше перекушу, чем Бог с «Аэрофлотом» послали, бокальчик винишка красного выпью.
Гляжу – и соседка интуристовская стюардессе призывно ладошкой машет.
– Мне, – говорит на чистейшем языке родных осин, – стакан томатного сока и бокал белого вина, пожалуйста.
Ну ни фига себе, думаю…
– А, – бухаю ей первое, что приходит в голову, – вы считаете, что белое вино с томатным соком нормально сочетаются?
Крутит головой, морщит носик, жмет точеными плечиками.
– Так, – отвечает, – водку в экономическом классе не наливают, а в бизнесе – мест не было. Я так понимаю, ваши же товарищи все и скупили. Я ж не знала, что в эти дни столько русских на футбол в Лондон отправятся…
– Ну, – задумываюсь на минуту, – во-первых, все-таки не в Лондон, а в Ливерпуль. «Спартак», вообще-то, там играет. Мы просто решили, что в Лондоне жить интереснее будет, чем в этой дыре портовой. А во-вторых, водки у меня, конечно, с собой нет, а вот виски предложить могу вполне. Не откажетесь?
– Не откажусь, – смеется и протягивает мне узкую ладошку с сильными тонкими пальцами. – Меня, кстати, Лида зовут.
– А меня, кстати, Данила, – передразниваю и лезу наверх, в ящик для ручной клади за бутылкой.
Вот и пригодилась, думаю.
И даже раньше, чем мог предположить…
– И что же Вы, девушка Лида, – спрашиваю, чокаясь «за знакомство», – собираетесь делать в славном городе Лондоне? Где отдыхать? Какие достопримечательности осматривать?
– А что я там еще рассмотреть-то должна? – фыркает. – Я там уже два года учусь. А до этого с родителями там пять лет прожила, правда, еще совсем маленькой, когда папа там в представительстве работал. Сама уже давно экскурсии проводить могу как нечего делать…
Вот так вот тебе, Даня, думаю.
И – поделом.
За пафос, никому, кстати, и на фиг не нужный.
Хорошо еще, что свои услуги предложить не успел, в качестве гида-провожатого.
А ведь – собирался.
Я перед поездкой весь Лондон детально проутюжил.
По путеводителю.
Ну и интернет без внимания не оставил, разумеется…
Вот смеху-то было бы…
– Ловлю на слове, – выкручиваюсь. – Проведите, пожалуйста, экскурсию, Лида. Для одного-единственного, но очень симпатичного русского туриста. В смысле, для меня лично. Я в этот город, признаться, в первый раз в жизни лечу, времени мало, а посмотреть столько всего хочется, что даже не знаю, – чего больше…
– Да легко! – смеется, непринужденно переходя «на ты». – Телефон мой мобильный только запиши, да набрать не поленись. Ой, нет, извини! Давай лучше я твой запишу, я же контракт перед отъездом аннулировала. Я лучше сама тебе позвоню. Хоть завтра вечером. Только у меня времени не так много будет, учеба, знаешь, очень напряженная. И – дорогая, зараза. Не хочу отцовские деньги впустую тратить. Так что на экскурсии нам – не больше пары часов в день, включая всевозможные кафе, пабы, рестораны и просто закусочные.
– Ну хоть так, – отвечаю.
Смеемся слаженно, будто миллион лет знакомы.
– А ты где учишься? – спрашиваю.
– В Коммерческой Школе, – вздыхает. – Отец так решил. Он все ждал, когда я сама определюсь, чем мне хочется заниматься. А я – так и не смогла. Вот и принял, как сам говорит, «волевое решение»…
– Ну и как? – поднимаю бровь.
– Да так и не поняла, – морщится. – Иногда вроде нравится. А иногда – нет. Но учусь прилежно, я еще в школе была зубрилкой. А ты тоже еще где-то учишься? Или уже закончил?
Мне тут же захотелось придумать что-то такое… этакое… ну не знаю… но ответил честно.
– Учусь, – говорю, – в МГУ, на журфаке. Третий курс…
– А-а-а, – корчит уважительную гримаску, – хотела бы я – тоже так. Иметь какое-то такое призвание. Тягу. Везет тебе…
И тут меня какой-то черт пробивает уж совсем на глупую откровенность. Причем, – совершенно никому по ситуации не нужную.
Ну не хочется перед ней понтоваться, и все тут.
– Да какое там, – кривлюсь. – На фиг, призвание, Лид. Почти такая же история, как у тебя. Поступать после школы куда-то надо, а я и не знаю куда. Всякие финансы да юриспруденция – вроде как престижно, но что-то уж совсем скучно показалось. Потом вспомнил, что мне в школе сочинения нравилось писать, вот и подал документы. Поступил. Помогали предки или нет – не знаю и знать не хочу. Хотя и догадываюсь, что помогали. Я хоть в школе и на отлично большую часть времени учился, но усидчивости-то как раз никогда и не хватало. Так что вряд ли бы я без отцовской помощи через этот чертов конкурс продрался…
– Па-а-анятна-а-а, – тянет. – А знаешь, – ты мне нравишься, Данька. Другой бы начал корчить из себя невесть что, вешать бедной девушке килограммы макаронных изделий на уши. А ты – вон как. Хочешь, еще выпьем?
– Ты думаешь, я откажусь? – отвечаю вопросом на вопрос.
В школе эту мою привычку почему-то называли еврейской. Я, честно говоря, – дико обижался…
Но она – только засмеялась и стаканчик пластиковый подставила.
Так и проболтали до самой посадки.
А в Хитроу со мной приключилась совсем уж смешная история…
…Я, естественно, Лидину сумку помочь донести немедленно вызвался. Свой чемодан все равно в багаж сдал.
Знал, пусть и по небольшому, но личному опыту, что за границей его намного быстрее выдают, чем в Шереметьево.
Так чего мучиться, спрашивается?
А у нее с собой – эдакий саквояж средних размеров. Что называется, ручная кладь.
Так почему бы и не проявить себя рыцарем?
А по дороге решил в туалет зарулить: ну там дела свои сделать и сигаретку втихаря выкурить, а то уж очень хотелось после долгого перелета.
Да и виски сказывался выпитый чуть-чуть, если честно.
Ну, бросил ее сумку перед входом в заведение, да и заскочил на секундочку.
Все равно в паспортном контроле очередь нереальная.
Выхожу, а у сумки два каких-то мужика крутятся.
С бейджиками.
Явно то ли полисы, то ли еще какая служба безопасности.
– Ваша сумка? – спрашивают по-английски. Гляжу, а Лиды, естественно, нигде поблизости нет.
Наверное, уже к паспортному контролю усвистала.
– Ну моя, – отвечаю. – А какие проблемы?
– А что внутри? Ида..,
А мне-то, откуда знать?
В общем, заставили они меня эту сумку взять, да и повели куда-то типа нашего обезьянника.
И – началось: что там, как, чье?
А я еще и о Лиде этой ничего не знаю, ни имени, ни фамилии. Русская студентка из Лондонской Коммерческой школы, зовут Лидия.
И – все.
И телефона ее у меня, как назло, нет.
У нее мой – есть, а у меня ее – нет, не дала.
Приплыли.
А может, она действительно какая-нибудь террористка или наркокурьерша? Непохожа, конечно, уж больно симпатичная и душевная. Но ведь их, наверное, специально так и натаскивают…
Во попал…
Хорошо, что догадался Гарри позвонить, обрисовал ему ситуацию.
Полисы – разрешили.
– Что делать-то? – спрашиваю.
– Сейчас, – отвечает. – Не паникуй, что-нибудь придумаем.
Минут через пять перезванивает.
– Тут, – говорит, – какое-то чудо зеленоглазое по всему аэропорту носится. Светловолосая, в серых джинсах, чуть пониже меня ростом. Куртка из светлой тисненой кожи, такой же рюкзачок. Не твоя «террористка», случаем, тебя со своим багажом разыскивает? Если твоя, – то я б сам с ней какой-нибудь теракт совершил. Желательно не один раз и, может быть, – даже в извращенной форме…
– Она! – кричу. – Гарри, это точно она! Лидой зовут! Только не говори ей, что я о ней эту хрень подумал, она мне правда очень понравилась!
– Идиот, – констатирует. – Сейчас перезвоню.
Ну я обрисовал полисам ситуацию в общих чертах, они посмеялись. Потом перезвонил Гарри.
Он передал свою трубку Лиде, я свою – полицейским, они переговорили минуты две.
И один из них куда-то ушел.
А вернулся уже с «зеленоглазым чудом», и она почему-то первым делом кинулась не к сумке, а мне на шею.
– Ты, – шепчет, – извини меня, Данька, я та-а-акую гадость о тебе подумала…
– Это ты меня извини, – отвечаю.
Но признаваться в том, что я, в свою очередь, подумал о ней, – благоразумно не стал.
Просто потому, что неожиданно поймал себя на мысли, что мне очень нравится с ней обниматься.
Даже в таких нелегких полевых условиях и на глазах двух совершенно ошалевших офицеров британской полиции.
А вдруг обидится?
Нет уж, ну его на фиг…
Лучше помолчу…
…Сумку она, разумеется, признала, сказала полисам, что там внутри лежит, и нас отпустили.
Правда, разные формальности все равно при этом заняли минут минимум сорок. И это даже несмотря на то, что через паспортный контроль меня улыбающийся полицейский провел вне очереди.
Но я не расстраивался.
Потому что на выходе меня ждала сияющая Лида.
Правда, в не очень приятном, на мой взгляд, сопровождении иронично-равнодушного Али и злого как черт Гарри.
Он-то меня первым и поприветствовал.
– Ну что, – говорит, – террорист хренов, автобус наш уже, естественно ушел. За такси из Хитроу до отеля ты платить будешь? Сколько это тебе будет стоить, догадываешься?
– Ой, мальчики, – неожиданно машет ресницами Лида, – а давайте я заплачу, Даня же из-за меня пострадал…
А я – стою дурак дураком. И даже представить себе не могу, что нужно ответить…
Хорошо еще, что неожиданно Али выручил.
– Милая девушка, – говорит, – я вижу, вам понравился наш товарищ. Мы этому очень рады. И если это действительно так, то не мешайте педагогическому процессу, пожалуйста. В ваших же, в конце-концов, интересах, чтобы сей юноша стал немного благоразумней, почему нет? И еще – неужели мы действительно чем-то похожи на людей, которые не в состоянии заплатить за кэб?
И, зараза, так иронично чешет указательным пальцем породистую переносицу, что я внезапно понимаю: пропал дом.
Сгорел на фиг.
Если он еще минут несколько в таком же духе продолжит – не видать мне Лиды как своих стремительно краснеющих ушей.
А еще понимаю, что Инга тоже выходила замуж – ну са-а-авсем не за его миллионы.
Нда…
Слишком что-то много открытий чудных для такого короткого промежутка времени…
Что делать-то?
…Делать, к счастью, ничего не пришлось.
Али как-то стремительно поскучнел, подхватил свою сумку и, ни слова не говоря, пошел в сторону стоянки такси.
Мы двинулись следом…
…Лондон меня поразил прежде всего тем, что совершенно не соответствовал моим о нем представлениям.
Он оказался очень солнечным, очень просторным, очень зеленым и очень доброжелательным городом.
И никакого тебе Чарльза Диккенса.
Мы, сделав небольшой крюк, высадили Лиду у дверей ее дома («спасибо, да, вот сюда, я здесь квартиру с подругой снимаю»), пошутили по поводу ее подруги и довольно быстро добрались до Гайд-парка, рядом с которым как раз и располагался наш небольшой отельчик.
Пока кэбмэн помогал нам выгружать вещи из машины, Али как-то чересчур выразительно посмотрел в сторону Гарри:
– Ты действительно уверен, что нам сюда, Игорек? – спрашивает.
Гарри в ответ только щекой дернул:
– Зато вместе со всеми нашими, – говорит. – Можно подумать, не догадываешься, что у всех разные доходы. И вообще, Глеб, не мог бы ты хотя бы на время засунуть свой пафос прямо себе в задницу?
Али сглотнул, потом равнодушно пожал плечами:
– Наверное, ты прав.
Расплатился с кэбмэном, подхватил сумку и пошел к дверям, где уже маялся, ожидаючи нас, Вовка, наш старший группы от турагентства.
Мы двинули следом.
Вовка пожал нам всем по очереди руки, а с Гарри – так даже и расцеловался и проводил до ресепшена.
Али достался одноместный люкс, Гарри – сьют, а мне, как и планировалось, место в двухместном номере, где в моих соседях числился не кто иной, как Степашка.
Гарри, узнав об этом, искренне заржал, а Али посмотрел на меня с нескрываемым интересом.
Можно сказать – почти с восторгом.
– Нда, – говорит, – мой юный друг. Тебе, кажется, предстоит узнать об этой жизни много нового и интересного…
– Это уж точно, – смеется Гарри. – Что-что, а скучно не будет…
Как в воду, собственно говоря, глядел. Сволочь…
– Кстати, Дэн, – вдруг делает вид, что только что что-то вспомнил, Али, – тебе моя жена просила привет передать. И велела, чтобы я присмотрел за ее бывшим штурманом. Ну так вот – один раз я уже, кажется, прокололся. Нет, вру, два. Первый раз в аэропорту с сумкой этого чудесного зеленоглазого блондинистого создания. Впрочем, там я за тобой уследить все равно бы не смог. При всем желании. Если б не любимая жена – сам бы не устоял. А вот с соседом твоим мне явно потом Инка предъявит по полной программе… Нуда ладно. Такой жизненный опыт – он ведь тоже полезен. А пока иди, размещайся, через полчаса встречаемся тут, в холле, да пойдем куда-нибудь перекусим и пивка местного попьем. И пусть это пиво станет для тебя третьим и последним культурным шоком в славном городе Лондоне…
Они подхватили сумки и, давясь от смеха, направились в сторону лифта, а я достал сигареты и присел на диванчик, пытаясь справиться с подкатывающим недоумением…
Однако через оговоренные полчаса как штык был в холле, причем успел за это время не только разместиться и переодеться, но и даже наскоро принять душ. Парни, естественно, опоздали.
Гарри появился минут через пять после меня, а Али – так и вообще пришлось вызванивать из номера.
После чего он таки соизволил спуститься.
Чем-то недовольный, позевывающий и слегка взъерошенный.
Ничего удивительного.
Курс молодого бойца, так сказать.
Я же понимаю…
Мы двинули в сторону Гайд-парка.
– Чуть-чуть прогуляться, попить пивка в настоящем пабе, а потом найти подходящую итальянскую или аргентинскую харчевню и заточить там сочный кусок телятинки. Ибо жрать то, что британцы называют едой в аутентичных заведениях, может только человек, желудок которого адаптирован к этой хрени многочисленными поколениями предков, клавших свои животы – во всех смыслах этого слова – в хреновой туче колониальных войн во славу Империи, – как совершенно справедливо заметил Гарри на выходе из отеля.
Али внезапно остановился, осмотрел своего приятеля с головы до ног и восхищенно покачал головой:
– Надо бы записать, – говорит.
– На хрена? – искренне удивляется мой топ-бой, чиркая дешевой одноразовой зажигалкой.
– Да дочь собираюсь весной сюда на уик-энд вывезти, – улыбается Глеб. – А лучшей характеристики – и придумывать не надо…
– А у вас что, с Ингой дочь есть? – удивляюсь искренне.
Я почему-то думал, что у них вообще нет детей. Слишком уж они оба какие-то… молодые и свободные, что ли…
Взгляд Али внезапно тяжелеет.
– От первого брака, – бросает коротко. – Пошли, что ли, уже паб искать. Пива хочу. Настоящего темного британского пива. Двойную пинту, и немедленно…
…Но до паба нужно было еще и добраться. Потому как вдоль Гайд-парка шли многочисленные толпы людей: всех цветов и оттенков кожи, с какими-то типографскими и вручную изготовленными транспарантами, многие в просторных восточных одеждах, многие – в обычных джинсах и свитерах. Что-то поют, скандируют.
– Это еще что за хрень? – искренне удивился Али.
Гарри заржал.
– Говорил я тебе, Глебушка, – смеется, – что надо хоть изредка газеты читать, да новости по телевизору просматривать. А то совсем в мире потеряешься. Вот чем ты, к примеру, в самолете занимался? Не надо, не рассказывай, я сам видел. Виски жрал да Шпенглера почитывал, про закат Европы. Видел, видел – не отпирайся. Хоть бы «Плейбоем», что ли, прикрыл его для приличия. А если б как я, к слову, открыл хотя бы на пять минут лежавшую перед самым твоим носом «Файненшл Таймс», то тебе не пришлось бы краснеть перед своими товарищами за незнание того элементарного факта, что вместе с нами в славный город Лондон прилетел некий президент Соединенных Штатов. А прогрессивная, как водится, общественность приурочила к его приезду многочисленные манифестации – против имперской политики вообще и войны в Ираке в частности. Вот эти манифестанты и гуляют ща туда-сюда прямо перед твоим похмельным взором. А тебе, видать, кажется, что – глюк…
– Вот как, – снова удивляется Али, потом присматривается и неожиданно сгибается в приступе безумного хохота.
– Да, – выдавливает из себя между всхлипами, – славно они протестуют. Ой славно! Вы вон туда посмотрите, чуть левее…
Мы – посмотрели…
…В стройных рядах прогрессивной общественности уверенно, хоть и чуть покачиваясь из стороны в сторону, маршировал весьма устойчивый островок из пьяных в легкое гавнецо двадцати-тридцати довольно приметных рыл, весьма приличных для данной местности габаритов…
Рыла были, естественно, весьма легко опознаваемы: а с кем это мы еще в самолете-то сегодня летели?
Впереди гордо шествовали Степашка с Депешем.
Именно что не шли, а шествовали…
…Потому как над их головами гордо реял вручную (и явно на скорую руку, при помощи стопудово спижженой где-то простыни и прикупленного в ближайшей лавке баллончика с краской) изготовленный транспарант, из которого удивленное человечество могло познать, что, кроме американского президента, все мировое зло сконцентрировано в футбольном клубе ЦСКА…
Который за это дело должен сосать – непрерывно и не нагибаясь.
Причем, естественно, – у красно-белых.
Которые и являются вечными и неизменными чемпионами всего земного шара. По всем существующим в природе видам спорта, разумеется.
Ну и ваще…
Они еще и что-то скандировали непрерывно, подонки.
Жалко до нас не долетало.
Хотя мы – и так догадывались, что именно.
Группку постоянно старались поймать в свой объектив камеры британского телевидения и прочие фотографические папарацци. Слишком уж живописно они смотрелись на фоне всего остального митингующего скама, чего уж там…
Надо будет завтра подкупить местную прессу, полюбопытствовать, как-то сразу подумалось…
– Нормально, – завистливо вздыхает, отхохотав свое, Гарри. – Парни глумятся. Аж завидки берут, если уж совсем честно…
– А ты не завидуй, – досмеивается, продолжая нервно всхлипывать, Али. – Либо пошли паб искать скорее, либо вон, иди Депеша подмени. А то банкир наш, похоже, ща рухнет прямо на лондонскую мостовую, под неодолимой тяжестью мирового зла и так и не побежденного до конца зеленого змия…
– Это да-а-а, – уважительно тянет Гарри. – Сколько в нем плещется ща – я бы уже умер. Он еще в самолете, сцуко, прямо у меня на глазах, грамм семьсот убрал. Потом еще в Хитроу местным пивком догонялся, пока Даньку ждали. Да и после вряд ли остановился, знаю я его…
– Есть, есть еще люди в наших рядах, – вздыхая, резюмирует Али и поворачивается в мою сторону. – Учись, студент. Банкирский труд – нелегок и опасен. И – зело нервен, сцуко. Ну что, пошли пиво пить?
– Я в банкиры не собираюсь, – бурчу. – Я в МГУ учусь, на журфаке…
– О как! – Али смотрит на меня под каким-то новым углом. – Странно. Я почему-то думал, что ты какому-нибудь финансовому менеджменту обучаешься. Слишком уж, извини, не похож на человека творческой профессии. Что ж, жизнь тем и хороша, что постоянно открывается перед нами какими-то новыми гранями…
Я в ответ неопределенно жму плечами, и мы отправляемся дальше в поисках подходящего заведения.
…В пабе было темно, тихо и пустынно.
Как в настоящем английском пабе в самый разгар рабочего дня.
Я сразу направился к очень симпатичному на вид ломаному угловому столику, но Гарри почему-то меня остановил, мягко взяв за предплечье.
– Это не кафе, Дэн. Это паб. Здесь официантов – нет. Вернее есть, но они носят только еду. А пиво наливают у стойки.
Я подсмотрел, какой сорт заказали себе парни, и, уверенно выбрав именно его из многочисленных пивных «доек», попросил себе у худого как жердь рыжего бармена точно такой же.
Рыжий уважительно кивнул и налил.
Мы взяли бокалы – я обычную пинту, а Гарри с Али сразу устрашающего вида двойные – и только после этого плюхнулись за облюбованный мною столик.
Причем они начали с нескрываемым наслаждением хлебать из своих емкостей еще по дороге к столу. Я же, к счастью, сначала уселся и только потом сделал глоток из приятно холодящего руки пинтового бокала.
Блять!
Так вот какая ты, думаю, на вкус, настоящая ослиная моча…
Парни – ржали.
– Ты не переживай, – говорят. – Оно попервоначалу всем редкостным говнищем кажется. Потом привыкаешь…
– Угу, – отплевываюсь. – Цитатка есть такая. Про Ипполита Матвеича, который подарил дворнику очки. Они дворнику очень понравились. Только сначала он в них очень плохо видел. А потом привык и носил не снимая. Это я к чему… тьфу, блин… эта… может, я лучше простого светлого закажу?
Али неожиданно посерьезнел.
– А вот это ты напрасно сказал, парень. Даже – не то слово: «напрасно». А просто – глупо. Ты вот сейчас, только что, Ильфа и Петрова на память цитировал. А есть такие, что друг другу шутки Петросяна пересказывают. Так как ты считаешь, кого легче понять: Ильфа или Петросяна?
– Ну это, – смешиваюс, – Петросяна, конечно. Только его ведь не интересно. Для тупых…
– Угу, – продолжает, – для тупых. Вот только для того чтобы ты это понял, ты сначала должен был в Ильфовский юмор врубиться. Или, к примеру, – в Булгаковский. Про Хармса я вообще молчу, потому как не знаю, дорос ты до него или еще не дорос. Но когда дорастешь и врубишься, тогда поймешь, что это – еще смешнее. Но если дать Хармса человеку, который не хочет приложить определенный труд, чтобы врубиться, то он скажет: «Какая хуйня, дайте Петросяна». Сразу после Верки Сердючки. Или – перед ней, какая разница. Понял?
– Или еще пример, – неожиданно включается Гарри. – Для сабжа, который всю жизнь пил сраную паленую водку, любое французское или итальянское вино по-любэ сначала покажется долбаной кислятиной. И даже если у него появится бабло, чтобы это вино покупать и пробовать, но не будет желания разобраться, что же умные люди в этой кислятине находят, то он так и останется быдлом, ищущим в спиртном только удар по мозгу…
Я молчал.
Осмысливал.
А Али – просто подхватил у Гарри тему, как легкоатлет подхватывает у товарища по команде эстафетную палочку.
– Я, – говорит, – к примеру, не люблю французское вино. Мне оно кажется чересчур сухим. Я даже пьемонтские вина не очень люблю, предпочитаю фриульские и еще южнее. Но я имею право так сказать, потому что я понимаю кайф хорошего французского вина, просто – это не мой кайф, понимаешь? А вот какой-нить мутик, который сразу сказал: «Тьфу, кисло» – и теперь «не любит французские вина» и этим сильно гордится, – так он мутик и есть, и не фиг о нем больше разговаривать. Или если я пока не врубился до конца в классическую музыку, то это вовсе не значит, что классическая музыка – гонево. Это значит, что я в нее просто еще не врубился. Когда врублюсь, тогда и смогу сказать – мое или не мое. Но – не раньше.
– А то, что у тебя в бокале, это «Джон Смит», – усмехается Мажор. – В России ты его не найдешь, если только какой эрзац, проверено. Один из самых лучших сортов пива, от которого получают удовольствие хрен его знает сколько поколений людей. Просто попробуй понять, что они в нем находят, ок?
– Ладно, ты, студент, пока посиди тут, подумай, – смеется в ответ своему другу Али, – а мы с Гарри пойдем, еще по одной возьмем. И вот еще – я сам врубился во вкус эля только на третий приезд в Англию. Зато сейчас, была б моя воля, только его б и пил. А непривычные ощущения – так это он просто не газированный. Как любое настоящее британское пиво. Видел, как бармен качал? Само не течет…
…И – пошли к стойке, вполне собой довольные и умиротворенные.
А я остался за столиком и попытался сделать еще один глоток.
Не могу сказать, что мне очень понравилось.
Но пить вроде можно…
…А потом мы гуляли по Гайд-парку, и Гарри самозабвенно кормил с руки белочек специально купленными орешками. А у меня – слегка кружилась голова, чуть побаливали ноги, и уши еще будто кто-то ватой набил.
Видимо, и перелет сказывался, и просто – избыток информации.
Поэтому, когда мы уселись за столик в итальянском ресторане и Гарри заговорил с нами о моем предстоящем «золотом выезде», мне показалось, что он за это дело несколько несвоевременно принялся.
Но – что делать, что делать…
Хорошо еще, что он хоть дождался, пока официант откроет заказанную Али бутылку вина.
Мажор, кстати, выбор своего друга – более чем одобрил.
Попробовал, пожевал губами, сделал глоток, кивнул одобрительно и решительно развернулся в мою сторону.
– В общем, так, Дэн, – говорит. – Поддержка у тебя будет, даже не сомневайся. Глеб тут не случайно сидит, в том числе, как ты догадываешься. Условие одно: ты – на время, разумеется, – не участвуешь ни в каких силовых акциях, понял? И чтоб никаких мне: «Да я тут проходил мимо, вижу, наши парни дерутся, что я теперь, сторонкой обходить должен?». Должен! Если уж только совсем не прижмет. Или – если я сам тебе не скажу. Ни на дерби с конями, ни в Питере – нигде. Понял?
Али, гляжу, молчит, не вмешивается.
Не лезет в разговор лидера пусть пока что небольшой, но уже стремительно набирающей вес «фирмы» с пока еще рядовым бойцом.
Делает вид, что в окно смотрит.
Но на самом деле – слушает внимательно.
– Но… почему? – выдавливаю. – Какой смысл тогда в поддержке команды, если ты за ее честь вписаться не можешь?
Али хмыкает.
Гарри крутит пальцем у виска.
Али – вздыхает.
– Дурак ты, – говорит, – студент. Может быть, пока, а может, – и вообще по жизни. Если б Гарри просто рядовые бойцы нужны были, мясо для фестлайна, – он бы на тебя свое не самое плохое в этой жизни время не тратил. Вообще. В принципе. И я бы тут не сидел по его просьбе…
В этот момент улыбающаяся официантка приносит Гарри тарелку с карпаччо, а Али – отварную спаржу с сырным соусом.
Мне – ничего, я пиццу заказал.
И денег не так много с собой, да и вообще не понимаю я, честно говоря, в этих изысках.
Может, кстати, и стоит попробовать разобраться.
Не знаю пока.
Не уверен.
Гарри допивает свой бокал и просит официантку принести еще бутылочку такого же.
Потом смотрит прямо мне в глаза.
Ну и взгляд, кстати. Стены ломать можно, как тараном.
Да и понятно.
Лидерами группировок просто так не становятся.
Но я – выдерживаю…
– Реальный траблмейкер, – Гарри говорит медленно, как будто мучительно подбирает слова, пробует их на вкус, как только что пробовал заказанное Али вино, – может легко поднять, если ему это будет нужно, больше сотни реальных бойцов в течение получаса, пользуясь при этом только мобильным телефоном. Может в пять минут замутить беспорядки на любом стадионе любого города. Может продумать и организовать такую акцию, о которой назавтра будут писать все газеты любого сраного пердяевского местечка на всей территории Российской Федерации и по прочим говенным окрестностям. Может так просчитать подходы и отходы к месту стрелки с врагами, что, если что пойдет не так как хотелось, – то там все будет тихо, как на кладбище. И все это он может сделать так, что его не повяжут менты и не засветят на видео. Он уже будет в стороне, уйдет, как вода в песок, его никто и не вспомнит, понял? В лежании на больничной койке и сидении в ментовском обезьяннике нет никакой доблести. Вообще никакой! Случается, конечно, всякое, но – это либо прокол, либо дерьмовое стечение обстоятельств. Ведь если топ-бой окажется в ментовском обезьяннике, его оттуда по-любому будут вытаскивать. Деньгами, влиянием, прочими ресурсами. То есть кто-то будет реально и очень сильно напрягаться. А напрягать серьезных людей – это не есть хорошо, всасываешь? Ну а если надо, – он встанет в первую линию уличного боя, где его почти наверняка затопчут враги, но он будет кусать их за ласты, пока ему не вышибут последние зубы. Впрочем, это ты уже умеешь. А всему остальному – будешь учиться, усвоил? И – никаких силовых акций, вообще, по возможности, никаких драк, даже в совершенно не относящемся к делам движа кабаке из-за понравившейся девушки. Если догоняешь – кивни. Если нет – заканчиваем разговор и разбегаемся.
Я молчу.
Закуриваю сигарету.
Я все понимаю, это все правильно – то, что он говорит.
Но – оставаться без этого запредельного кайфа, без этого бешеного адреналина, бьющего в голову лучше самого клевого шампанского, без ощущения братского плеча рядом с тобой…
Без этого топота ног по темным кривым переулкам, без трясущихся рук, не могущих поднести огонек зажигалки к кончику сигареты, без самого первого, самого вкусного после удачного боя глотка пива…
Я докуриваю сигарету, от души прикладываюсь к бокалу с вином.
Оно горчит.
Гарри ждет, смотрит не отрываясь.
Я – закуриваю новую сигарету, поднимаю глаза и встречаю его взгляд.
Передо мной сидит и смотрит мне в глаза волк.
Умный, уверенный в себе, осторожный, матерый волчара.
Мне хочется быть таким же.
– Да, – говорю. – Мажор. Я все понимаю. Ты – старший. Я – согласен…
Али поднимает глаза от недоеденного блюда со спаржей, смотрит на меня искоса, кивает каким-то своим мыслям.
– Ну вот, – говорит, – и ладушки. А теперь, в ожидании горячего, можно и чего покрепче выпить. Например, граппы. Ты как, Гарри?
Гарри хмыкает, постепенно, прямо на глазах, оттаивая.
– Да я бы, – отвечает, зевая и потягиваясь, – вообще бы ща наебенился с превеликим удовольствием. Устал что-то как собака. Должность еще эта новая. Ну на работе. Начальник управления, не хухры-мухры. Мозгами понимаю, что надо. Карьера, мать ее так. Да и бабки совершенно другие. На порядок. А все равно, не будь семьи, которую кормить надо, с таким бы удовольствием всю эту байду на хер послал – ты даже представить себе не можешь…
– Почему это не могу?! – удивляется в ответ Глеб. – Еще как могу! Может, еще даже похлеще, чем ты, брат, думаешь…
И – машет рукой пробегающей мимо официантке…
…Обратно в отель мы добирались уже на кэбе.
Нет, идти, в общем-то, у нас еще получалось.
Но вот только как-то уж совсем медленно…
…В номере на соседней кровати жутко храпел абсолютно пьяный Степаша. Я вспомнил предостережения парней и решил, что они меня напрасно запугивали. Я сам сейчас в таком состоянии, что меня никакой храп не остановит.
Посмотрел на часы.
Надо же.
Еще всего три часа дня по-местному.
В Москве, соответственно, – семь вечера.
Вот что значит – вылетать ранним утренним рейсом, думаю. Еще вечером погулять по городу немножко успею.
Поставил на шесть будильник на мобильном телефоне, задернул шторы и – моментально отрубился.
Как будто в пропасть обрушился…

[dibase]

Глава 2
Лондон и Ливерпуль

…Просыпаюсь – темно.
Мучительно шарю рукой по тумбочке, пытаясь найти часы или хотя бы мобильник.
А вот те хрен.
Ну, думаю про себя, – мутик, ты для чего в Лондон летел?
Чтобы спать?!
На соседней койке неожиданно застонали.
Я приподнялся на локте и сквозь плотный сумрак сумел-таки разглядеть круглые, немного испуганные глаза Степашки.
– Слышь, – говорю, – Степ, ты не в курсе, сколько сейчас времени?
Он прокашливается, что-то ищет рукой на тумбочке.
Часы, наверное.
– К черту, – отвечает наконец, – эти подробности! Лучше скажи, в каком мы городе?
Я захрипел и начал шарить ладонью по стене в поисках выключателя…
…Времени, кстати, оказалось не так уж и много.
Полседьмого.
Мы со Степашей оделись и пошли вниз, в бар, приводить себя в порядок.
Хотя бы пивом.
Башка болела так, что я уже готов был мысленно согласиться с Али насчет того, что британский эль, по крайней мере, ничуть не хуже моего любимого чешского светлого. А, может, даже и лучше.
Если он – холодненький, а никакого другого пива в баре, к примеру, не имеется.
К счастью, – имелось.
Легкое и светлое.
Мы со Степашкой взяли сразу по три и после второй – заблаженствовали.
Его, кстати, на самом деле Толиком звали. А Степашка – это просто кличка такая, потому что он всех Степами зовет.
Он – не обижался.
Он вообще, по-моему, ни на что не обижался.
Я еще никогда в жизни не видел таких добродушных и по-хорошему оторванных людей.
Но боец, говорят, в свое время был весьма нефиговый.
Да и сейчас, пожалуй, если припрут к стенке, то под его колотухи лучше не попадаться.
На секторе его, по крайней мере, уважали.
А это, поверьте мне, – дорогого стоит.
Очень дорогого.
В каком он городе находится, кстати, Толик вспомнил, когда умывался. По типичным английским кранам, из одного из которых – совершенно отдельно – течет горячая вода, а из другого – холодная.
Я раньше об этом только читал, а он, оказывается, уже тут бывал.
Два раза.
Один раз – просто так, с женой. А второй – на выезде, когда «Спартак» проиграл «Арсеналу» на «Хайбери».
Ну и еще один раз – проездом, когда с «Лидсом» бились.
Но это, он говорит, – не считается.
А я-то, дурак, думал, что насчет «города» – это он просто прикалывается…
Когда мы допивали по третьей кружке, сверху спустился злой, помятый и похмельный не хуже нас Али.
– Ты уже здесь? – накидывается. – А что, блин, не разбудил-то?
Да.
Действительно косяк, думаю.
К счастью, выручил Степашка.
– Слышь, – говорит, – Степ. Ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю, но – хорош тут дедовать, на фиг. Давай лучше садись, пивка с пацанами попей, повспоминаем с тобой годы наши старые, золотые, – молодому, вон, на радость. Он и не видел, небось, такого никогда…
Али вздыхает, надменно улыбаясь сквозь явную головную боль.
Он что, думает – незаметно?
Да у него даже каждая волосинка на большой породистой башке вопиет ща о кружке пива и рассказывает об этом всем окружающим!
– Ох, – говорит, – Толь. И за что я только тебя, дурака старого, так люблю? Может, за то, что ты, как всегда, прав?
– О! – Степаша поднимает вверх указательный палец. – Вот именно! А еще – за то, что я хороший…
Они, кстати, оказались – ровесники…
А ведь – не скажешь.
Али выглядел по крайней мере лет на десять моложе.
И это – как минимум.
…А потом спустился Гарри и сказал, что ему звонили парни, они нас всех ждут в каком-то ресторане.
Пива он пить, кстати, не стал.
Опрокинул по-быстрому стаканчик виски, и мы поехали.
Ну а там – уж как водится.
Неплохо, что называется, посидели. До номера добираться пришлось – опять на полусогнутых.
Но – добрался.
Порадовало только одно: Степаша еще пока что где-то загуливал, а значит, засыпать доведется, слава Богу, – в тишине.
Храп у него, конечно, – просто запредельно громкий…
С этими мыслями и завалился спокойненько, даже зубы умудрился заставить себя перед сном почистить.
К сожалению, как выяснилось, – я рано радовался…
…Разбудил меня резкий, сильный и очень-очень злой стук в дверь.
Было такое ощущение, что долбили аж в четыре руки, причем давно и безнадежно.
Ни фига себе, думаю.
Пожар?!
Потоп?!
Или что?!
Степаша ключ, что ли, от номера потерял?!
Ну, судя по его состоянию, – неудивительно…
– Сейчас-сейчас! – кричу спросонья. – Минутку!
Натянул на всякий случай джинсы, включил настольную лампу, подошел к двери.
– Кто там? – спрашиваю.
– Конь в пальто! – отвечают из-за двери голосом Степаши. – Открывай, бля…
Но вот только почему-то голос этот доносится… э-э-э… как-то… э-э-э… снизу, что ли…
Ну ладно, мне не жалко, открываю.
…!
Мама!
Ну ни фига же себе, картина маслом!
Тело Толика висит в коридоре фактически параллельно земной поверхности, голова где-то как раз на уровне моего… гкхм… скажем так, – ниже пояса…
Штаны спущены фактически до коленей.
Впрочем, и неудивительно.
Потому как, пока его тащили по коридору, эти самые колени почти наверняка волочились по полу.
Куда же им, бедным, – в смысле, коленям, – еще деться-то, при живом-то весе тела явно прилично больше ста килограммов.
Кто волок?
А вот они стоят, красавцы.
Два совершенно огромных, мускулистых, налысо выбритых негра.
Я таких раньше только в голливудских фильмах видел…
– Хуль встал, пропускай! – подала неожиданно голос поднявшаяся по этому случая до уровня моего пупка голова Толика.
И – запела.
– Быва-а-али дни-и весе-е-елые… дальше ни хуя не помню… ой!
Это его негры на кровать бросили.
Где он немедленно и захрапел своим богатырским храпом.
А негры все так же молча развернулись и пошли.
Я кинулся за ними.
– Извините, – говорю, – господа. Но что случилось с моим товарищем?
Один из гигантов все-таки соизволил обернуться.
– Твой долбаный товарищ, – отвечает, – спал под нашей дверью, на коврике. И я еще пока не слышал, чтобы хоть один сукин сын храпел под моей дверью так громко, что у меня в номере стекла вибрировали. И еще, передай ему, чтобы он молился своему долбаному белому Богу или кому там еще у вас молятся, что мы с Сэмом не педики. Иначе одной целой белой жопой сегодня стало бы меньше, а он бы даже ничего не почувствовал.
– Ничего себе, – говорю. – Спасибо вам, парни. Но как же вы узнали, в каком номере он живет? Ведь он же ни слова не говорит по-английски!
– Это было непросто, – вздохнул второй гигант, и они величественно удалились.
Я подошел к окну, отодвинул шпингалет и закурил.
А Степаша перевернулся на другой бок и неожиданно перестал храпеть…
…Когда я на следующее утро рассказал эту историю Гарри и Али, они ржали – просто как подорванные…
Правда, недолго.
– Это еще фигня, – говорят. – Тебе еще повезло, что тебя с Герцыным в один номер не поселили. Он однажды у своего напарника контактные линзы выпил. Кстати, здесь же, в Лондоне, на «Арсенале»…
– Как это вообще, в принципе-то, возможно, – поражаюсь, – контактные линзы выпить?
– А вот так, – ржут. – Проснулся ночью с бодуна, сушняк долбит, до мини-бара ползти тяжело. Глядь, – а на тумбочке стакан стоит. Откуда ж ему, бедолаге, знать, что его товарищ туда специально на ночь контактные линзы положил? Что там Серега после этого на «Хайбери» разглядеть мог – просто ум за разум заходит…
Да, думаю.
Тогда – и вправду, наверное, повезло.
А может, просто хорошо, что у меня зрение нормальное?
Следующий день, кстати, оказался обычным туристическим днем, без каких бы то ни было особенных приключений.
Мы прокатились на знаменитом лондонском двухэтажном туристическом автобусе, потом на кораблике по Темзе.
Попили пива в доках, прошвырнулись по Пикадилли, покормили голубей на Трафальгарской площади.
Пообедали, по совету одного из приятелей Али, в довольно симпатичном пакистанском ресторанчике.
Словом – день как день.
А потом мне позвонила Лида, сказала, что у нее закончились занятия, она освободилась, и пригласила на обещанную экскурсию по вечернему Лондону. И мы после этого где-то часа четыре гуляли по городу.
Иногда даже – трогательно держась за руки.
…Лондона в тот раз я, правда, особо не рассмотрел…
Просто потому, что мне почему-то куда больше нравилось смотреть в ее сторону.
Она, как мне показалось, – тоже особо не возражала…
…Когда я вернулся в отель, Толик уже спал.
Храп, естественно, стоял такой, что можно повеситься. Но я-то уже, блин, знал, что с этим можно бороться!
Аккуратно перекатил его на другой бок – и все дела.
Не могу, конечно, сказать, что это было очень легко: эдакую тушу ворочать – это вам не в Интернете на основу выеживаться, – зато результат сразу же превзошел все, даже самые смелые, ожидания.
Тишина.
И только ровное детское сопение на соседней кровати, как будто приглашающее – давай-ка и ты ложись спать, старик.
Что я, собственно говоря, и сделал совершенно незамедлительно…
…Утро показалось мне в тот раз – каким-то ну совершенно удивительным. Как только проснулся – сразу перед глазами вчерашний день рисуется: город, река, площади, парни с пивом…
Лида…
Я открыл глаза и потянулся с улыбкой.
За окном номера – явно еще раннее-раннее утро. Второй этаж, окна открыты, а – тишина.
Солнышко через еще зеленые листья пробивается, лицо щекочет, как в детстве.
Казалось бы, – еще спи и спи себе в удовольствие, высыпайся.
А – не хочется.
Встал, оделся.
Почистил зубы в ванной комнате, умылся, причесался, вообще привел себя в порядок.
Бриться, смотрю, – пока не надо, я вообще редко бреюсь.
Где-то раз в неделю.
Батя смеется, что пока.
Посмотрим…
Я не комплексую по этому поводу, если честно…
Постоял у окна, посмотрел на улицу.
Солнечно.
Пустынно.
А пойду-ка я, думаю, – позавтракаю…
Спустился в ресторан.
…Нда…
То, что англичане называют завтраком, – добило меня окончательно.
Хорошая страна, отличный город, но, блин, как они могут это говно жрать-то?!
Надо, думаю, в бар выдвигаться, может там хоть чипсы какие со вчерашнего вечера остались, а то так и буду ходить голодным.
Захожу, – а там уже Али сидит, кофе пьет.
Свежий, гладко выбритый, подтянутый.
Запах дорогого мужского парфюма, оказывается, просто замечательно сочетается с запахами табачного дыма и свежесваренного эспрессо.
Словом, – не мужик, а загляденье.
Нда, думаю…
Позавчера, да и вчера – он совсем не таким был.
Что ж, делаем выводы…
– О! – говорит. – Привет, студент! Ты что так рано?
– Да вот, – жму плечами, – выспался…
– Я вот – тоже, – вздыхает. – Вчера, как только ты к своей террористке умчался, как-то сразу понял, что «немного устал», мягко говоря. Вернулся в отель, принял несколько даблов скотча и спать завалился. Даже пары страниц на ночь прочитать не сумел, а обычно без книги и не засыпаю. Такое вот мое личное снотворное…
Тоже заказываю чашку кофе, достаю сигареты, усаживаюсь за его столик.
– А Гарри, – интересуюсь, – что, спит еще?
– И не спрашивай, – смеется. – Они вчера куда-то «клубить» намыливались. Всем составом. А это – на всю ночь, даже не сомневайся. Я, когда проснулся, хотел было ему позвонить, но потом подумал, что быть посланным по матушке – удовольствие по-любому сомнительное. А ты что такой кислый?
– Да вот, – морщусь, – испортили настроение, сцуко. Ты еще на завтраке не был?
– Нет, – жмет плечами. – Я что, больной, в отельную тошниловку жрать ходить?
Потом хлопает себя по лбу, смеется.
– А, – ржет, – так вот что тебе настроение-то испортило. Да ты не переживай, брат. Сейчас кофе попьем и пойдем куда-нибудь в город, перекусим…
– Угу, – дуюсь, – перекусим. Время семь часов утра, город – мертвый…
Глеб смеется.
– Это, – говорит, – если не знать, где искать. Те же самые «Хард-рок кафе», к примеру, как раз в семь и открываются. И одно из них, если мне склероз не изменяет, как раз в десяти минутах неспешной ходьбы от нашего отеля. Завтраки там, кстати, вполне приличные – яичница с беконом, фасоль в томатном соусе, сосиски нескольких видов, тосты. Только со спиртным засада. Британия – страна традиций, раньше и позже определенного времени – ни-ни. Но у меня как раз на этот случай фляжечка в кармане притаилась. Небольшая, конечно, но нам с тобой на двоих вполне хватит. Нам же не напиваться, а так – слегка здоровье поправить за завтраком. Ну как, идем?
– Пей кофе скорее! – злюсь. – А то сейчас слюной изойду…
…В «Хард-рок кафе» мне, кстати, и вправду понравилось.
Фотографии на стенах, антураж, еда.
Официантки прикольные.
У них даже что-то типа веранды нашлось, чтобы сидеть вроде как на улице, воздухом дышать.
Все-таки – Гайд-парк рядышком.
Можно сказать, – прямо под боком.
Вот туда-то, в смысле, на веранду, мы с Али немедленно и взгромоздились.
Съели по паре сосисок, по яичнице с беконом, выпили по стакану свежевыжатого апельсинового сока.
Сидим, потягиваем по очереди виски из его фляжки, запиваем кофейком, сигаретками дымим, разговариваем.
Хорошо.
– Тебе, гляжу, Лондон понравился? – полуутверждает-полуспрашивает.
– Угу, – отвечаю.
– А что именно понравилось, понять не пробовал?
Задумываюсь на секунду.
– Наверное, пробовал, – говорю честно. – Но все равно так и не понял…
– Это хорошо, – улыбается. И – молчит.
– Чего хорошего-то? – удивляюсь в ответ.
– А то, – смеется, – что своей башкой думать начинаешь. А не тянешь, типа, «песню акына» – что вижу, то и пою.
Теперь я молчу. Оцениваю.
– Согласен, – признаю. – Кажется, начинаю. А тебе чем Лондон нравится, ты уже решил?
– Решил, – смеется. – Только сформулировать не могу. Это ж ты у нас – будущий шакал пера и волк ротационных машин. Куда уж нам, скромным предпринимателям…
– Угу, – кривлюсь в ответ. – Если я молодой, то, что я, совсем дурак? Думаешь, мне Инга не говорила, кто ты по основной специальности, коллега?
– О как! – кривится уголком губ. – Значит – говорила. Это, признаться, хорошо, что она еще с кем-то обо мне разговаривает. У нас с ней непросто сейчас, парень. Очень непросто. Разберемся, конечно, надеюсь, но пока что-то хреново получается…
– Да? – удивляюсь. – А со стороны – лучше не придумаешь.
– Так то – со стороны, – вздыхает. Отхлебывает из фляжки, передает мне и вынимает из пачки очередную сигарету.
Сколько же он их в день выкуривает, интересно?
Я бы уже, наверное, умер.
– Нуда ладно, – опять вздыхает, глядя, как я прикладываюсь к фляжке. – Наши с ней траблы – это всего лишь наши траблы, нам самим их и решать. Разберемся. А в Лондоне мне больше всего нравятся три вещи: свобода, имперский дух и чувство собственного достоинства. Причем, мне кажется, Данил, все эти три вещи, как бы это сказать, – очень между собой взаимосвязанные…
– Это как это ? – интересуюсь.
– Да очень просто, – опять вздыхает в ответ. – У меня вообще что-то в последнее время появляется ощущение, что такие нежные цветы, как свобода и чувство собственного достоинства, только и могут расти, что в тени империи. Пусть даже и бывшей. Такой, к примеру, как Британия. А как только этот самый имперский дух из города выветривается, так сразу куда-то пропадают и свобода, и чувство собственного достоинства. Примеров – как блох на бобике. Взять тот же Париж или Санкт, простите, Петербург, не к ночи будь помянуто это убожество…
Я усмехнулся, припоминая, что неслось с террасы основы во время последних игр с питерской бомжатней.
Процитировал по памяти.
Угу, забудешь такое…
– «Мы к вам – приедем! Мы вас – отпиздим! Мы в рот ебали! Вонючий Питер!»
Он в ответ только засмеялся, отобрал у меня фляжку, взболтнул, убедившись, что виски еще достаточно, и только после этого сделал солидный, даже по моим меркам, глоток благородного напитка.
– И это, – говорит, – тоже, Дэн. Безусловно. Враги есть враги. Так что приедем мы к ним – обязательно. А ты в курсе, что мы с «зенитчиками» отнюдь не всегда врагами-то были? Отнюдь…
– Да, – жму плечами, – что-то слышал. На секторе болтали, что когда-то чуть ли не в союзниках ходили.
– Не просто «в союзниках», Данил. В единственных союзниках! Только мы и они, представляешь, а вокруг – ничего, кроме ненависти? Они когда из Питера на матч приезжали, мы их по своим квартирам разбирали. А они – нас. Откуда, по тем временам, у нищих-то студентов деньги на гостиницу? У меня, бывало, на полу, вповалку, в однокомнатной клетушке человек по пять-семь ночевало. А потом…
– А что – «потом»? – спрашиваю. Интересно же.
Живая история движения.
– Да хрен его знает, – вздыхает. – Теперь уж и не разберешься, что на самом деле поводом послужило. Вроде как двоих наших парней в Питере положили, вот «Флинты» и накрыли в ответку их моб, ничего толком не подозревающий. Жестко накрыли, чего уж там. По-взрослому. Они по-другому не умеют. А они говорят, – что парней, вроде как, не били, их, типа, какая-то гопота по бытовухе опиздюлила. Гопоты, знаешь, – везде хватает, они, по идее, нести ответственности за всю ленинградскую гопоту не могут. Да не в этом дело: не это бы случилось, так что-нибудь другое, тут дело – не в поводе. Повод – дело десятое. В причине…
– А что причина? – спрашиваю.
Даже про виски забыл и про кофе, давно остывший.
Он усмехается.
– Причина… причина где-то глубже, Данька, я об этом много думал. Меня вот, к примеру, сейчас от Питера – просто тошнит, мне там иногда на физиологическом уровне хуево становится. А по молодости – я его очень любил, очень. Друзей масса. Прыгнешь на поезд, ночь проспишь на верхней полке – и тусоваться. Не одна компания, так другая. Можно без предупреждения. Просто так: здрасьте, это я приехал. Билет – семь рублей плацкарт, десять – купе. По студенческому билету – пятьдесят процентов скидки, так что – сам считай. Но не в этом дело: мне там хорошо было, весь город наизусть знал. А сейчас – плохо. Почему?
– Ну, – спрашиваю, – и почему? Молчит.
Вздыхает.
– У меня, – говорит, – только одна версия есть. И не факт, что справедливая. Понимаешь, тогда никто – ни мы, москвичи, ни сами питерцы – не сомневались в их столичном статусе. Даже в армии Москва и Ленинград всегда по принципу землячества объединялись. И по фигу, где там Политбюро ЦК КПСС заседает, нам-то до них какое дело. Есть они вообще или передохли там все от старости. А вот в начале девяностых в Питере что-то сломалось, и он почему-то почувствовал себя глубокой, глухой провинцией. Может быть, тот самый имперский дух, о котором мы с тобой говорили, куда-то испарился. Хрен его знает куда. Дух, он дух и есть. Субстанция нематериальная. А следом за ним и чувство собственного достоинства куда-то отправилось. Зато свободы – хоть жопой ешь. Но понимаешь, Дэн, свобода – инструмент тонкий. Для того чтобы им владеть, нужна определенная квалификация. И хотя бы элементарное понимание того, что свобода вашего кулака заканчивается там, где начинается мое лицо. Иначе – вполне возможна обратка, уж не обижайтесь, пожалуйста. И – пошло-поехало. Ненависть к Москве. Зависть. Разделение. И приезжать туда сразу как-то расхотелось. Вроде и камни те же, и дворцы, и фонтаны. Ну, может, слегка пообшарпаннее, но это – такая фигня. А – все. Все не такое. Неправильное…
– Так, думаешь, – наклоняюсь вперед, – здесь не только в футболе дело?
Он усмехается.
– Футбол, околофутбол, Данька, – это все только следствия. Мы как-то с Ингой решили по сельской Англии на машине прокатиться, очень уж ей все это интересно было. Ну, приехали в Уэльс, остановились в сельской гостиничке между Ньюпортом и Кардиффом. Инга сразу же спать завалилась, намаялась машину вести – ты же знаешь, если есть такая возможность, она вообще никого за руль не пустит. А я решил пивка попить в сельском пабе. Есть у них там, в Уэльсе, один сорт, «Ред Дрэгон», давно попробовать хотелось. Пришел, попробовал – понравилось, разумеется. Сижу, кайфую. А за соседним столиком – дедок местный тоже в одиночестве. Туристов нет, не сезон. Ну и разговорились. Кто, что, откуда? Ну и выясняется, что он уже почти полвека за «Кардифф» фанатеет, ты знаешь наверняка эту команду, в первой лиге у них сейчас бьется. Хулиганские мобы – едва ли не самые свирепые по всей Британии. Так вот. – «Как, – спрашиваю, – отец, околофутбол-то у вас есть до сих пор? Ну, в смысле, – дерутся?» – «О-го-го, отвечает, – еще как дерутся! В городе везде камер видеонаблюдения понавешали, так они по паркам забиваются, по пустырям, еще где-нибудь. И – месятся, как с цепи посрывавшиеся». – «А что, – спрашиваю, —кто главные враги-то у вас ?» А про себя думаю – ну наверняка, «Миллуол». Два таких моба в одной лиге! Угу. Щаззз. Называет какую-то местную пердяевку, из деревни по соседству, я о ней и слышать-то не слыхивал. Ничего не понимаю. «И давно это у вас, – спрашиваю, – началось? Ну, вражда с ними, в смысле». И, знаешь, Дэн, что он мне отвечает?
– Что?
– «Да хрен его знает, – говорит, – парень, когда это началось. Но вот футбол тогда еще – точно не придумали…»
Задумываюсь.
Осмысливаю.
– Значит, – интересуюсь, – так думаешь?
Он в ответ только усмехается, криво и не по-доброму:
– Я не «думаю», Дэн. Все гораздо хуже. Я – знаю…
Молчим, курим. Я вздыхаю.
– А вот мне, – говорю, – Питер нравится. И я думал, что вражда – это только на клубном, ну, на футбольном уровне. А так – хороший город, красивый. Что, серьезно, все так далеко зашло?
Он кивает.
– Очень далеко, Данька. У них уже некоторые профессора в местном универе даже начали под все это хозяйство идеологическую базу подводить. Правда, не коренная питерская профессура, конечно. Те для такой байды – слишком брезгливы, в хорошем смысле этого слова. Лузеры, неудачники из еще более глубоких пердяевок, слетающиеся сейчас в Питер, как мухи на говно. Или, что еще хуже, – на труп бывшего имперского центра. Типа, Москва – это не Россия и никогда ею не была. И москвичи – никогда русскими не были, а были – московитами, москалями, угнетателями братских народов: русского, белорусского и украинского. И вообще, «русский» – слово плохое, потому как все народы обозначаются именами существительными, а «русский» – имя прилагательное. И хорошо бы – эту Москву ликвидировать, заодно со всею империей, а само слово «русский» заменить на какое-нибудь другое. Например, поляки очень хорошее слово для русских используют – «русин». Ну и исходя из этого – Питер и запад России необходимо направить в Европу, потому как населены они не москалями, а русинами, то есть настоящими европейцами. Сибирь – отдать «ограбленным» сибирякам вместе с газом, нефтью и прочими недрами. А москали – пусть подыхают в бессильной ярости и нищете, проклятые угнетатели…
– Они что, – икаю от удивления, – совсем, что ли, охуели? Ты не придумываешь? А то как-то – слишком на фантастику смахивает. Причем, херовую. Хотя слово «русин» – красивое, мне нравится…
Смеется.
– Я тебе, если не противно, могу их книжки дать почитать. Немалыми, кстати, тиражами изданные. Узнать бы еще, блядь, на чьи деньги…
Киваю головой, морщусь:
– А ты-то, Глеб, на хер себе голову этим говном забиваешь? Что, делать больше нечего?
Он опять усмехается.
– Ты что, – говорит, – так и не понял, Данька? Они – не говно. Они – враги. Да, пока мелкие, «шавочные». Да, они не делают погоды нигде, даже в том же Питере. Но даже таких – надо знать… гкхм… не могу сказать, что в лицо… лицом это образование назвать затруднительно… Но все равно – надо. Хотя бы для того, чтобы понимать, что это за хуерга такая за пятки прикусывает…
Делает глоток виски, аккуратно, под столом, передает мне фляжку.
Под столом – это потому что смешливая официантка в это время несет нам очередные стаканы свежевыжатого сока и черного как смоль горячего кофе-эспрессо. И в этот самый момент у меня неожиданно звонит телефон.
Кому это я, интересно, в такую рань понадобился?
Поднимаю трубку.
Лида.
– Привет, – говорит, – Данька! А у нас – одну пару отменили, а вторую я и прогулять могу. Хочешь, встретимся?
Я смотрю на Али, тот улыбается и машет рукой.
Типа, – все слышал. Давай, парень, рви когти. Потом договорим.
– Конечно, хочу! – радуюсь. – Скажи только, куда подъезжать!
– А ты где сейчас ? – спрашивает.
– Я? В «Хард-рок кафе» завтракаю, у Гайд-парка.
– О! – радуется. – Тогда и не надо никуда подъезжать, просто подходи к центральному входу, я там через минут двадцать буду, погуляем.
– Уже, – глупо улыбаюсь в телефонную трубку. – Уже лечу!
Убегая, я заметил, что Али подзывает официантку, видимо, чтобы заказать еще одну чашечку кофе.
Сколько же он их пить-то может?
Сгорит ведь на фиг.
Не хотелось бы…
Жалко его просто.
И его, и Ингу.
Она его все равно любит, что бы он там не думал и не говорил про их «непростые отношения».
Уж я-то это – точно знаю.
А кому еще об этом знать, если не мне?
…На следующий день я опять проснулся в семь утра, но это уже было не самопроизвольное радостное желание, а элементарная жесткая необходимость. Автобус в Ливерпуль отходил от отеля в самом начале десятого.
Жесть, однако.
Мне-то еще – ничего, я уже в час ночи благополучно спал, причем – почти трезвый.
А вот остальным…
Смотреть на эти рожи, с непосильным трудом погружающиеся в мягкое нутро автобуса, было, скажем так, – весьма жалостливо.
Ну, думаю, – это ненадолго.
Еще бы.
Почти у каждого в сумке чего-нибудь да звякало…
Али с Гарри, Стакановым, Егором и примкнувшим к ним топовым хулиганьем начали лечение еще до приезда автобуса, прямо в холле гостиницы.
Пивком.
Когда я подошел поздороваться, мне тоже тут же сунули бутылочку.
Видно, как «своему».
Взял, разумеется, хотя мне, в общем-то, и не требовалось.
Зато над страдающим Степашкой – поглумились всласть, с оттяжечкой. Рассказывали и какое вкусное пиво, и какое холодное, и как оно льется по пищеводу, и как проясняет голову.
Все ждали, когда же попросит.
Не-а.
Кремень.
Пришлось угощать так, без предварительных условий…
Степа бутылку взял в руки с достоинством, но выпил все-таки одним глотком, не отрываясь.
Тут же дали следующую.
Уж больно прикольно было наблюдать за простым человеческим счастьем…
Наконец Толя отдышался.
– Слышь, – говорит, – Степы, – ты, ты и ты! И еще – ты!!! Я же, блин, – в долгу не останусь, запомните! У меня в сумке – четыре литровых «Гжелки» с Москвы припрятаны! Кремень! Ну как четыре… пять, конечно… одну заначить хотел… не для себя, для вас же волков… хотя… правильно, что не заначил… а то – было семь, хотел шесть взять… вчера… блин, не удержался…
Народ ухохотался…
Мне, кстати, именно со Степашей в автобусе сидеть выпало. Ничего страшного, даже совсем наоборот.
Хозяйственный мужик, чего уж там.
Он, оказывается, кроме водки еще и хлебушка черного с самой Москвы заначил, и сало с горчицей, и огурчиков баночку.
– Не первый раз, – говорит, – на выезд еду. Вон Али, зараза, знает, не случайно место по соседству всегда отхватывает. Ну как по соседству. В соседнем ряду. А то, слышь, Степа, я, когда выпью, так иногда становлюсь уж очень заебистым. Хотя ты уже привык. Правда, Али?
– Угу, – отвечает Али, зажевывая очередной стопарик Степашиной водки кусочком черного хлеба с ломтиком сала. – Но люблю я тебя не за это, совесть ты моя вечно пьяная…
Я с наслаждением выпил водки с мужиками, сходил в задние ряды – потихоньку покурить в приоткрытое окошко (чтоб водила не заметил курящих, там парни специально хитрым образом флаги развесили, да и курили аккуратно, по одному). После чего устроился поудобнее и стал смотреть на проносящуюся мимо окон автобуса сельскую Англию.
Она оказалась именно такой, какой я ее себе и представлял.
То есть – скучной.
Я полюбовался на нее еще с полчасика, повертелся еще немного в кресле, повспоминал вчерашние прогулки с Лидой, помечтал, опрокинул предложенный стопарик, откинул голову на подголовник и уснул.
Проснулся уже в Ливерпуле от вполне себе ощутимых толчков уже солидно набравшегося Толика.
– Слышь, Степа, – говорит, – какой-то ты хлипкий мне попался, как я погляжу. Вставай, блин, приехали уже на родину «Биттлз» и современного футбольного фанатизма, не к ночи он будь помянут, блин, на фиг. Время пивком подзаправиться, пожрать слегонца, да на стадио…
Я потянулся и посмотрел в автобусное окно.
Бас заруливал на стоянку.
Над кирпичным промышленным и мрачным Ливерпулем, то затихая, то опять усиливаясь, шел мелкий противный дождь.
В этом городе вообще все было плохо.
Все.
Без исключения.
И не стихающее, пробивающее «непромокаемую» ткань ветровки холодное сито дождя.
И не смолкающее, радостное и слаженное пение скузеров на «Энфилде», начисто перепевших и переоравших наш «гостевой» сектор.
И пиво в пабе.
И еда в ресторане.
И не лезущая уже в горло Степашина водка.
И издевательские аплодисменты скузеров нашей террасе на выходе со стадио.
И – самое главное – страшные, позорные «5:0», издевательски сверкающие сквозь плотную стену льющейся с неба воды, – на электронных табло легендарного стадиона «Энфилд Роудс». И – начисто втоптанная, закатанная отлаженным ливерпульским катком в зеленый, идеально ровный газон честь великой команды.
Я плакал.
Мне было дико стыдно, – но я плакал.
Молча.
А потом оглянулся вокруг – посмотреть, не заметил ли кто моего позора, и вдруг увидел, что я – не один такой. Прямо надо мной на террасе стоял один из тех людей, чей авторитет в «мясном» хулиганизме абсолютно непререкаем.
По крайней мере, для таких, как я – абсолютно точно.
Он заметил, что я смотрю на него и криво, болезненно усмехнулся:
– Не обращай внимания, парень. Это дождь. Это всего лишь дождь…

Глава 3
Межсезонье

Больше в этом году на выезды я не катался.
И опустошение было дикое после «Энфилда», и денег надо было на следующий год подкопить.
Ну и постараться «хвосты» в универе подчистить так, чтобы на следующий год поменьше напрягаться в этом плане.
Да и в зачет «золотого выезда» путешествия этого года пойти никак не могли, – что тоже свою роль сыграло, если честно..
Он, «золотой», «по году» считается.
Нет, были, конечно, вялые мысли пробить Валенсию, куда усиленно звал Гарри, или Волгоград, в котором мы все-таки оформили бронзу.
Но быстро проходили.
И дел до черта, и игра команды что-то не радует.
Я учился, крутился в поисках денег, ходил на стадион, свято соблюдая требование Гарри избегать силовых акций, переписывался и перезванивался с Лидой.
Ну и время от времени, если была такая возможность, – общался с Гарри, Али и другими парнями, с которыми познакомился на выезде.
Особенно мне была интересна компания Гарри и Глеба, разумеется.
И пообщаться, и потусить, и подучиться кой чему у них мне бы совсем не помешало.
Да и жгли они так, – при случае, разумеется, – что мои ровесники скромно курили в сторонке.
Первая, блин, лига.
Если не вторая…
Ну и, – это если уж совсем честно, – то уже сам по себе факт общения с этими людьми прилично добавлял мне авторитета в моей, скажем так, повседневной компании. Там, поглядев на все эти дела со стороны, меня все чаще стали подтягивать для решения каких-то внутренних вопросов, проблем, просили рассудить, если шли какие-то междусобойные косяки.
Вообще-то – мне это нравилось.
А кому не понравится, если душой не кривить?
Только тем, кому этого авторитета не видать, как своих ушей на прыщавой таблице.
Ну и прочим апездолам.
Правда, помимо приятной стороны «почета и уважения», все это хозяйство несло в себе еще и вполне приличную кучу весьма качественных геморроев.
За все, увы, надо платить.
Причем – по полной программе.
Причем – не когда-нибудь завтра, а здесь и сейчас.
Такая вот нехитрая философия…
Словом, к общению с этими людьми я – стремился.
Но – не злоупотреблял.
Если с такими парнями станешь чересчур назойливым – враз сострунят. Вот и старался: держаться поблизости, но ни в коем случае не надоедать.
Вроде как – получалось.
Так все и продолжалось, ровным счетом до девятого ноября, до «снежного дерби» с конями.
Я в тот день крепко приболел: еще с вечера слег с высокой температурой и на стадион пойти не смог, наблюдая, в результате, этот позор российского футбола по телевизору.
Было, блин, на что посмотреть.
Угу.
Нормальный пример «честной игры» для подрастающего поколения, ничего не скажешь…
А Гарри с парнями еще к тому же – вечером после игры под раздачу попали.
Под ментовскую.
Есть там, в курирующем фанатские дела спецуправлении МВД, такой майор, ярый фанат конюшни, чего не только не скрывает, но всячески всегда выпячивает. По всем конским праздникам для него, для суки серой, специальный «виповский» стол накрывают. Так вот, нет для этой мрази, для этого взбесившегося от собственного величия быдла большей радости, чем «при исполнении» по каким-нибудь мясным щщам как следует приложиться.
И ничего ты с этим дерьмом в ответ не сделаешь, он же в форме.
В клетку-то никому не хочется лет на несколько загреметь, как бы парни ни храбрились.
А тут еще и Али со своими «корочками» помощника-кого-то-там, не раз парней выручавшими, в командировку усвистал.
Вот майор и разошелся.
Нет, никого не убил, разумеется.
И – даже не покалечил.
Но унизил прилично.
И в результате семнадцатого числа вместо стадиона мы собрались в пабе: посмотреть там по телику ничего не значащий матч с лужниковским «Торпедо» и заодно – обсудить, как нам жить дальше.
Кстати, – так ничего и не решили.
Единственное более-менее рациональное предложение, исходившее, если мне память не изменяет, от Олигарха и Мосфильмовского, – снять побои и пустить дело на майора «по инстанции» – было напрочь отметено из-за вопиющего отсутствия желающих быть «потерпевшими».
Как правильно кто-то из парней сказал: «И западло, и палево, и не факт, что сработает».
Причем, отказался от этой темы и сам Мосфильмовский, а ведь ему тоже в тот раз от подручных майора весьма некисло досталось.
Вот так вот и просидели весь вечер, злясь и на весь мир, и друг на друга.
Но больше всего, естественно, – на конявых…
Да еще и мясо слило педовцам 0:1.
Хоть и в равной, хоть и в никому не нужной игре – ни вверх, ни вниз в турнирной таблице двинуться мы уже не могли, вне зависимости от результата.
А все равно – проигрывать неприятно.
К тому же в последнем туре…
Теперь некоторым, у кого бабла лишнего до фига, оставалось только съездить в пустую «турпоездку» в Валенсию, и – здравствуй, межсезонье.
Но расходиться после матча все рано не хотелось, и мы вчетвером: Гарри, Али, Депеш и я – ломанулись в клубешник на Пушкинскую – пообщаться, да и зажечь, как следует, если получится.
Не получилось.
Увы.
Слишком настроение было кислое.
Депеш вообще скоро свалил, сославшись на какие-то завтрашние неотложные семейные дела, а мы плавно переехали в близлежащую кофейню – потрепаться немного за жизнь, да и разойтись, каждый в свою сторону.
Гарри заказал на всех по чайнику хорошего черного чая и по двойной порции вискарика.
Типа, – «отвальную» за Валенсию проставил, он из нас троих один туда собирался.
У Али – дела, мне – просто не до этого.
Да и Гарри туда скорее винчика вкусного попить собрался да на город посмотреть, а не команду поддерживать.
Ну если только – так, заодно.
Нечего там поддерживать, если честно.
Та-а-ак обосрались…
Нет, я все понимаю: и команда молодая, и Егор не в порядке, и Сычев иудой оказался, но – нас-то так за что?
Мы-то, фанаты, – в чем виновны?
Мало ездили, мало дрались за честь клуба, мало глотки за команду на террасе рвали?
За что?!
Нуда и хрен с ними со всеми…
Сейчас уже – поздняк метаться, может на следующий сезон что замутят реальное. Там всего-то пару-тройку позиций усилить надо да Романцева подшить, а то пьет, говорят, больше положенного.
Посмотрим…
А пока – все, аллее.
Сезон закончен.
Вот и сидим в кофейне, кайфуем, виски пьем, чайком балуемся, но уже – даже и говорить-то особо не о чем.
Тут-то мне Али свое предложение и озвучил.
Непростое, конечно, но – один хрен, приятно, когда о твоих траблах кто-то еще, кроме тебя самого, задумывается.
– Ты, – спрашивает, – вроде говорил, что на журфаке учишься?
– Угу, – отвечаю, настораживаясь. Будто он сам не помнит.
А когда Али вот так вот издалека подъезжает – жди второго слоя под каждым невинным вопросом.
А то и третьего.
Непростой человек Али.
Ой непростой.
– И как учеба? – интересуется.
Жму плечами неопределенно, а сам усиленно в голове масло гоняю, типа: что ему, бля, может от меня понадобиться-то?
– Да я не об этом, – морщится, соображая, что я напрягаюсь. – Время-то свободное остается?
– Да есть немного, – опять жму плечами. – Не было бы, с вами бы тут не сидел, чего непонятного…
– Вот и ладненько, – кивает. – А то я тут думал, чем тебе с «золотым выездом» помочь, не деньгами же. И неправильно их предлагать, и сам не возьмешь. «Золотой» нужно самому мутить, своим трудом, исключительно.
Киваю.
Это так.
Это Али очень хорошо понимает, у него у самого два или три «золотых» пробито, давно уже, правда.
Но – какая разница когда.
Главное – они есть, и вся недолга…
Значит, понимает.
– И, – чешет переносицу, – появилась тут у меня мыслишка одна. Вроде – вменяемая. Ты говорил, тебя на журфак потому и понесло, что сочинения писать нравилось, так?
– Так, – соглашаюсь. Он кивает.
То ли моим словам, то ли каким своим мыслям.
Непонятно.
– Из всех наших «золотой» в этом году будет пробивать только Мосфильмовский, но у него и без тебя забот выше крыши…
И – опять соглашаюсь.
Мосфильмовский – фанат по образу жизни, на нем – вся инфа в Интернете, организаторские дела, общение с командой – его игроки воспринимают.
Короче, если на него еще и меня «повесят» в виде общественной нагрузки – это вообще вилы.
Да и к тому же он немного «лицом движа» работает, а «лицу» палиться на связях с хулиганьем слишком сильно не стоит.
Мало ли чего.
Согласен.
– Поэтому, – говорит, – тут вот какое дело. Ты ведь знаешь, каким я бизнесом занимаюсь?
– Знаю, – киваю, – что-то с издательскими делами связанное.
– Ну, – морщится, – не совсем, конечно, с издательскими. Скорее – с медийными. Но связей в разных СМИ, в общем, хватает. Так что могу поговорить с людьми, тебе оформят редакционные «корки». В штат при этом, разумеется, никто тебя зачислять не будет, будешь числиться внештатником. Но «корки» будут – вполне реальные, спецкоровские. Как тебе идея?
– Идея, – задумываюсь, – вроде как неплохая. И от ментов отмаз, если чего. Тра-та-та, «редакционное задание», все дела. Должен погрузиться, извините, иначе не получается. Красиво. Вот только один меня вопрос мучит, Глеб Георгиевич. Точнее, – вру. Два. Первый – на фига это тебе самому-то надо? И второй – что я должен буду для редакции делать, ведь – буду, да? А то что-то беспокойно мне. Слишком много сказок про бесплатный сыр слышал, видимо… Али усмехается.
– Значит, – не веришь никому? Даже нам с Гарри? Похвально. Вернее, это, конечно, не очень хорошо, но пока жизненного опыта не хватает, – лучше уж так, чем потом каждый раз плакать, обжегшись…
Допивает свой виски, подзывает взглядом официантку:
– Еще три двойных, пожалуйста. И лезет в пачку за сигаретой. Гарри молчит.
Что ж, тогда и я – подожду, послушаю.
– Но в этот раз, – говорит, выдыхая первые клубы дыма, – насчет меня и, кстати, насчет Игоря – все чисто. Просто хочется помочь. Ну, может быть, если потом когда-нибудь поднимешься и так сложатся обстоятельства, – поможешь уже ты. В свою очередь. Но это – очень уж «дальняя» схема, смысла ее обсуждать вообще нет ни малейшего. Во-первых, слишком много «если» и «когда». А во-вторых, – ты и так придешь, если мы позовем. Иначе бы мы с тобой тут не разговаривали…
Затягивается еще раз и гасит сигарету в пепельнице.
– А вот в редакции, естественно, «захотят», тут ты прав. Каких-то материалов, какой-то информации. Не бесплатно, разумеется, хотя гонорары на том уровне, на котором ты придешь, – это совсем копейки. Вот если выезд как командировку сумеешь хотя бы пару раз за сезон оформить – это, конечно, удача. По принципу экономии, только не маши руками. Я их даже «поддавить», если что, чуть смогу, наверное. Ну а что писать можно, а что нельзя – ты и сам знаешь. Все-таки не мальчик с улицы, а боец из фестлайна, не вчера на свет родился.
Задумываюсь.
– А что за издания? – спрашиваю. Али жмет плечами.
– Еще не знаю, – говорит. – Не спортивные, это точно. Своих людей у меня там нет, да и фанаты, как класс, их меньше всего интересуют. Может – мужские какие, может – молодежные. Или обычные, новостные. Какие-нибудь, не из первого ряда, ты там, извини, старик, – и на фиг не нужен, своих вьется, хоть отбавляй. Но и чтоб на слуху, иначе смысла в ксиве редакционной вообще никакого нет. Подумать надо. Время пока есть. Тут, самое главное, – это твое решение: надо это тебе или как…
– Поня-а-атно-о-о, – тяну время, украдкой поглядывая на Гарри.
Он-то что молчит, как воды в рот набрал?
А давай-ка я у него об этом впрямую спрошу!
А что?!
Топ-бой он или не топ-бой?
С кем мне еще советоваться-то?
– Игорь, – спрашиваю, – а ты что по этому поводу думаешь ?
Он аж чуть виски не подавился, который в тот момент прихлебывал.
– Я… а… – говорит, – это… думаю, что нормально… а что?
– Да нет, ничего, – удивляюсь. Гарри, наконец, собирается.
– Просто не понял, что от меня требуется, – говорит.
Делает еще глоток виски, крутит башкой удивленно.
Затягивается сигаретой.
– Тьфу ты, – усмехается, – что-то совсем о чем-то своем задумался. А так – нормальная тема.
– Лично я здесь подлянок не вижу, – добавляет решительно.
Что-то, думаю, – ты здесь темнишь, вожак.
Нуда ладно.
После разберемся.
А пока – наши интересы вполне совпадают.
Я же, думаю, в конце концов, даже если и подпишусь на эту историю, – никому ничего обещать не собираюсь.
Или – собираюсь?
Уже самим фактом своего согласия?
Типа, – вот те рыбка червячок, а под ним укрыт крючок?
…Надо будет поразмышлять на досуге…
Но не сейчас.
Сейчас – пора соглашаться.
– Знаешь, – говорю, – Али. Тема интересная. Если поможешь с этим – буду обязан. Реально.
Он удовлетворенно кивает…
Где я все-таки подставился-то, а?
Не в том дело, что неправильное решение принял.
Решение – по-любому правильное.
Просто интересно…
…Первое предложение от Али я получил в начале декабря. Какой-то молодежный журнал, вроде как цветной и популярный, интересовался футбольной и околофутбольной тематикой.
Али мне вечером по этому поводу позвонил:
– Съезди, пообщайся завтра, – говорит. Но голос какой-то не сильно уверенный. Я ему так прямо и сказал.
Он вздохнул.
– Сам завтра увидишь. Вроде и тематика у издания нормальная, и редактор профессиональный, и вопрос им этот интересен, как, в принципе, любая молодежная альтернатива, и денег хватает. Но…
– Что «но»? – спрашиваю.
– Да так, – усмехается, – нет, брат Дэн, в этом мире совершенства…
– Ну если так, – усмехаюсь в ответ, – то завтра съезжу, посмотрю.
…В любой редакции, в принципе, бывает шумно.
В этой – был пиздец.
Какие-то девушки с огромными накладными ресницами в платьях «имени бабушки, идущей в первый класс» с белыми передничками и в грубых ботинках от «доктор Мартинс».
Юноши с жизнерадостными радикально-зелеными ирокезами.
Жеманные молодые люди в декоративных кожаных косухах на голое тело с подведенными черным цветом глазами.
Хиппующие, волосатые и явно давно немытые мужики в курилках…
И дамы с ними.
Гкхм.
Соответствующие.
Весело.
Я здесь в своих модных, дорогих и нарочито не бросающихся в глаза шмотках, с аккуратной короткой стрижкой, под бейсболкой с натянутым на самый нос длинным сломанным козырьком – выглядел как минимум марсианином.
Или даже – нет.
Аккуратно переступающим на мягких лапах, настороженным в своем одиночестве, пугающимся людского гама степным волком…
Послонялся немного по коридорам, послушал разговоры и вышел из здания, так и не зайдя в указанный Али кабинет.
Звоню ему по телефону, соплю в трубку.
– Это ты, что ли? – интересуется. Ага.
Будто он на определитель сначала не смотрит, прежде чем трубу взять. Миллион раз наблюдал.
– Я, – отвечаю.
– Ну и как? – спрашивает.
– Ты, – говорю, – прав, Глеб. Нет в этом мире совершенства.
– Понятно, – усмехается. – Я почему-то так и думал. Но почему бы и не попробовать. Ладно, жди. Если еще какой вариант нарисуется – сообщу…
…Следующий его звонок был совсем другим. Я как раз на лекции в универе сидел, сессия скоро.
– Привет, – выдыхает. – Говорить можешь?
– Ну, – отвечаю, – с трудом. На лекции сижу…
– Тогда, – командует, – коротко. И можешь не отвечать, чтобы не отвлекать трудолюбивое студенчество. Сейчас берешь ручку и бумажку, пишешь один телефон. Потом под любым предлогом оттуда, с этой своей лекции, сваливаешь. Звонишь по этому телефону, прыгаешь в свою тачку и валишь вверх по Тверской. Человека зовут Игорь, он редактор отдела информации. Пропуск на твое имя уже заказан, так что не тяни, он человек занятой. «Корочки» его редакции для тебя – что-то типа депутатской неприкосновенности. Честь менты, конечно, отдавать не будут, нет у них никакой чести, но и в обезьянник запирать поостерегутся по-любому. Но – не злоупотребляй, понял? А если понял, тогда – давай, действуй…
И – произносит название газеты. После чего я понимаю, что он – прав. Охранная грамота.
Нет, это, разумеется, не «Файненшл Таймс».
И – даже не «Гардиан».
Обычная российская желтая пресса, можно даже сказать, – таблоид.
Правда, с нереальным тиражом и авторитетным еще с мохнатых советских времен брендом.
– Еду, – говорю, – прямо сейчас. Немедленно. Давай, диктуй телефон и адрес редакции…
– Пиши, – усмехается. – Я ему тогда сейчас еще раз на всякий случай прозвонюсь…
…А вот эта редакция была уже совершенно другой.
Длинные, узкие и обшарпанные коридоры.
И – кабинеты, кабинеты, кабинеты.
Если по этим коридорам кто и передвигался, то исключительно бегом, как в армии. Один раз, кстати, мимо меня промчалась на совершенно нереальной скорости такой удивительной красоты девица с тяжеленными папками под мышкой, что я сначала даже присвистнул, а потом обернулся и еще долго смотрел вслед обтянутой узкими джинсами попке.
Ну ни фига себе, думаю, какие в этом заповеднике звери имеются.
А все-таки – нравится мне здесь или не нравится?
Не знаю.
Не понял еще, наверное.
Нужный мне кабинет нашелся в самом конце коридора. На двери был приколот листок с написанным от руки текстом.
«Если ты уверен, что тебе сюда – стучи. Нет – иди на хуй».
Оригинальненько, ничего не скажешь. Я постучался.
– Да, – говорят из-за двери. – Входите.
Войду, чего уж там.
Вот раз, и – вошел.
– Здравствуйте, – говорю. – Я от Глеба. Тот самый…
– Ну тогда присаживайся, тот самый, – отвечает сидящий за единственным столом в кабинете мужик. – Не мельтеши.
Я присел.
Сидим, смотрим друг на друга.
Странный мужик, кстати.
Неопределенного цвета мятый трикотажный свитер, такого же неопределенного цвета волосы.
И возраст тоже ни фига не поймешь: то ли тридцать, то ли все пятьдесят.
Редкие крупные зубы, очки с сильными диоптриями, за ними маленькие, острые, злые кабаньи глазки.
Тот еще тип, короче.
Наконец, он не выдержал.
– Нда, – говорит. – Вроде, по внешнему виду, вполне приличный парень. Лицо хорошее. И со стержнем. И за каким хером ты только сюда приперся? Спокойная жизнь надоела? Ну ладно, рассказывай, что умеешь.
– А ничего, – отвечаю честно, – не умею. На третьем курсе учусь, на журфаке. Но это не в счет.
– Ответ, – хмыкает, – засчитывается за правильный. Ну тогда просто расскажи, только предельно честно, зачем Глеб тебя сюда прислал. А я – сравню. С его версией – это раз, со своими впечатлениями – это два.
Нормально, блин.
Но, что делать, – пожал плечами и начал рассказывать.
Он дослушал до конца, потом крякнул.
– Совпадает, – говорит. – Bee совпадает. Не могу только понять, хорошо это или плохо. Глебушка, я гляжу, в людях пока разбираться еще не разучился. Понять бы еще, какую игру он тобою сыграть хочет. И мною, старым дураком, заодно. Нуда ладно, со временем все встанет на свои места. Куришь?
Утвердительно мотаю башкой вверх-вниз.
– Ну тогда, – разрешает, – кури. И я с тобой. Только учти, вообще-то курить у нас в редакции запрещено. В смысле – в кабинетах запрещено. Главный сам бросил, вот и долбанулся на правильном образе жизни. Поэтому курю здесь – только я. Ну и те, кому я разрешу. Почему, понимаешь?
– Потому что вас некем заменить, – говорю утвердительно.
Он кивает.
– Умный мальчик. Ладно, ксиву я тебе сделаю. Штатного сотрудника. Даже зарплату будешь получать, как корреспондент отдела информации. Правда, – совершенные копейки, один раз девочку в кафе сводить не хватит. Ну так ты и не за деньгами сюда пришел. Теперь – что нужно от тебя. От тебя нужна любая, подчеркиваю, – любая информация, которая может представлять интерес для газеты. Основная специфика, естественно, – ваши фанатские дела. Петардой выбило глаз менту – интересно. Милиция избила малолетнего фаната – сюда. Пьяные болельщики трахнули восьмидесятилетнюю старушку – тем более. Да. Еще. В стукачи тебя не вербую, если считаешь, что информация закрытая, не сообщай. Или, еще лучше, – сообщай, но говори, что информация – закрытая, тогда дальше меня она не уйдет. Но и остальное – тоже не пропускай. В смысле, если увидишь что-то интересное, но с вашей футбольной спецификой не связанное. Ценность информации определяю только я. Я, а не ты, понятно? Если к тому же еще сумеешь два предложения на бумаге свести вместе – вообще хорошо. Гонорары у нас не очень высокие, но платят исправно. Да и командировки, о чем Глеб отдельно просил, смогу тебе оформлять. Только не надо ничего фантазировать, мы хоть и желтая пресса, но минимальная этика у нас есть, понятно? Киваю…
– Да, и еще…
– Аккредитацию от газеты я тебе сделаю, как бы отдел спорта при этом не вонял. Но пользоваться ты ею не будешь. Или – в самом крайнем случае. Потому что мне нужен взгляд изнутри, а не из ложи прессы…
Снова киваю.
– Дальше – все зависит только от тебя. Согласен?
…Я опять кивнул. Он мне понравился…
– Вот и хорошо, – вздыхает. – Приходи перед Новым годом, заведем на тебя трудовую книжку, все оформим, как положено. Писать как будешь, под псевдонимом, наверняка?
– С сектора и по околофутболу, – киваю, – только под псевдонимом. А так, если что интересное попадется, – могу и под своей фамилией.
– Разумно, – кивает. – Денег в нашей помойке хрен заработаешь, но имя, какое-никакое, приобрести можно еще пока. Вполне. Водку пьешь?
Жму неопределенно плечами. А кто же ее не пьет?
– Тогда закрой дверь на ключ. Да, думаю, – не проблема.
Когда вернулся – на столе уже два пластиковых стаканчика.
А на закуску он яблоко разломил.
Угу, блин.
Он меня что, проверяет?
Идиот.
Его б на выезд какой, не очень дальний, в сидячем фанатском вагоне как-нибудь выписать.
Да чтобы состав… гкхм… помолодежней.
Выпили.
– Ладно, – говорит, – все будет нормально, беги. Телефон у тебя мой есть, через неделю звони, начнем оформляться. Если не сможешь дозвониться, звони Глебу, он меня разыщет. И еще. Постарайся быть с ним поосторожнее…
– С кем «с ним» ? – уточняю.
– С Глебом, разумеется, – говорит он чуть раздраженно.
– А почему? – включаю дурака я.
– Потому что он – волк. Старый, хитрый, битый жизнью волчара, который ничего в этой жизни не делает просто так, понял?
Хмыкаю.
Закуриваю сигарету, разгоняя ладошкой дым.
На этот раз уже – безо всякого его разрешения.
Один раз разрешил, достаточно.
Он хмыкает в ответ, внимательно наблюдая за моими действиями.
– Да, – признается наконец, – недооценил. Глебушка действительно в людях по-прежнему хорошо разбирается. А я, кажется, старею. Ты с ним одной породы. И даже уже не волчонок. Интересно будет за вами понаблюдать лет через несколько. Где только вот вас производят, на каком конвейере…
– А на террасе, – ухмыляюсь. – В смысле, на фанатском секторе. А мне вопрос можно задать?
– Валяй, – усмехается.
– Вы Глеба за что-то ненавидите, верно? Он хохочет.
Наконец снимает очки и утирает выступившие от хохота слезы.
– Я, – смеется, – Глебушку не ненавижу. Я его очень люблю, это один из моих лучших друзей. Но это вовсе не значит, что у меня есть по отношению к этому персонажу хоть какие-нибудь иллюзии…
– А еще один вопрос можно? – говорю.
– Давай, валяй, – смеется. – Предыдущим ты меня здорово позабавил.
– Вот вы говорите: он волк, я – волчонок. А кто тогда вы?
– Я? – он вздыхает. – Я – обычный старый газетный хорек, ничего более…
Я несколько секунд вглядываюсь в его слегка одутловатое лицо, в его маленькие злые глаза за толстыми диоптриями.
– Вы, – говорю, – врете, Игорь. Вы – никакой не хорек. Вы точно такой же волк, как и Глеб, только лучше него маскируетесь. И еще – у вас, похоже, разные охотничьи территории…
Он неожиданно резко перегибается через стол и пристально смотрит мне в глаза.
– Слушай, – говорит, – парень. Тебя Данила зовут,так?
– Так, – соглашаюсь.
– Так вот, – говорит, – Данила. Если вдруг выяснится, что ты еще и умеешь писать, то за свою карьеру можешь быть совершенно спокоен. Потому что по всем ступенькам карьерной лестницы я проведу тебя лично. И еще буду очень внимательно присматривать, чтобы ты, не дай Бог, не споткнулся. Это – в моих силах, отвечаю.
– Еще бы, – хмыкаю, – я уже понял, кто у вас тут все решает. Не удивлюсь, что если и за главного редактора…
Он опять усмехается.
– Ладно, – говорит, – давай еще по стаканчику и проваливай. Мне еще сегодня работать надо.
Что мы и делаем.
Но уже в дверях он меня неожиданно окликает.
– Постой!
Я останавливаюсь.
– Ты только одну ошибку, – говорит спокойно, – совершил, Даня, в своих логических построениях. Она несущественна для наших с тобой отношений, иначе бы ты уже вылетел отсюда с пинком под зад и никогда бы тут больше не нарисовался. Но – существенна для твоего миропонимания. У нас с Глебом – не разные охотничьи территории, тут ты ошибся, и здорово. А может, и – просто забыл, что волки обычно охотятся не по одиночке, а именно стаями…
Я, помню, еще долго стоял у двери и шумно глотал воздух.
А он уже совершенно про меня забыл и увлеченно шуршал своими бумагами.
А может и делал вид, что забыл, но уж очень это у него здорово получалось.
Я вышел, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не беспокоить и не отвлекать реально занятого человека.
Нда, думаю.
А ведь я еще и вправду «волчонок».
Или как там еще волчат в народе называют?
Кажется, – «щенок»?
…Первую свою статью в газете я опубликовал, кстати, сразу после рождественских каникул.
Ну как – статью…
Через два дома от нас у какой-то котельной прямо перед Новым Годом трубу прорвало, с кипятком.
Ничего необычного, в общем-то.
Ну, пока техники рюхались туда-сюда, там даже небольшое озерцо натечь успело – веселое такое, парящее.
А какая-то тетка, проходя мимо, поскользнулась, да и села в это озерко, прямо на задницу.
Ошпарилась, конечно, в больницу увезли.
Звоню Игорю: «Может быть интересно?» – спрашиваю.
– Угу, – отвечает, – попробуй изложить, с подробностями. Техников там порасспрашивай, врачей, к самой тетке в больничку сгоняй.
И – давай сюда.
Ну я и развернулся.
Накатал страниц семь машинописного текста, свидетелей нарыл, с начальником котельной интервью сделал, в котором он рассказал об изношенности оборудования и о том, что подобное может хоть завтра в любом районе Москвы повториться и с куда более печальными последствиями.
Кучу фотографий на цифровик сделал.
Вот только с теткой прокол вышел, отказалась она со мной разговаривать.
У нее, оказывается, муж в командировке был, а она к мужику знакомому шла, Новый год с ним справлять в романтической обстановке.
Ну и все такое.
Муж и раньше, говорят, об этом мужике догадывался, а теперь бабе и вовсе выписываться из больнички некуда.
Выгнал нах.
Так что ей в тот момент не до интервью было, совсем…
Что уж тут поделаешь.
…Оформил я, короче, все подобающим образом, отнес в редакцию.
Игорь – восхитился.
– А что? – говорит. – Вполне проходимо. Жди…
Жду.
После Нового года материал выходит.
За моей подписью.
Угу.
Лучше бы и не ждал…
Два абзаца.
Один про то, как херово вместо веселья в самый любимый народом праздник оказаться на больничке по вине идиотских служб правительства Москвы. А второй – о том, что не хер ходить по мужикам, когда муж в командировке, тогда и жопу не обваришь, на московском снежку случайно поскользнувшись.
И название жирным шрифтом: «Женщина в Тушино в Новогоднюю ночь вместо ложа любви попала на больничную койку».
И – сделанная мной фотография дымящегося и парящего озерца на фоне индустриального пейзажа.
А-фи-геть!
Морду ему, что ли, набить, этому Игорю? Или не стоит? Да фиг с ним…
А потом ко мне ребята в универе подошли, во время сессии.
– Привет, Дэн, – говорят. – Это твоя заметка про телку обварившуюся?
– Ну, – отвечаю.
– А как в газету пролезть удалось? – спрашивают.
– Да просто, – жму плечами. – Фигли мне туда пролезать, если я в ней работаю.
И показываю им ксиву.
«Специальный корреспондент отдела информации».
Ага.
Стуком выпавших челюстей – понаслаждался, врать не буду…
Хорошо, думаю, что я с самого начала с Игорем того…
Не погорячился…
…Сам я, кстати, тоже Новый год встретил… так себе, мягко говоря…
К Гарри на дачу, где собиралась «старшая» основа, ехать постеснялся, хоть, вроде, и зазывали.
А на фиг?
Взрослые мужики, многие с женами, фигли я там буду круги нарезать, как неполноценный, думаю.
Пошел к Никитосу.
Договорились объединиться и зажечь.
У него предки куда-то на юга свалили, вот он бардак на квартире и учинил. С песнями и дикими половецкими плясками.
Половина рейсеровской тусы, молодое мясное хулиганье, какие-то телки, водка, пиво, экстази, травка, танцы под рейв, порнуха по видео, групповой трах в ванной комнате…
Часа в два ночи мне стало скучно, и я свалил, чтобы не напрягать ни себя, ни кампанию. Пришел домой, выпил с родителями шампанского, посмотрел телевизор, пошарил в Интернете и заснул.
А проснулся уже – в новом году.
В том самом, в котором мне и предстоял «золотой выезд»…

[dibase]

Глава 4
Лида

Я его, кстати, решил начать еще в межсезонье. У команды были сборы в Турции, потом там же – товарищеский турнир «Анталия Кап».
Часть наших парней решила пробить это мероприятие, ну и потусовать там заодно на солнышке.
Я и намылился с ними.
Но – не вышло.
Потому что как раз в это время в Москву приехала Лида.
Навестить родителей во время каникул, как она сказала.
Правда, в аэропорту ее почему-то родители не встречали.
Встречал я.
Подозреваю, что так все и было задумано…
Потому что когда мы приехали к ней, и я помог донести вещи на седьмой этаж, там уже был накрыт стол, открыто шампанское и нервно курил у окна папа. А мама суетилась у духовки, допекая последнюю порцию любимых Лидой домашних пирожков с картошкой и капустой.
И это при том, что квартира была – Лидина, подаренная ей отцом на совершеннолетие. А сами родители жили отдельно, за городом, – то ли в Барвихе, то ли где еще, я так и не разобрался.
Моему появлению они, кстати, нисколько не удивились.
Полагаю, были предупреждены.
Нда-с…
Нуда ладно…
Папа пожал мне руку, назвался Андреем Евгеньевичем, предложил сигарету и пристально посмотрел в глаза.
Ну вот, думаю, и познакомились.
…За обедом Лида в ответ на расспросы все больше улыбалась и молчала, разве что кивая изредка. И внимание ее предков, что естественно, постепенно переключилось на мою скромную персону.
Разговор большей частью крутился вокруг учебы, родителей и увлечений. И если по первым двум пунктам программы я сделал ее родакам предельно четкий и обстоятельный доклад, ибо, как понимаю, – соответствовал, то по третьему, разумеется, скромно и стыдливо промолчал.
Ну его в баню, этот самый третий пункт.
А то еще выгонят на фиг и к Лиде охрану приставят, чтобы таких отморозков, как я, от нее гоняла.
Девушка все понимала и от этого улыбалась все ехиднее и ехиднее.
Ну погоди.
Отольются кошке мышкины слезки…
Потом Андрей Евгеньевич вяло поинтересовался насчет моих планов по трудоустройству.
Я в ответ постарался как можно равнодушнее пожать плечами.
– А я уже работаю, – поджимаю губы и чешу, подражая манерам Али, переносицу средним пальцем левой руки. – Просто так учиться – скучновато получается…
И говорю название газеты.
– Ого! – поднимает он брови. – На третьем курсе? Молодец! И какие темы вас, молодой человек, больше интересуют: политика, экономика, культура?
– Да пока, – теряюсь, – все больше об ошпарившихся кипятком тетках писать приходится…
Он усмехается, жует нижнюю губу, поднимает глаза в потолок, закуривает.
– В каком-нибудь другом случае, – говорит, – я бы, наверное, сказал, что кому-то и этим нужно заниматься. Но – не в этом. Хотя бы потому, что этот случай касается и меня с моей дочерью. Впрочем, вы, Данила, производите впечатление человека крайне целеустремленного, поэтому я почему-то уверен, что на ошпаренных женщинах вы не остановитесь…
И они как-то чересчур по-быстренькому засобирались сваливать.
– Ну, – спрашиваю, закрывая за ними дверь, – и на фига тебе весь этот концерт по заявкам?
Жмет хрупкими плечиками, улыбается.
– Я тебе говорила, – прищуривает правый, таинственно мерцающий изумрудным светом глаз, – что я домашняя девочка и «зубрилка»? Говорила? Ну тогда принимай меня такой, как я есть. Или – не звони мне больше, хорошо?
– Как же, – теряюсь, – я могу тебе больше не позвонить-то?
– Ну вот видишь, – улыбается и легонько касается губами краешка моего рта. – А теперь – ты тоже иди, Данька. Я устала смертельно после перелета, не хочу, чтобы ты видел, как я расклеиваюсь. Только позвони мне завтра обязательно. Встретимся, погуляем, сходим куда-нибудь, хорошо?
– Хорошо, – вздыхаю и, как-то уж очень неуклюже облапив ее точеную фигурку, целую в висок, где под светлыми волосами бьется-пульсирует маленькая голубая жилка. – Позвоню, обязательно…
…На следующий день мы встретились, погуляли по пушистой, заснеженной Москве, попили кофе в маленьких кафешках у Патриарших прудов, потрепались с моими знакомыми парнями, заскочили к ее подруге. А ночью поехали смотреть «дрифт», это такая гонка по снежным дорогам, в Мытищи.
Рев форсированных движков, громкая музыка, яркий свет фар.
Я подумал, что ей это должно понравиться.
Там-то мы и встретили Ингу, она тоже погоняться приехала. Вылезает из своей навороченной «бэхи» – черноволосая, светлоглазая, длинноногая, в короткой летящей дубленочке.
У меня при виде ее как всегда дыхание перехватило.
Но уже не так сильно, как прошлым летом.
– Привет, – говорит, – Данька. Давненько не виделись. А это кто? Твоя новая девушка?
– Угу, – мнусь, – Лида.
– Приятно, – смеется, – познакомиться. Ну ладно, я помчала. Поки-поки. Позвони мне как-нибудь.
Я закурил.
– Это кто? – спрашивает Лида. Жму плечами.
– Инга, – говорю.
Лида вздыхает:
– Красивая…
И что-то мне в ее голосе – ну совсем не нравится.
Смотрю на нее, улыбаюсь.
– Да, – говорю, – Инга – очень красивая. Только это совсем не то, что ты подумала. Она жена Али. Ну Глеба. Помнишь, в Лондоне?
– Это такой сухой сильный мужик? – спрашивает. – Интересный такой, ехидный? Ну взрослый уже, шутил все время?
– Ага, – улыбаюсь.
– Ну тогда понятно, – успокаивается. Ничего-то тебе не понятно, думаю.
…Через два дня, бродя по Москве, мы уже увлеченно целовались.
На морозе.
А – по фигу…
А потом она опять уехала в Лондон.
Ей там еще три года учиться, вот ведь, блин, незадача.
Правда, звала приезжать в любое время.
А что?
Виза-то английская у меня в паспорте есть, она у них полугодичная ставится.
Если удастся решить вопрос по деньгам, влегкую можно как-нибудь туда к ней смотаться на выходные.
К тому же и Лондон мне, честно говоря, очень понравился…
…Ну а пока что оставалось – учиться, подтягивать хвосты, пописывать что-то время от времени для Игоря в газету (он даже иногда мне специальные задания давать начал) и ждать начала сезона…

Глава 5
Саратов. Кубок России

…Все оговорили пятнадцатого марта, на первом матче чемпионата. В принципе, его тоже можно было считать «гостевым», в смысле – «выездным», но что это за выезд: на стадион ЗИЛ, что на улице Восточная города-героя Москвы.
В смысле, – где, как и когда встречаемся, оговорили.
Так что – и билеты на самолет, и гостиница были забронированы заранее.
Али постарался, респект ему за это.
…А на самом матче открытия мы сгоняли очень неприятную нулевую ничейку с «Торпедо-Металлург», от которой даже во рту, казалось, оставался какой-то поганый кисловатый привкус поражения…
И, почему-то, – очень нехорошие предчувствия…
…Нуда и Бог с ним.
Сезон только начинается, успеем еще разбежаться по чемпионски-то. Бронза прошлого года – не уровень для «Спартака».
Ой не уровень…
…Вылетали из Домодедово. Вечером во вторник.
Матч на Кубок играли в среду.
В четверг – домой.
Короткий, можно сказать, – разминочный выезд начала сезона.
Но состав выехал такой, что – э-ге-гей.
Тушите свет, сливайте воду.
Соскучились парни по футболу, ничего не скажешь. Аэропорт «Домодедово» был просто переполнен знакомыми щщами, а сколько еще народу рвануло в Саратов на поездах и на автобусах…
Ну, думаю, – что-то будет…
Видимо, подумал вслух, потому что проходивший мимо полузнакомый сабж из КБУ нервно заржал и поправил:
– Почему, – говорит, – так пессимистично, Дэн? «Думаю»… Будет, обязательно будет! Там, где мы, – всегда праздник! Ну как праздник…
И, похихикивая, двинул дальше…
Я – только вздохнул ему вслед.
А что мне еще оставалось-то…
Сам такой.
Усмехнулся, достал мобильный, набрал Али.
– Да, – говорит, – слушаю.
– А вы где? – интересуюсь.
– Поднимайся на второй этаж, – ржет. – Не промахнешься. Ты зарегистрировался, кстати?
– Угу, – говорю, – зарегистрировался.
– Ну тогда не еби мозг и поднимайся скорее. Парни уже там, а я с минуты на минуту буду.
– Хорошо, – вздыхаю. – Подымаюсь…
В небольшом магазинчике на втором этаже усиленно закупали виски и коньяк Гарри с Депешем.
Рядом маялся тоскою Степаша. Али пока еще не было.
– Ну бля, парни! – горестно вздымал руки вверх Степа. – Ну на фига вы еще-то берете да еще эту дрянь нерусскую! У меня, я ж восемнадцать тысяч раз говорил, ночью и в дождь, вся сумка водкой забита!
Но если Гарри, может, еще и колебался, то Депеш был – просто неумолим и беспощаден:
– Бери, не пизди. Не пропадет твоя водка, и ее выжрем…
И продавщице:
– И еще вон ту бутылочку «Чиваса», пожалуйста…
Продавщица, за раз выполнившая недельный план по спиртному, суетилась как подорванная… Наконец парни остановились.
– Может, – говорит Гарри, – еще пожрать чо возьмем? Без закуси-то непросто будет, думаю…
– О, – Депеш поднял вверх указательный палец, – пожрать – это тема! Девушка, дайте еще шоколадку какую-нибудь…
Подошедший в это время Али только головой покачал.
– Пиздец, – говорит, – похоже, городу Саратову.
Я мысленно согласился.
Но долетели, в общем-то, без эксцессов.
Ну не считать же таковыми тусклые лица удивительно некрасивых стюардесс пердяевских авиалиний и их угрозы вызвать ОМОН сразу по приземлению.
Ага.
ОМОН они вызовут.
Кто-то из старших, я не разглядел кто именно, на минуту-другую скрылся в их отсеке, дал, как я потом узнал, двести долларов, – и лица некрасивых девушек тут же стали добры и приветливы, а на такие мелочи, как курение в туалетах, они и вовсе перестали обращать какое-либо внимание.
Эх, Россия…
Но настроение все равно было настолько хорошим, что даже когда какой-то прилично поддатый придурок-командировочный из Питера начал объяснять пьяному в говно мясу, каким великим клубом является их «Зенит» и почему он просто обязан стать чемпионом именно в этом году, то ему даже табло набок не свернули.
А просто предложили дождаться конца апреля и игр на Кубок Лиги, когда мы к ним приедем.
Обязательно приедем!
Гыыы…
Как говорят в Интернете, – смайлы по вкусу…
Так, с шутками и прибаутками, и долетели. Погрузились в такси и отправились в гостиницу, продолжать.
Дальше я, честно говоря, слабо помню.
Какой-то боулинг, потом клуб.
Танцы.
Девки какие-то местные, очень красивые и удивительно тупые.
Беда.
Потом вроде Али засобирался в гостиницу и я попросился с ним в такси.
Дальше – провал.
Даже не провал, провал он у шпионов бывает.
А у меня просто – чпок – и отключился.
…А включился уже утром, в номере, поверх одеяла. Совершенно голый, но почему-то – в носках.
Кстати, от холода-то как раз и «включился».
Замерз на фиг.
Залез под одеяло, выкурил, стуча зубами, сигарету и снова заснул.
…Когда я проснулся во второй раз, за окном уже вовсю светило солнце и жутко хотелось пива.
Глянул на часы – мать моя женщина, уже одиннадцать.
Пошел, кое-как умылся, почистил зубы, оделся, причесался и подошел к окну: выкурить сигарету и позвонить парням по мобильному.
Вид из окна центральной и самой дорогой гостиницы города Саратова был такой, будто по городу недавно отбомбилась немецко-фашистская авиация. В размере – не меньше дивизии, по-любому.
Или как там у них еще крупные авиационные соединения называются?
Сразу припомнился вчерашний страшный обшарпанный аэропорт, особенно дико выглядевший в контрасте с холеным, недавно перестроенным «Домодедово». Поразительно, думаю, подтрясываясь от лютого бодуна, – как это они еще своего губернатора до сих пор на первом попавшемся фонарном столбе не вздернули.
Я б лично, наверное, не удержался.
Особенно с похмелья.
А жить в этом городе и не пить – просто нереально.
Мозг взорвется.
Без казяф.
Достаточно один раз в окошко выглянуть, и все сразу понятно.
А тут сидит лощеный синюшный упырь, весь увешанный золотыми цацками, – с утра до вечера в телевизоре, который я сдуру включил зачем-то.
Вещает о счастливой народной жизни…
Тьфу, блин…
Особенно, кстати, вчера в аэропорту поразила надпись, сделанная по трафарету красной нитрокраской прямо поверх обшарпанной и обветшалой грязно-серой стены того, что у них называется «залом ожидания».
«Добро пожаловать в столицу Поволжья».
И – восклицательный знак.
Ага.
Столица.
Верх цинизма на самом деле, мне так кажется…
Нуда ладно.
Докурил сигарету, набрал Гарри.
– Вы где? – спрашиваю.
– А, Дэн, проснулся! – орет радостно в трубку. – Мы в ресторане «Буратино». Любому таксисту говори, довезет незадорого. Он у них тут, похоже, единственный круглосуточный. Только учти – мы уже в дрова…
– Что-то у вас, – удивляюсь, – сегодня уклон какой-то… деревообделочный…
– Мы на выезде, сынок, – ржет. – На первом в сезоне! Ты хочешь сказать, что за это не стоит выпить?!
– Сказать, – ворчу, – ничего не хочу. А вот выпить – хочу. Очень.
– Ну так и приезжай! – радуется. А что тут скажешь?
Железная логика.
Пошел еще раз умылся, проглотил две таблетки пенталгина, чтобы унять лютую головную боль, выкурил еще одну сигарету.
И – потихоньку потащился вниз.
Вот сейчас, думаю, поймаю такси, доберусь до парней, похмелюсь как следует.
Может, жизнь и наладится.
Доехать до «Буратино» у меня, однако, так и не получилось.
Потому как внизу, в холле гостиницы, меня ожидал небольшой сюрприз – в лице уютно расположившихся в креслах Серхио и Никитоса.
– А вы тут на фиг? – трясу башкой. – Или это не вы, а у меня белая горячка начинается?
– Мы, мы, – радуются. – Вот, решили проверить, что за кайф ты в этих своих «выездах» ловишь. Загрузились в поезд и приехали. Вот сидим, тебя ждем. Какие-то парни, твои знакомые, сказали, что ты еще не выходил. А так – чего тут ехать-то. Да к тому же у Никитоса как раз пара девчонок знакомых в этом городишке под руку подвернулась. Ну, как под руку…
– Что ж, – смеюсь, – не позвонили-то, идиоты? Я б пораньше спустился.
– А сюрприз хотели сделать, – жмут плечами. – Мы тут, кстати, пивничок хороший рядом с гостиницей обнаружили. С воблой. Пошли?
При одной мысли о пиве с воблой у меня аж во рту пересохло.
– Ведите! – ору. – Немедленно!
И только после того, как во мне уже заплескался добрый литр пива, я вспомнил, что меня парни, в общем-то, совсем в другом месте ждут.
И давно уже.
Даже звонить как-то немного страшновато…
Подумал и набрал номер Али.
Он постарше, чем Гарри, поспокойнее.
Проще объясниться будет, думаю.
– Привет, – говорю.
– Отсоси у красно-белых. Мы к вам приедем, мы вас отпиздим. Ты кто, сынок?
– Я, – отвечаю осторожно, – Данила. А это ты, Глеб?
– Это не Глеб. Глеб в говно, – четким голосом докладывают в трубке, – курит на улице с Олигархом. Это Стаканов.
– Привет, – говорю, – Макс. А Гарри есть неподалеку?
– Гарри еще в большее говно, чем Али с Олигархом, – чеканит Макс. – В настоящее время вместе с Депешем исполняет боевой танец саблезубого кролика вокруг официантки с пятым номером бюста. Лет восемнадцать девочке, свежак, кровь с молоком. Где они таких находят, не пойму? Я уже тоже интересовался насчет потребности в муже-алкоголике с московской пропиской.
– И что? – спрашиваю.
– Хихикает, – вздыхает Макс. – Но против боевого танца банкиров даже я не тяну. А ты где?
– Да я как раз по этому поводу и звоню, – отчитываюсь. – Я тут знакомых встретил, сидим, общаемся. Так что я, наверное, сразу на стадион. Да, Макс, и передай Гарри, чтоб он молодым сказал, чтобы еще два билета купили,
– Я им сам скажу, – ржет Стаканов. – Гарри сейчас лучше не беспокоить. Ну ладно, пока, мне пельмени тут принесли. И водку. Не до тебя. На стадион выдвинешься – звони, встретимся…
И отключился.
А мы еще поразминались по пивку, потом заказали по тарелке солянки, по порции шашлыка и пару бутылочек беленькой.
Словом, к моменту выдвижения в сторону стадио я уже был, что называется, – в полной боевой готовности.
Но – без излишеств.
На ногах держался вполне уверенно.
Ну, как уверенно…
Двигался.
И – соображал, а это самое главное.
Добрались до стадиона, я отзвонил одному из молодых, ответственному за закупку билетов.
– Ты где? – спрашиваю. – Как тебя искать-то?
– Я тебя сам найду, – успокаивает. – В вашу сторону, судя по всему, как раз выдвигаюсь. Ну в ту, откуда основной моб пойдет. Так что стой, жди.
Что делать, – стою, жду. Сигарету закурил, о пивке задумался. В это время он меня и нашел, передал заветные квиточки.
И – застыл, как вкопанный.
– Ну ни хрена себе, – говорит.
И показывает в сторону ведущей к гостевому сектору улицы.
Я взглянул туда – и аж вздрогнул.
Нда, думаю.
Зрелище, действительно, – душераздирающее…
…По улице плыло зигзагами огромное белое полотнище с красным британским крестом и затейливо вышитым спартаковским ромбиком.
Как парусное судно против ветра.
По углам полотнища угадывались четыре почти человеческие фигуры.
С абсолютно просветленными лицами и глазами разной степени остекленения.
Гарри, Депеш, Али и, кажется, Степаша.
И не разглядишь, блин, так их штормит.
Они даже качались в такт, что еще больше усиливало их сходство с командой на палубе попавшего в крепкий шторм парусника, но все-таки продолжали упрямо идти вперед, наперекор ветрам и судьбе, в лице совершенно охреневших от этого зрелища мордатых саратовских ментов.
Нас они, естественно, даже не заметили.
– Да, – завистливо сказал молодой, – умеет отдыхать старшее поколение. Нам с тобой, Дэн, еще учится и учится. Сколько же они приняли-то, интересно?
– Боюсь, – вздыхаю, – мы бы после их нормы уже давно бы умерли.
– Во-во, – соглашается, – вот и я об этом. Говорят, ты «золотой» пробиваешь, ага?
– Ну, – отвечаю, – а что?
– Да так, – жмет плечами. – Интересно. Тогда понятно, почему Гарри всех предупредил, что если тебя под акцию кто подтащит – лично щщи отрихтует до состояния черно-белой фотографии. Завидую, чего уж там.
– А чо завидовать-то? – удивляюсь. – Возьми, да и сам пробей.
Он в ответ только вздыхает.
– Тебе легко говорить. У тебя и авторитет, и поддержка от «старших», ага. И в фестлайне ты уже хорошо постоял, так что – без вопросов. И то, думаю, непросто будет. Нет, мне рано еще. Но когда-нибудь – обязательно решусь, ага. А пока, если тебе что надо будет, – ты говори, мы с пацанами сделаем, по-любому. Но и ты про нас не забывай, договорились?
Я кивнул, мы пожали друг другу руки и разошлись.
Я с парнями на сектор, а он – дожидаться тех, кто еще не забрал тикеты.
Хороший, думаю, парень.
И – не мелкий, подвижный, жесткий.
Надо будет, думаю, с Гарри поговорить, чтобы обратил на него внимание.
Или, лучше, – самому его поближе к себе подтянуть?
Типа, – подоснова, нормальный парень, сам прослежу?
Тактически-то оно правильно, но если Мажор решит, что я вокруг себя бригаду мучу внутри фирмы?
Да я сам-то знаю, что это не так, но – оправдываться потом замучаешься…
Вопросы, вопросы…
Ладно, разберемся.
А пока – забрать Никитоса с Серхио – и бегом на сектор.
Через полчаса уже игра начинается.
…Шмон на входе на стадион был каким-то слегка расхлябанным и поверхностным. И вообще саратовская милиция в этот раз проявляла просто-таки чудеса добродушия. Даже когда какой-то ретивый сержант ломанулся в толпу, чтобы повязать запалившего файер молодого, а вернулся на место и без него, и заодно – без фуражки с дубинкой да еще и с малость отрихтованными щщами, так вот – даже тогда никакой «зачистки» не последовало.
Просто какой-то подполковник подозвал к себе парней постарше и коротко с ними о чем-то поговорил. Те покивали, и через некоторое время фуражка и резиновая палка вернулись к своему хозяину.
И все.
А уровень шизы для выездного матча был просто потрясающий.
Перекричали весь стадион, врать не буду. Без всяких оговорок: уровень боления вполне достойный Великого Клуба.
Да и команда порадовала.
3:2, и мы – в полуфинале.
Да это просто праздник какой-то!
На выходе со стадио, правда, случился небольшой инциндент с местной пердяевской гопотой, но даже он оказался не неприятным, а скорее, – забавным, как и все в этом мире, связанное со Степашей.
А начиналось все достаточно мирно, даже менты, я уже говорил об этом, были какими-то позитивными.
После матча нас продержали на террасе сравнительно недолго, но достаточно для того, чтобы народ слегка пришел в себя и немного подуспокоился.
Ну, стоим, пританцовываем – прохладно все-таки, – байки какие-то друг другу травим.
Словом, – все как всегда.
Гляжу, в мою сторону Али сквозь ряды протискивается, вроде как уже почти – в полном порядке.
Так, покачивается немного.
– Слышь, – говорит, – Дэн. Помощь твоя нужна. Мы-то с Гарри, вроде, в себя пришли слегонца, но вот Депеш со Степашей… беда, короче. А нам бы пока хотя бы себя до гостиницы донести, какая уж тут транспортировка тел товарищей. Павших в неравной борьбе с тяжелым алкоголизмом, понимаешь…
– А я то, – спрашиваю, – чем помочь могу? Мне этих двух кабанов при всем желании на себе не унести…
– Да тебе, – морщится, – и не надо никого особо нести. Гарри уже молодых подпряг, хулсов из вашей фирмы каких-то. Я их не знаю, к сожалению. Просто ими, понимаешь, тоже руководить надо, а то увезут еще парняг куда-то не туда. Или в обезьянник загремят всей теплой гоп-компанией, мозгов-то там ни у кого нет. У Депеша со Степашей – по пьяни, у ваших бойцов – по определению. И – болтайся потом по всему Саратову, из ментуры их выковыривай. Так что, – проследи уж, Христом-Богом прошу…
– Хорошо, – смеюсь, – прослежу. Все будет хорошо, не парься.
Он вздохнул, потрепал меня по плечу и начал протискиваться наверх, где и находились «тела павших товарищей».
Я тоже вздохнул и потихоньку начал пробиваться следом.
«Тела», кстати, слава Богу, оказались не такими уж и «павшими».
Так, на полдвенадцатого…
Нести не обязательно, можно просто поддерживать, а ножками и сами передвигать умеют.
Не очень, конечно, но – все-таки, все-таки…
А тут еще и менты сектор открыли к выходу.
Ну мы и двинулись…
…Вот прямо на выходе они на нас и прыгнули.
Нет, даже не прыгнули, если честно.
Просто сбилось в кучу человек сорок-пятьдесят местных, без строя и без порядка.
Стоят, орут:
– Прилетели к нам грачи, пидорасы-москвичи! Мясо! Мясо! Мяса – нет!! Мясо съели на обед!!!
И швыряют в нашу сторону всякое дерьмо мелкое. Мусор уличный, такой же, как и они сами: полупустой пластик из-под колы, скомканные пачки сигарет, смятые жестянки, зажигалки, монеты.
В общем, ничего серьезнее пустой бутылки из-под пива.
Издалека, не сближаясь.
Причем, – с чувствительным «недолетом», по моим ощущениям – совершенно сознательным.
Я бы, если честно, так и вообще мимо прошел – чо на быдло-то всякое размениваться?
А вот Степаша – встрепенулся.
Стряхнул с себя поддерживавшего его молодого, подошел к их, прости Господи, мобу, выбрал самого здорового.
– Где Москва?! Где мой дом?! – говорит удивленно. – Ночью и в дождь! Никак вызывали?! Ну и?! Вот оно мясо, здесь. Ты его попробуй съесть. Чо молчишь-то, Степа? Хрен проглотил?!
И – как наварит этому скунсу своей тяжеленной башкой прямо в переносицу.
Кровь, вой, сопли.
А он уже дальше вглубь идет, молотилками работая.
Каждый кулак, между прочим, – почти с мою голову…
Ну, делать нечего, мы с молодыми переглянулись да следом прыгнули.
Не бросать же товарища.
А следом за нами – и остальные подтянулись.
Словом, когда на вопли примчалась слегка офигевшая от спонтанной акции «основа» – все уже было кончено, местные по всем щелям сломились.
Только первый «контуженый» до сих пор по асфальту волчком крутился, кровянку разбрызгивал.
Нос-то ему новый придется делать, по-любому.
Этот уже никаким скальпелем не исправишь.
Ну или ходить без носа, как и положено поганому пердяевскому сифилитику.
– Это кто же так его, бедолагу, уделал? – удивленно интересуется Гарри.
Я только пожал плечами и кивнул в сторону меланхолично откупоривающего бутылочку пива Степаши, под правым глазом которого постепенно наливался глубокой мутной синевой самый что ни на есть восхитительный бланш.
И где только взял, зараза.
Не фингал, конечно.
Фингал-то – понятно где.
Пиво.
Хотя и пиво, скорее всего, – там же.
Отнял у кого-нибудь.
Ну оно и правильно.
Зачем им вкусное холодное пиво, если они даже в своем собственном городе за себя постоять не умеют, уроды?
Может, им в придачу к пиву – еще и уважения?
– А, – успокаивается Мажор. – Этот – может. Знал бы ты, какие чудеса он творил, пока не перестал с хулиганьем в зарницу играть. Лбом, небось, ударил?
– Угу, – киваю.
– Мастерство не пропьешь, – вздыхает. – Ты не застал, а коней, небось, от воспоминаний о его башне до сих пор передергивает. Гвозди заколачивать можно. Да и другое какое народнохозяйственное применение отыскать – тоже не заржавеет. Броня-то, как у Т-34, минимум. Если б он еще ею и думать умел, так ему б вообще цены не было. Ладно, давай Депеша отвезем в гостиницу, спать уложим. Тоже мне – банкиром стал знатным, а пить так и не научился. Ну и этого танкиста заодно умоем, его лучше без присмотра не оставлять, поверь, я-то точно знаю. Лучше уж пусть при нас побудет. Да и пойдем в кабак завалимся, отметим победу-то…
…Так мы, собственно говоря, и сделали: сначала отметили как следует, потом пошли и выспались.
А утром – на самолет и домой.
Готовится к предстоящей скоро «Алании» и, самое главное, – к дерби с конским навозом.
Никитос с Серегой, кстати, были в полном восторге – и от игры, и вообще от всей атмосферы выезда. Половине Москвы взахлеб рассказывали, – как это круто быть реальным футбольным фанатом, оказывается.
Так что наш клуб, похоже, благодаря моей скромной персоне приобрел еще двух верных болельщиков.
Приятно, черт возьми!
…А моя заметка в газету была посвящена истории «отбитого» у ментов молодого и называлась «Спартаковские фанаты своих не бросают». Вышла она, естественно, не под моей настоящей фамилией, а под нехитрым псевдонимом Данилин, но тиража изданию явно прибавила.
Наши, по крайней мере, – все понакупали.
И не по одному экземпляру.
Есть чем гордиться…
Игорь, кстати, после нее пообещал оплатить мне выезд в Питер.
Типа, командировка.
Весьма кстати, причем.
Деньги следовало экономить, сезон-то только начинается.
Я почувствовал, что моя жизнь переходит на какой-то новый этап, немного пугающий, но, врать не буду, очень и очень интересный…

[dibase]

Глава 6
Дерби

Аланцам наши любимые спартачи двадцать третьего марта безвольно слили дома, 1:2. Было реально больно, причем не из-за того, что команда проиграла, а из-за того, как она это сделала.
Покорно.
Опустив руки.
Тьфу.
А вечером того же дня, на «разборе полетов» во время «третьего тайма» в пабе, я впервые увидел, как у всех на глазах жестко, люто посрались Гарри и Али.
Из-за Романцева.
Еще раз – тьфу, бля.
Лучше бы уж из-за бабы.
Хотя у них у обоих с этим, в смысле, с бабами – все в порядке вроде. А вот в клубе с атмосферой, похоже, – как раз с точностью до наоборот.
Гарри все время до срача сидел мертвенно бледный, наливался до краев пивом и водкой, дергал щекой и время от времени молотил тяжелым кулачищем уличного бойца по мощному деревянному столу.
Был бы какой-нибудь пластик сраный, давно бы уже осколки собирали.
А здесь – захочешь, не разобьешь.
На века сделано.
Было реально видно, что ему очень и очень надо с кем-нибудь зацепиться – такое бывает, по себе знаю.
Вот только никого подходящего для этих целей рядом, понятное дело, не было.
Все свои.
Наконец он не выдержал.
– Бля, – стонет, – как же затрахал этот мутик сраный, алкаш наш красноярский. Великий, нах, тренер, Алек, бля, Иванович. Набрал один скам черножопый, сука, да, бля, хохландосов недорезанных. Никто, сцуко, не то, что думать, блядь, на поле – бегать не хочет! Хранитель традиций, нах! Да мне – до звезды все эти, бля, кружева и красоты вместе со стеночками и забеганиями!! Ненавижу!!!
– Погоди, – дергает щекой Али. – Ты что, хочешь, чтоб наша команда клоном конюшни стала, которой «до звезды»?! А меня ты, к примеру, спросил?! Я вот, к примеру, – ни хрена не согласен!
– Хорош, бля, Глеб, понял?! – звереет Гарри. – Ты сам-то когда в последний раз в фестлайн становился, элита хуева, чтоб меня тут учить, что такое хорошо, а что такое плохо?! Знаю, знаю эти твои песни!! «Талант нельзя судить обычными мерками», бля! Да мне посрать на его талант, я побед хочу, понял?!!
– Посрать на талант, – медленно промокает губы бумажной салфеткой белый как смерть Али, – это ты, конечно, можешь, Игорек. Это вообще легко. Вот только кто ты после этого будешь, а, дружок? Чем ты будешь лучше того самого быдла, которое вроде как ненавидишь-то, а? А насчет фестлайна – напиши эти свои слова на бумажке, сверни в трубочку и забей себе в жопу, понял?! Я тебе – ничего не должен, сопляк! А кому должен – уже давно все всем доказал, усвоил?!!
– И что? – резко наклоняется вперед Гарри. – Раз ты «все всем доказал», так теперь всех до конца жизни учить будешь?! И, типа, неподсуден теперь, да?! А может, ты просто ссышь, а, Глеб?! Может, сломалось в тебе что, и нет уже у нас прежнего Али, сдох, скурвился?! А за свои прошлые «великие победы» просто прячешься, как дистрофик за удочку? Потому как все эти победы – в прошлом, а если сейчас тебя ковырнуть, – так и нет ничего за душой-то, а, гуру хуев?! Может ты теперь – просто обычная дешевка, а, брат Али, не находишь?
…Я бы, наверное, от такого «свинга» – никогда не уклонился. Прямо через стол, из «положения сидя», без предупреждения и почти идеально по технике исполнения. Просто бы – не заметил, пока бы в лицо не прилетело.
Гарри – успел.
…Ну на то он и не рядовой боец.
Основа.
Он и в старой фирме основой был, причем – самой что ни на есть центровой, и когда свою группировку сделал, мы, молодые, за ним не просто так пошли.
…Уклонился!
Не до конца, разумеется.
Но все-таки – слегка уклонился.
Иначе бы не встал, я знаю, о чем говорю.
Но – вскочил и, пока Али через стол перелетал, даже башкой успел потрясти слегка, мозг поправляя и сосредотачиваясь.
Ну и сам Али, конечно, красавец. Не стал надеяться, что первым же шлепком врага завалит, все грамотно просчитал: и прыжок, и приземление.
Стоят друг против друга, глаза – бешеные, руки в локтях согнуты, ладони чуть вперед.
Пока парни поняли что к чему, да толпой навалились, растаскивая, – эти волчары таки успели парой серьезных плюх обменяться.
Я бы лично ни за что не согласился под такую попасть.
На фиг мне потом месяца два на лекарства-то работать?
А эти – просто стоят, щерятся.
Один кровью плюется, другой глаз подбитый морщит.
Молчат.
Без всякого рыка и соплей с визгами, типа, – держите меня семеро, а то я – у-у-у…
Просто – молчат.
Ждут, пока парни хватку чуть-чуть ослабят, чтобы снова друг на друга накинуться.
Ага.
Сейчас.
Нашли идиотов.
Стоим, держим…
…А пока на свободное пространство, образовавшееся между ними после того, как этих волчар растащили, не торопясь выходит невысокого роста лысоватый коренастый мужичок в зеленоватой толстовке от «Stone Island».
Тот самый, что стоял выше меня на один ряд на «Энфилд Роуд» в славном городе Ливерпуле.
Помните?
Лидер «ФК», вообще-то.
Старой фирмы.
Основы из основ.
Серьезная личность.
И – известная.
– Брейк, – говорит, – парни. Все. Пар выпустили. А теперь – слушайте сюда. И ты, и – ты. Вы оба – мои друзья. И из-за вашей сраной дури и гордости лично я терять друзей не намерен. Так что – либо вы сейчас же жмете друг другу клешни и пьете мировую, либо – ни я, ни мои парни вас больше не знают, и – живите как хотите. Все понятно? Усвоили? Не слышу ответа…
Али молчит. Гарри – тоже. Потом усмехается.
– Он мне, – говорит, – не одну мировую должен. Офигеть! Еще за бланш, как минимум. Челюсть-то, слава Богу, не сломал, хотя и пытался, врать не буду. Почти получилось. Еще б немного и больничный бы мне оплачивал. А вот под глаз попал – хорошо, признаю. Как я завтра в банк-то пойду, ты, урод старый? Во там обрадуются: здравствуйте, господин начальник департамента…
Али сплевывает на пол сгусток кровавой слюны, демонстративно трогает двумя пальцами шатающийся клык на верхней челюсти, морщится.
– Ага, – хмыкает, – это мы еще посмотрим, кто кому должен. А что я, по-твоему, Инге говорить должен, когда она спросит, кто это мне губу разбил и зуб чуть не вышиб? Гарри??!! Парни, вы себе эту картину маслом хорошо представляете?! Чо ржете-то, ушлепки?! Ага, вот и она мне – уже поверила. Впереди собственного визга. Так что твой бланш – полное говно по сравнению с тем, что меня теперь дома ожидает, ублюдок ты недоделанный…
Теперь хмыкают уже оба.
Эдак слегка задумчиво.
Аккуратно высвобождаются из рук удерживающих их хохочущих парней, трясут башнями, ржут, потом жмут друг другу руки и обнимаются.
Потом рассматривают друг друга, опять ржут, как, прости Господи, лошади, и – снова обнимаются.
И это – блин – мои друзья, думаю.
Идиоты.
Им ведь потом еще и проставляться пришлось, причем всему пабу.
Так сказать, за беспокойство.
Но это мне, если честно, – даже понравилось.
Ничего, не обеднеют…
У них денег до фига и больше, у обоих.
А народу – приятно.
…После того, как парни выпили «мировую», расцеловались, проставились всей бригаде и наконец снова уселись за столик, я все-таки не удержался.
– Слушайте, мужики, – говорю, – только снова не заводитесь, ок, если я у вас одну вещь спрошу…
– Ну, – поднимает левую бровь Глеб, – допустим, мы постараемся. А что за вещь-то? Ты уж не молчи, спрашивай. Прямо сейчас. Может, слышал, как говорят: замах – это уже удар…
Я внимательно смотрю ему в глаза, из которых еще пока никуда не ушла веселая боевая злость.
– Да нет, – усмехаюсь, – давай, я пока что повременю. А то, гляжу, ты еще на взводе пока что. Заведешься с полпинка, объясняй тебе потом, что я совсем другое имел в виду. Да и не очень-то легко что-то объяснять с расплющенными щщами будет, мне так, почему-то, кажется. Не уверен, конечно, но – увы. Я на ваш срач сегодняшний поглядел со стороны и единственное, что понял, – так это то, что мы пока что с вами, парни, кажется, в разных лигах выступаем…
– Слышь, – смеется Гарри, – Али. А ведь молодой правильно заметил. Есть еще порох в пороховницах…
– Есть, – ворчливо передразнивает Али, – еще ягоды в ягодицах. Ладно, давай пока выпьем, подуспокоимся, а потом Дэн все-таки пусть свой вопрос задаст. А то – не люблю я незаданных вопросов, понимаешь. Терпеть не могу. Потому что на них никогда нет ответов, блин. Ни для кого, в том числе и для меня лично. А я – если чего для себя сразу не пойму, то так и буду потом мучаться, понимаешь?
– Не-а, – смеется Гарри, – не понимаю. Потому как если вопрос не задан, то и ответ на него вроде как не требуется…
– А вот тут, – Глеб неожиданно становится предельно серьезным, – ты в корне неправ, брат. Потому как от того, задан вопрос или нет, нисколько не зависит его, этого самого гребаного вопроса, существование. Он все равно уже есть, понимаешь? И живет своей, отдельной и от тебя нисколько не зависящей жизнью. А поскольку ты его не знаешь, – то и ответ не можешь найти. Что называется, – по определению. Типа, – аксиома. Ну чтоб тебе совсем понятно было. Если, допустим, никто из наших не спросит: «а где это в день дерби будет рыскать конский моб»? Ну – понимаю, что такого не бывает, но – допустим. Не задали. Случилась такая байда. Ну так ведь это вовсе не значит, что он, этот самый моб, не будет рыскать по всей столице и окрестностям – в надежде где-нибудь накрыть и жестоко опиздюлить наши с тобой единственные и неповторимые щщи, догоняешь?
– Кажется, – медленно кивает Гарри, – догоняю…
Али усмехается и, не торопясь, прикуривает сигарету от дешевой одноразовой зажигалки.
Несмотря на все свои деньги, он совсем не пафосный мужик, этот Али, и я его за это, кажется, по-настоящему уважаю.
– Ну, – говорит, – тогда давай выпьем. Приступим, так сказать, к реализации принятого нами плана. Дэн, хер ли сидишь без дела?! Давай, наливай!
Налил, а что делать?
Выпили.
Покурили.
Потом – еще по одной.
– Ну, – говорит, – а теперь давай, спрашивай. Лично я – успокоился. А ты как, Гарри?
– Да и я, – жмет плечами, – не сильно возбужден. Размышляю, под каким предлогом завтра работу задвинуть. А то такое табло на фоне хорошего галстука не очень стильно выглядит, признай. Начальство-то хер с ним, они все мужики, да и ценят меня не за внешний вид, а за то, что в черепушке творится. А вот девчонок – жалко. Они-то думают, что я – нормальный…
– А ты и есть нормальный, – усмехается Глеб. – Просто не всякие женские мозги это понять могут. Да и хуй на них. Скажешь, что живот болит, да и все дела.
– Ска-а-ажите, какая взаимосвязь, – тянет Гарри. – А на роже у меня, типа, что – тоже «живот» выступил?
– Идиот! – бьет себя по лбу Глеб и тут же морщится.
Гарри ему, видно, – тоже совсем не плохо попасть успел.
– Идиот! Болезнь живота – штука непредсказуемая! Может и день длиться, и два. А там как раз и выходные подойдут. Подойдут и – пройдут. И бланш вместе с ними пройдет. Может быть.
– А если не пройдет? – почему-то не соглашается Гарри. – Тогда что делать?
– Вот если не пройдет, – вздыхает Али, – тогда и вправду проблема. Давай еще по одной, вдруг какие мысли появятся?
– Давай, – соглашается Гарри. – Хотя я и не очень-то в эти самые мысли верю. Придется, доходу, сдаваться. Так и скажу, что подрался. Причину только выдумаю поактуальнее. Дэн, наливай, что сидишь-то без дела, когда старшие разговаривают?
– Да, – вмешивается Али, – и вопрос свой давай задавай. А то забудем еще на фиг…
– Сейчас, – смеюсь, – только вот обслужу уж вас сначала, алкаши старые. И себя заодно…
Выпили еще по одной, закурили.
– А вопрос такой, – говорю. – Вы, когда срались, – так Гарри про твои «старые песни» упомянул. Ну типа, что талант нельзя судить обычными мерками. Это ты к чему сказал-то? И, если можно, – поподробнее…
Али хмыкает.
– Ну, – говорит, – ты и темы подымаешь на ночь глядя-то…
– А что? – удивляюсь. – Вам из-за этой темы можно даже друг другу щщи отрихтовать, а мне так и спросить нельзя?
Гарри усмехается.
– Да можно, – кривится, – Данил. Конечно, можно. Какие проблемы-то? Только мы и сами еще с Глебом в этом деле ни хрена договориться не можем. И – ладно бы только мы. А то ведь такое количество не самых глупых людей бошки себе на этой байде пооткручивало – просто охренеть не встать…
– Угу, – вздыхает Али, – согласен. Сколько, наверное, лет этому дурацкому миру, столько народ на эту тему и срется промежь себя. Ты тоже хочешь нам компанию составить, да, молодой?
Я усмехаюсь и пытаюсь спрятать улыбку за кружкой пива.
Точнее – за большим из нее глотком.
Кажется, – получается.
– А я, – говорю, – вы же знаете, с вами – хоть куда. Хоть Бога за бороду трясти, хоть черта в котле купать…
Али качает головой, наливает еще по рюмке, глядит на Гарри и кивает в мою сторону.
– Вот ведь, – кривится, – сволочь растет, прикинь, брат. И ведь это он пока – мелкий еще. А что будет, когда вырастет?
Гарри жмет плечами.
– Да ничего особенного не будет, – говорит. – Просто нас на террасе заменит и все. Тоже мне, бином Ньютона…
– Да это-то, – досадливо вздыхает Али, – я и сам, без тебя, знаю. Я о другом, если ты не понял…
Потом делает большой глоток пива и внимательно смотрит в мою сторону.
А глаза у него, между прочим, – совсем трезвые.
Я это замечаю, и мне это почему-то совсем не нравится.
Играет он с нами, думаю.
Как кот с мышью.
Большой, сильный, хитрый, уверенный в себе котяра.
Вот только на фига ему все это нужно-то?
– А вопрос, – говорит Али, – звучит так. К примеру, любой более-менее образованный человек знает, что Михаил Юрьевич Лермонтов был по этой жизни, мягко говоря, просто нереальнейшей сволочью, пристрелить которую, к тому же на честной дуэли, а не просто как пса шелудивого, – это еще и честь подонку оказать. Ногами в подворотне забить, вот что с ним за то, что он творил, сделать надо было. Или еще что покруче. Только за одних изнасилованных, а потом до смерти запоротых дворовых девок, не считая обосранных прилюдно и униженных доверившихся ему дам да девиц из общества. Кое за какие делишки – так сам пристрелил бы, как бешеную собаку, не задумываясь. Но это, скажем так, – с человеческой точки зрения. С обычной. А вот история почему-то считает, что подонком в этой ситуации был не Михаил Юрьевич, а его убийца, офицер Мартынов, человек чести, между прочим, на секундочку. И самое поганое, что я с этой «историей» в данном случае – абсолютно согласен. Почему, как ты думаешь? Жму плечами.
– А мне, – говорю, – откуда знать-то, что у тебя в голове происходит.
– А ты подумай, – усмехается, – на досуге. Потом расскажешь как-нибудь, что удумал, если время будет. А пока – давайте-ка парни – выпьем! А то от серьезных разговоров уже башка болеть начинает…
– Это она у тебя не от серьезных разговоров болит, – ржет Гарри, – это, походу, я тебе все-таки защиту пробил нормально…
– И это, – вздыхает Али, – тоже. Но тут уж – что поделаешь. Давайте уж, наливайте что ли. Добьем бутылочку да – по домам. Пора уже. Дел надо кучу переделать да к выезду подготовиться. Ты, Дэн, как, в Албанию не едешь? Я фыркаю.
– А что я там забыл, в этой Албании? За сбродную газзаевскую болеть?
Гарри мрачнеет.
– Газзаев, – говорит, – оно, конечно, – пес. Кто бы спорил. Но то, что он тренирует, – это не «сбродная». Это – Сборная. И – не «газзаевская», а России. Другой у нас нет, Дэн. Ни России, ни даже – сборной, представь себе…
– Да я понимаю, – смущаюсь и, чтобы скрыть это самое смущение, быстренько разливаю водку по стопкам. – Просто у меня-то и на клубный «золотой выезд» бабла впритык, какая уж тут сборная. Да и в универе надо хвосты чуть-чуть подтянуть, а то в мае у меня по выездам даже не «двойник», а «тройник», похоже, ожидается. Волгоград—Тольятти – Казань, представляешь?
– Да, – поднимает одновременно с бровями налитую рюмку Али, – «тройник» – это круто. За него и выпьем. Ну и за наш с Гарри предстоящий выезд в Албанию на, пусть хоть и тупенькую, но все-таки нашу – сборную…
…Вернулись они, кстати, из Албании, – злые как собаки.
Сборная легла под местных карликов с позорным счетом 3:1 при совершенно позорной игре и не забитом албанцами пенальти.
Словом, – без шансов.
Разгром и позор.
Ну его на фиг…
…А тем временем приближалось главное событие первого круга.
Наше дерби с конями.
И оно – грянуло.
Гарри запретил мне лично участвовать в акциях, но что мне мешало радоваться за парней, которые положили конский сброд и до, и после игры? И вместе с ними – наглухо переорать конскую террасу непосредственно на стадио…
Вот только – сама игра…
Впрочем, чего уж там, – в сторону той игры той команды вы не услышите от меня ни одного дурного слова.
Парни должны были умереть на поле – и они на нем умерли.
А то, что не выиграли, – это не их вина.
Увы.
В то дерби вместилось – все.
И ярость борьбы, и высочайший уровень энергетики, и красота комбинаций, и горечь от травмы набравшего ход Макса Деменко, которая, как выяснилось потом, фактически положила конец его футбольной карьере, и подлая, признаваемая даже конями низкая грязь «странных» судейских решений.
И – боль от одного из самых несправедливых поражений «Спартака» на моей памяти.
И многое, многое другое.
Только вот – не буду я об этом ничего говорить и писать, парни.
Потому что – эта книга не о футболе.
Это – специально – если вы еще до сих этого не поняли…
Прошло и прошло.
Если просто хотите повспоминать – так поройтесь в архивах, посмотрите вырезки старых газет, если у кого сохранились, по Интернету в конце-концов полазайте.
А я-то тут при чем?
Это – история клуба, а не моя.
Великого, несмотря ни на что, футбольного клуба «Спартак» Москва.
Она, конечно, для всех для нас значимей, но мне моя личная история все равно как-то важней и ближе, такой вот парадокс и хрень на палочке…
Меня сейчас другие, куда более важные вопросы занимают, вы уж извините…
К примеру тот, который Али мне после «Алании» задал.
Или тот, который мне приблизительно в то же время задала по телефону Лида, недвусмысленно намекнувшая, что хотела бы, чтобы наши с ней отношения перешли в несколько иную стадию.
И плевать ей на то, – готов я к этому или не готов.
Самое главное то, что она готова.
Нет, речь, разумеется, – не о свадьбе шла: какая уж тут, на фиг, свадьба, если у меня еще чуть больше, чем два курса в МГУ впереди, а у нее столько же плюс один да еще, к тому же, и в Лондоне.
Но – все-таки, все-таки…
Задумаешься тут, согласитесь…
…А мы тогда кое-как оправились от дерби, проглотили безвкусную пилюлю от бесславной домашней ничьи с «Крыльями» и начали готовиться к выезду в Элисту, который ожидался – куда как непростым.
Простых выездов в национальные республики, знаете ли, – не бывает.
Просто по определению…
А главным определением того дерби стали для меня слова моего бестолкового другана Никитоса:
– Да, – говорит после матча, – теперь я понимаю, почему ты за дерби считаешь только игры с конями. Я раньше все задавался вопросом, типа, – а чем «Спартак» – «Локомотив» не дерби? Или, допустим, с мусарней, – почему не дерби? А теперь понял – есть только мы и они. И это уже – не лечится…
Вот и я тоже так думаю…

Глава 7
Москва-Элиста

С выездом в эту жуткую, лютую пердь мне в принципе – очень и очень повезло.
Дело в том, что никто из наших ехать туда как-то особо не горел желанием. Ни Гарри, ни Али, ни Степаша, ни Депеш, ни хардкор основных боевых фирм.
Никто.
Делать там, говорят, нечего абсолютно, кроме того, как с местными на ножах махаться.
Собирались, правда, Мосфильмовский с Крупой, Ваня Солнцевский да еще кто-то из «стариков», но это – уже совсем другая компания.
Люди авторитетные, спору нет, но мне-то от этого – не легче.
Но и выбора у меня особого нет, правильно?
Компания – компанией, а «золотой выезд» – «золотым выездом».
Вот и вписался кое-как через знакомых парней в «клубный» автобус с «официалами», как мы официальный фан-клуб между собой звали. Они, оно конечно, – тоже наши…
Но – как бы и не совсем.
Ладно, проехали…
Да еще и Никитоса с Серхио туда вписывать пришлось, парни буквально «заболели» выездами, и никакие мои пояснения, что мирный Саратов это вовсе не то же самое, что «черные» республики, где многие русские за пятьдесят метров в магазин без ножа в кармане не ходят, – тут не помогли.
Ладно, думаю.
Мальчики уже взрослые совсем, сами разберутся, что к чему в этом мире.
В общем, – собрался и смирился.
Отбуду номер, футболян на стадике зазырю и домой.
Мне чего, – мне галочку поставить.
Был.
И точка.
И – вдруг…
…Я как раз из универа домой возвращался, когда мне Мажор позвонил.
За два дня до выезда.
– Ну что, – говорит, – пляши, Дэн. До Элисты доедешь комфортно и в отличной компании. Да и потом, на обратном пути, тебя до Волгограда подбросят…
– Это, – спрашиваю осторожно, – что значит – «комфортно»? И что за такая «отличная компания» нарисовалась тут на мою голову?
– Комфортно, – ржет, – это на ахрененном джипе производства фирмы «Тойота». Марки «Лендкрузер 100», знаешь такую? А насчет компании, то – чем тебя, собственно говоря, наша с Али компания-то не устраивает? Ты уж давай, колись!
– Не понял, – удивляюсь. – Вы же, вроде, не собирались? Али так вообще куда-то в Германию с женой намыливался, типа, знакомых навестить…
– Все меняется, – смеется, – в этом странном, изменчивом мире. Нас мое банковское начальство на рыбалку пригласило, под Астрахань. С двадцатого по двадцать пятое, на шесть дней. И хрен откажешься, меня ж только недавно повысили. А у Глеба с ними, с руководством этим моим разлюбезным, какие-то свои дела, бизнесовые, я на эти высоты даже и не лезу. Здоровье да спокойствие дороже любых денег. Но тоже спрыгнуть не получается никак. Да и спиннингист он фанатичный, любит это дело. Вот мы и решили, – а фигли бы нам не выехать чуть пораньше, всего-то на пару дней да по дороге в Элисту не зарулить? Крюк-то не очень серьезный получается. К тому же Али, в конце концов, не сам за рулем пойдет, с водителем. Он у нас – мужчина избалованный. Приедем туда, впишемся в гостиницу, поддержим команду, выпьем с парнями да и на рыбалку рванем. Тебя в Волгограде выгрузим, оттуда добраться – копейки, хоть поездом, хоть самолетом, хоть автобусом. Сам решай…
– Клево! – соглашаюсь. – Только я уже мало того, что сам в фан-клубовский автобус вписался, так еще и пацанов туда засунул. Ну, этих моих, помнишь, в Саратове? Из прежней команды, из стрит-рейсеров…
– А ты их, – интересуется, – туда что, насильно впихивал?
– Да нет, – теряюсь, – наоборот. Отговорить пытался. Долго. Элиста – это все-таки не курорт, сам знаешь…
– Ну тогда и забей, – советует. – Тоже мне, невольник чести выискался. Когда не просят-то…
Я немного подумал и, разумеется, согласился.
– О'кей, – говорю, – просто отличный вариант. Впиской в гостиницу кто заниматься будет?
– Не парься, – ржет, – Али все решит. Это нам с тобой секретарши пока что по сроку службы не положены, у него с этим делом – все в порядке. Ты где живешь-то?
– На Тушинской, – удивляюсь. – А что?
– О! – радуется. – Рядом с Али? Отлично! Тогда давай, пиши его адрес…
– На фига, – фыркаю, – мне его писать, если я его наизусть знаю. Я же у его жены почти год штурманом в команде гонялся, забыл что ли?
– Блин, – хмыкает, – и правда ведь. Ну тогда еще проще. Будь восемнадцатого у его дома в четыре вечера. Пока то, пока се, но в пол пятого стартуем по-любому, усвоил?
– Годится, – соглашаюсь.
– Ну тогда все. Не теряйся. Мы тебя ждем…
…А я что?
Я – ничего.
Ждут, значит, – должен приехать.
Я и приехал, они как раз вещи в «Крузер» упаковывали. Удочки там всякие в тубусах, сумки, еще какую-то хрень, я в рыбалке совсем не рублю, если честно. Даже в детстве с пацанами бычков на прудах не ловил.
Но количеством необходимого для этого дела шмотья – откровенно восхитился.
Хорошо еще, что у «Крузера» багажник здоровенный, а то пришлось бы мне мою сумку всю дорогу на коленях держать.
Нет, ничего, влезла.
Ну и слава Богу…
Жора, Глебов водитель, перекрестился на закрепленную на торпеде «Крузера» маленькую иконку Божьей Матери, что-то пошептал, пожевал губами, еще раз перекрестился, и мы поехали.
– Самое главное, – говорит, повернувшись с первого сидения, Али, – МКАД сейчас по-быстренькому проскочить, до поворота на Каширку. Дальше проще будет.
Мы с Гарри только плечами пожали.
Ни фига себе, думаем, проще.
Несколько десятков километров здесь и больше тысячи там.
Однако Жора, водитель, – неожиданно с ним соглашается.
– Как, – морщится, – начнешь, так и закончишь, согласен, шеф. Помнишь, когда прошлой осенью на рыбалку мотались? Когда сначала два с половиной часа на МКАДе стояли, а потом еще всю ночь по туману еле ползли?
Али кивает.
– Так и я о том же. Сейчас тоже туманы по ночняку, вплоть до Тамбова – железно, дальше – как повезет. Сегодня вроде как ветерок по прогнозу, так что за Тамбовом чисто должно быть. Весна, земля днем прогревается, ночью – парит. Вот я и хочу как можно дальше засветло успеть уехать…
А, вон оно в чем дело, думаю. И в который уже раз мысленно себе по башке – правый боковой. Бум!
Когда ж ты, блин, Данька, наконец, научишься сначала думать, а потом уже выводы какие-либо делать?
Как-нибудь налетишь с этой своей торопливостью так, что потом всю жизнь не отмоешься, идиотина…
…И я начал с некоторой обеспокоенностью поглядывать по сторонам, типа, – как там, на МКАДе, в пробку какую не налетим, сдуру-то?
Проскочили…
Залили полный бак на заправке сразу в начале федеральной трассы «Дон», закупили там же в магазинчике несколько бутылок минералки для всех и пару банок энергетика для водилы, и – поехали…
Али вздохнул и свернул крышку у бутылки, Гарри разломил на несколько кусков плитку шоколада.
По салону машины поплыл, щекоча ноздри, запах коньяка.
– Традиция, – поясняют. – Мы всегда, когда с МКАД съезжаем, по глоточку делаем.
Ну, раз традиция, думаю, то – не надо нарушать.
К тому же – не имею я ничего против таких хороших традиций.
Выпили, закурили.
– И часто, – спрашиваю, – ездите?
– Да приходится, – жмет плечами Али. – Пять-шесть раз в сезон на рыбалку выбираюсь плюс – ближние выезды, куда на машине удобнее. Тот же Ярославль, к примеру. Что там ехать-то? Двести километров? Сел да домчал. Раньше и в Питер старался на тачке гонять, сейчас понял – надоело. Поезд или самолет, если времени мало, на машине слишком устаешь, острота ощущений притупляется…
– Зато сваливать, если что, на тачке удобнее, – не соглашается Гарри. – Помнишь, как нас с тобой тогда менты пропалили, после беспорядков? Словесные портреты, уверен, у каждого мусора на вокзале были. И в аэропорту. А мы – прыг в твою «бэху» с затемненными стеклами и – ищи-свищи. Кто будет «фашиствующих ублюдков» в таких дорогих машинах высматривать? Менты, они ж как дети: им сказали, что все фанаты это грязные ПТУ-шники, вот они и рады стараться, дебилоиды…
– Так ты, – смеется Али, – после того случая, что ли, себе тоже БМВ решил купить?
– Ага, – ржет Гарри. – Уж больно сильно понравилось, как ты с ментами тогда, нас на выезде из Питера остановившими, разговаривал. «А что это, отцы, вас так много? Фанаты? Беспорядки? Ужас какой, нах!» Гы. Если б они только вчухали, что с ними как раз основной траблмейкер и трындит, весь на сложных щщах и на костюмчике от Hugo Boss с галстучком соответствующей расцветки, их бы, думаю, влегкую инфаркт хватил. Та-а-акой глум галимый…
– Да уж, – довольно щерится Глеб, – поглумились тогда знатно, ничего не скажешь…
– Вот и я о том же, – соглашается Гарри. – Ну что, еще по глоточку?
– А отчего бы, – кивает Али, – и не глотнуть коньячку благородным донам?
Глотнули, закусили шоколадкой. Гарри чуть-чуть приопустил боковое стекло и снова закурил.
– Погода, – говорит, – в столице мразотная, конечно. Тоже мне, апрель месяц. Слышь, Али, это я старею или действительно в детстве и зимы были белее, и весны радостнее?
– И то и другое, – жмет плечами Али, – думаю. Мы вот тут, помнишь, прикалывались, что в молодости девки были сисястее? Так вот, я недавно где-то в и-нете на исследование любопытное наткнулся. Оказывается, у жительниц городов от поколения к поколению действительно размер бюста уменьшается! Прикольно, да?
– Не знаю, – мотает головой Гарри, – фигли тут прикольного. Лично мне, к примеру, девки с большими сиськами – очень даже нравятся. Возьмешь в руки – «маешь вешчь». А наши городские худосочные стервы – это уже к тебе, Глебушка.
– А я и не отрицаю, – смеется Али. – Меня и вымя здоровое путает, и не со стервами – неинтересно. А потрахаться с неинтересной бабой, так это, доложу тебе, брат мой Гарри, все равно что подрочить. И, соответственно, ну их всех куда подальше. Мне уже не пятнадцать лет, понимаешь. И хрен я свой не на помойке нашел…
– Ну ты, бля, эстет, – хохочет в ответ Гарри. – Небось, еще предпочитаешь, чтоб и без целлюлита…
Ржут, причем оба.
Потом Гарри делает большой глоток коньяка, передает бутылку Али и неожиданно поворачивается в мою сторону.
– А ты, – говорит, – студент, что молчишь? Тебе какие сиськи больше нравятся?
– Мне… эт-та… ну… – теряюсь, – разные, наверное…
И прям физически чувствую, как мне щеки краска заливает.
Блин, стыдоба-то какая…
Причем не то стыдно, что растерялся.
А вот то, что покраснел…
Прям как девочка.
А эти – ржут себе да коньяком по очереди давятся…
Суки…
…Подмосковье пролетели неожиданно быстро.
Сначала закончили работать FM-ные радиостанции, потом мелькнул в окне указатель на Каширу, потом захватило дух от вида на Оку с высоты нового федерального моста и вот уже он – поворот на астраханскую двухполосную М-6.
Где-то километров через пятьдесят после поворота мы допили коньяк, и Гарри попросил сделать, как он сказал, «санитарную остановку».
– Пора бы, – говорит, – уже, типа, ножки размять, парни. Девочек тут среди нас нет, поэтому мальчикам можно – хоть налево, хоть направо. Только желательно побыстрее. А то, блин, обоссусь на фиг…
– Можно и сейчас, конечно, – кивает Али. – Но я лично хотел километров через пятнадцать тормознуть. Там местечко есть одно, с совершенно обалденными видами, причем – с трех сторон от ветра деревьями закрытое. Мы там все время стараемся останавливаться, когда в Астрахань на рыбалку едем. Там бы и оправились в сторонке, и перекусили, да и водки бы вкусной грамм по сто пятьдесят выпили. Пора уже, думаю, русской водкой с хохляцким салом разбавить слегонца армянский коньяк со швейцарской шоколадкой. Во, блин, какой интернационал получается, да, Мажор? А они еще говорят, что мы, типа, ксенофобы… Я там, кстати, и чесночка маринованного прихватил с рынка, и черемши, и огурчиков малосольных. И даже банку груздей соленых, на любителя. Домашние, между прочим. Домработница в подарок приволокла. Ну я и решил под Степашу на этом выезде закосить, у него, сами знаете, сумка вечно домашним хавчиком забита. Но – как решите…
– Сволочь, – констатирует Гарри. – Был сволочью, сволочью и подохнет. Потерплю, конечно, ради такого-то дела…
Замолчали.
Усатый водитель Жора вздохнул и потянулся за сигаретами.
– Водки, – говорит, – это сейчас – очень своевременно выпить будет. Ох, как бы я вашу компанию сейчас поддержал! С чувством, с толком, с расстановкой. Жалко, что нельзя, блин, ой как жалко…
– Да ладно, – смеется Али. – Зато в Элисту приедешь, выпьешь. Мы на футбол, а ты к фуфырику, что я тебя, не знаю что ли. Да потом еще и на рыбалке оттянешься по полной программе.
– Да уж, – мечтательно тянет Жора, – на рыбалке – это да…
И замолкает, сигарету прикуривая.
– Только ведь, – вздыхает, – туда еще доехать надо…
– Тьфу! Типун тебе, блин, на язык, – злится Гарри. – Нашел, черт старый, тему для разговора, хрен тебе во всю морду!
Жора стучит себя пальцем по лбу, согласно мотает головой и мелко и часто крестится.
– Простите, – винится, – парни. Сам не знаю, что за помутнение накатило…
– Ты следи, – досадливо вздыхает Али, – чтоб оно на тебя на дороге не накатило, на словах-то хрен с ним, потерпим. И за километражем тоже следи, а то местечко то самое, заветное, пропустить не хотелось бы. Ну и вообще. Что-то мне тоже, честно говоря, вслед за Гарри поссать приспичило…
– Да ты не переживай, шеф, – всхохатывает Жора. – Уже, считай, приехали. Во-о-он за тем поворотом оно. Чуть больше километра…
…Вид с этой площадки, куда мы через пару минут свернули, открывался и вправду совершенно фантастический. Крутой склон пологого со стороны заезда холма порос стройным, остроконечным ельником, а внизу было просторно от полей с притаившимися в ложбинах деревеньками.
И все это – застыло в совершенно прозрачном, студеном весеннем воздухе, звенящем и ясном после только что окончившегося дождя.
Я поежился, то ли от красоты, то ли от залезающего под легкую ветровку холода, облегчил мочевой пузырь и пошел к капоту джипа, где Жора уже деловито кромсал складным швейцарским ножом хлеб, сало и колбасу, Али вскрывал банки с огурцами и грибочками, а Гарри расставлял стопки и скручивал пробку с горлышка беленькой.
Я покачал головой.
Слишком уж все хорошо тут, думаю.
Так не бывает…
…Первую выпили – за дорогу.
Жора с нами чокнулся стаканом с предусмотрительно захваченным томатным соком.
Опыт, блин.
Он уже, вроде как, с Али года четыре ездит.
Тут привыкнешь.
Водка привычно обожгла небо, прокатилась теплом по пищеводу.
Я – еще раз поежился и глянул вниз.
Там темнело.
В некоторых деревеньках уже даже огни горели.
Вот, думаю.
И здесь люди живут…
…Видимо я это вслух подумал, потому что Жора засмеялся.
– Здесь, – говорит, – не живут, студент. Здесь жопой в небо утыкаются. И хрен его знает, зачем им, этим идиотам, все это надо. Это не деревни, Данил, деревни тут давно повымерли. А то, что ты видишь, – это дачники сезон открывают. Середина апреля все-таки…
– Я вот тоже, – вздыхает Гарри, разливая по второй, – ни хрена этот народ понять не могу. Вот скажите мне, в чем смысл тарахтеть больше ста пятидесяти верст от Москвы, чтобы потом круглые выходные жопой в небо утыкаться?
– Да может, – жмет плечами Али, – они так к земле пытаются привыкнуть. Типа, – заранее. Все равно все там будем. А если серьезно, – так и вправду дикость какая-то. Ну нравится, допустим, тебе в земле ковыряться, так посади цветы, клубнику там, чтоб детишки прямо с грядки ее есть могли, кусты какие ягодные. Но ведь – не картошку же, блин, с морковкой. Ни экономического смысла никакого, ни душе радости. Да ну их на фиг, давайте выпьем лучше. За великий и могучий футбольный клуб «Спартак» Москва, к примеру.
– Достойный тост, – поддерживает друга Гарри.
Я молча соглашаюсь и присоединяюсь, естественно…
– А за победу у вас не пьют? – интересуется Жора, наливая себе второй стакан томатного сока.
– За будущее – вообще пить не надо, – серьезно отвечает Гарри. – Примета дурная.
– Ну, значит, – Жора жмет плечами, – и не будем. Тогда давайте, мужики, выпейте уж, пожалуйста, за землю, на которой сейчас стоим. За сердце России. Потешьте старика. Это я к тому, что мы на Рязанщине, между прочим. У меня матушка-покойница из этих мест, так что – знаю, что говорю.
Гарри пожал плечами, но рюмку все-таки поднял.
– За Рязанщину выпить – это всегда пожалуйста, – говорит. – Земля красивая, чего уж там. Русская такая, все как положено, с холмами, с березками, с ельником. Серега Есенин из этих самых мест к тому же. Но вот сердцем России признать ее – не готов, извини, Жор…
– А что, – удивляется водила, – ты тогда, Игорек, сердцем России полагаешь?
Гарри удивленно поднял брови и голову назад откинул, будто только что прямой в челюсть пропустил.
Несильный такой.
Останавливающий.
– Москву, – говорит, – конечно. Разве может быть еще что-то более важное для державы-то?
– Ну, Москва, – морщится Жора, – это само собой. Я о другом тут толкую, если ты не понимаешь…
– Жора прав, – неожиданно скупо резюмирует Али. – Давайте махнем за Рязанщину, и я попытаюсь объяснить. А то водка уже согрелась на фиг…
Махнули.
– Москва, – морщится Али, занюхивая стопку кусочком черного хлеба с салом, – это уже все-таки не совсем Россия, Игорянь. То есть нет – Россия, разумеется. Но – и не только. Я, ты знаешь, коренной москвич, с самой Пречистенки родом, куда уж тут центровее. Поэтому и могу так говорить: Москва – это уже не совсем Россия. Это – Москва. Как и Париж – это уже не совсем Франция, и Лондон – не совсем Англия. Ну понимаешь…
– Да кто бы спорил, – кивает Гарри. – Это, извини, старый, – аксиомы, то, что ты говоришь. Я, ты знаешь, в том же Лондоне три года отучился на МВА. Так что – не в одном мегаполисе пожил. И в Париже бывал, жуткая помойка, кстати. Только я – тоже не о том. Москва, она, может быть, – и не совсем Россия, согласен. Но сердце России – оно все равно в Москве…
Али молчит, кивает, закуривает.
Разливает по четвертой, аккуратно складывает в пакет с оставшимся от перекуса мусором пустую бутылку.
Потом на заправке в урну выкинет.
Уважаю.
У меня отец так же, кстати, всегда делает.
Мы с ним однажды куда-то на его «авдотье» ехали, так я сдуру в окошко пустую пачку от сигарет выкинул. Батя ничего не сказал, просто остановился, подобрал пачку да и отнес в ближайшую урну.
Так стыдно было…
– А вот тут ты меня уделал, Игорянь, – соглашается Али. – Тут ты прав, и с этим хрена с два поспоришь. Так, Жора?
– Так, – Жора кивает и уважительно смотрит на Гарри. – Достойно сказано, не признать невозможно…
…Мы выпили, на этот раз – за Москву. Постояли еще немного, воздухом подышали и – погрузились в машину.
Надо ехать, дорога-то не близкая.
Под неспешные разговоры о том, как наши предки умудрялись такие просторы на лошадях да пешком преодолевать, когда тут и на летящем под сто шестьдесят джипе непросто приходится, я как-то незаметно задремал.
А проснулся уже где-то часа через три, аж под Тамбовом, в каких-то Елочках, где парни, по их словам, каждый раз, когда едут на рыбалку, обязательно останавливаются в кафе для дальнобойщиков поесть чего-нибудь горячего. Кафешек за окнами действительно было полно, прям одна на другую лепилась. И готовили тут, по словам Жоры и Али, в любой из них вкусно и по-домашнему.
Ладно, думаю, выходя из машины и потягиваясь.
Сейчас проверим…
…Зашли в одно из самых больших по размеру заведений.
Али вспомнил, что когда он тут был в прошлый раз, там, в этом самом заведении, подавали какие-то сверхъестественно вкусные пельмени из баранины с говядиной и нереально душистое харчо.
Сделали заказ, послали Жору в машину за бутылкой водки и пакетом томатного сока.
Водкой в кафе, по словам миловидной официантки Анечки, не торговали, потому что лицензия на спиртное слишком дорогая. Да и не пользуется данный продукт большим спросом у дальнобойщиков.
Ну а томатный сок – просто «не завезли», так что Анечка совсем не возражала, чтобы мы пили свое.
Зато харчо и вправду оказалось душистым, а пельмени «по-азербайджански» – так и просто бесподобными. Я таких пельменей в жизни не ел, а у меня, между прочим, батя из Сибири, сам иногда пельмени дома лепит.
Да и по дорогим ресторанам с русской кухней, знаете ли, хаживал.
И с парнями, и с родителями, кстати.
Но таких вкусных – не ел, хоть убейте…
…Вот в этот самый момент этот проклятый автобус у кафе и остановился. И через пару минут помещение заполнилось галдящими и матерящимися дагестанцами. То ли торгаши, то ли работяги-шабашники какие-то, хрен разберешь.
Орут, матерятся, на персонал вовсю наезжают, чтобы им все побыстрее тащили. Причем, всем одновременно.
Человек сорок, как минимум.
Особенно напрягало то, что они на официантку Анечку накинулись.
И по матери, и по-всякому.
– Тащи быстрее, русская биляд, я тибя потом виебу. А то ни узнаишь, какой-такой настоящий мужчина бываит.
Ну и так далее.
Противно.
Вот тут-то Али и отличился.
Повернулся к ним вполоборота, мы за угловым столиком как раз сидели. Дождался секундного затишья да и сказал, негромко так, но вполне внятно.
Так что все услышали.
– Я, кажется, слышу здесь нерусскую речь?!
Тишина мгновенно наступила такая, что если бы в чистеньком кафе водились мухи, то было бы слышно, как они жужжат.
Я незаметно взял со стола нож, сжал его ручку под столешницей.
Одного, думаю, но – завалю.
Гляжу, Мажор тоже к полупустой бутылке водки приглядывается. «Розочкой» он, если потребуется, владеет – о-го-го, доводилось как-то раз наблюдать. Уже, думаю, чуть легче.
Но – ненамного.
А Али просто по-прежнему сидит вполоборота, и не торопясь обводит тяжелым, как свинец, взглядом мгновенно затихшее помещение.
И – молчит.
…Даги почему-то не прыгнули.
Те, которым уже принесли заказ, молча уткнулись в тарелки, те, кому не успели, – как-то незаметно, бочком, перекочевали в соседние ресторанчики.
Али кивнул Анечке, помахал ей призывно рукой.
– Принеси-ка нам, – говорит, – девушка, еще по порции пельменей. А то все сожрали, а водка недопитой осталась. И чаю покрепче завари. Чувствую, мы у тебя тут еще, на всякий случай, немного задержимся…
И – продолжает обводить зал кафешки тяжелым, почти не мигающим взглядом…
…Когда мы наконец-то, отяжелевшие от водки и пельменей, сели в машину и поехали дальше, я только головой покачал.
– Ну, – говорю, – и ни хрена же ты выдал, Глеб. Я уже думал, что все, хана нам. Нож под столом на коленку положил…
– Да и я, – признается Гарри, – врать не буду, сцыканул маненько. Думал бутылку хватать, на розочку обустраивать. Кто ж знал, что они такими засранцами окажутся, что даже слова не скажут. Или ты догадывался, Али?
Глеб только плечами пожал.
– Да никакие они не засранцы, парни. Нормальные люди, работяги, только немного с другим менталитетом, не таким, как у нас с вами, естественно. А борзеют у нас только потому, что им все ссут слово поперек сказать. Типа, – я не я и хата не моя. Меня не трогают, вроде, так я лучше в сторонке и постою, чтоб лишний раз не отсвечивать. То есть в том, что они такие, не они, а мы виноваты, такая вот петрушка нехитрая. Вот и садятся, блин, на голову. А если и дальше будем язык в жопу засовывать, так и срать на нее начнут. И наших жен и сестер на наших же глазах трахать. И виноваты в этом, повторюсь, – будем только мы сами…
– А что ж они не прыгнули-то тогда? – спрашивает Гарри. – Нас всего четверо, а их – человек сорок. Завалили бы, к бабке не ходи.
Али усмехается и прикуривает сигарету, чуть-чуть опустив боковое стекло. На улице – холодина.
– А зачем оно им надо-то? – спрашивает. – Во-первых, мы кого-нибудь бы да покалечили, это они понимали стопудово. Во-вторых, могли и менты подвалить, а как они их брата любят – дело известное. Бежать-то тут некуда, трасса одна, до Волгограда. Ну и в-третьих, – мы были на своей земле и в своем праве. А они – нет. Хватит?
– Ты думаешь, – криво усмехается Гарри, – у них хватило мозгов, чтобы все это понять и просчитать? Да еще за пять секунд? Особенно, насчет того, что мы на своей земле и в своем праве? Я чо-то, извини, брат, немного сомневаюсь в этом деле. Ты уж прости мою детскую недоверчивость.
– Они это просто почувствовали, – опять жмет плечами Али. – И этого оказалось вполне достаточно. Результат, по крайней мере, – налицо.
– Да уж, – кивает головой Гарри, – с результатом-то как раз хрен поспоришь. А есть у нас, кстати, еще бутылка коньяка? А то что-то зябко становится…
– Под моей сидушкой посмотри, – вздыхает Жора. – Хорошо вам, мужики. Сейчас глотнете, стресс снимете. А мне еще – аж до Элисты терпеть, а трясет всего – хоть вешайся. Вы-то к боям люди привычные, идейные можно сказать, а мне-то, старику, за что под замес попадать придумали?
– Не нуди, – смеется Гарри, доставая из-под сиденья пузатую коньячную бутылку. – Сам ведь все понимаешь, что не ты один обосрался…
Али на переднем сиденье уже вовсю шелестит фольгой, разворачивая на закуску очередную плитку черного горького шоколада.
Я – улыбаюсь…
Правильно, думаю, сделал, что с парнями поехал, а не на клубном автобусе. Лиде расскажу – не поверит, столько всего интересного…
– А вообще, – говорит Гарри, вытаскивая пробку, – смешно, конечно. Вот вроде, – горцы, воины. А ведь всегда в прошлом люлей от русских получали таких, что мать моя женщина. А теперь – вроде как и все наоборот выходит. Вот даже сейчас, чего уж там, – на тоненького проскочили, как бы ты, Глебушка, не понтовался. Стоило только одному из этих красавцев борзануть – и все, кранты, толпой бы по-любому опрокинули. Вот мне и интересно, мы что, вырождаемся, что ли? Ну я русский народ имею в виду, если что непонятно…
– Да при чем здесь, – морщится Али, – «русский», «не русский». Тут хрень поглубже слегонца получается. Можно подумать, вся Европа в прошлом такая плюшевая была, как сейчас. Ага. Пойди-ка пройдись ща, к примеру, по некоторым кварталам Парижа или любимого нашего с тобой Лондона. Раньше – все по-другому слегонца было, по-другому. Хроники-то исторические – хрен сотрешь, как бы этого, бля, политкорректность их нынешняя не требовала. Позволили бы они этим орлам чернохвостым еще хотя бы пару веков назад у себя так резвиться, жди. Закопали бы на хер на ближайшей помойке и ни фига бы даже не комплексовали на эту тему. Подумаешь, тыщщей мигрантов больше, тыщщей меньше, кто их считать-то будет? Ну, типа, как у нас в Москве таджиков да молдаван на стройках разве кто считает? Если только прораб, когда с похмелья мучается. Ну или менты, когда за «поголовным сбором» приходят. Тоже, конечно, непорядок, – люди есть люди, – все-таки, все-таки. А сейчас кто там у них, в Европе этой, прости Господи, «цивилизованной», самые социально защищенные категории населения, ага? Негры, арабы, паки, турки, геи да лесбиянки. В Голландии, недавно читал, уже лет десять как существует официально зарегистрированная «Лига защиты прав педофилов», куда уж дальше-то. Один сабж другого мутит по Интернету, потом хомячит без соли и соуса, а целая свора мудаков-адвокатов, завывая и плюясь слюной, потом доказывает, как его позиция важна для общества и почему она открывает всему миру новые грани свободы. Тьфу, бля, Господи прости, по-другому-то и не скажешь…
– А вот интересно, – Гарри делает глоток из горлышка, морщится, отказывается от шоколадки, – с чего бы все это хозяйство сыпаться-то начало? Понимаешь, Глеб, я ведь, в отличие от тебя, не гуманитарий. Финансовый менеджер по МВА. А до этого – инженер-конструктор, МАИ заканчивал. Мне четкое понимание процесса нужно, а не «мысли по поводу». Ну не может быть так, чтобы целая раса, целая цивилизация вот так легко уходила, растворялась, причем ведь – не в «молодой крови», а хрен пойми в чем. Ну не верю я в то, что предлагаемые этим сблевом ценности интереснее, как тот же товар, чем ценности европейской цивилизации, бля…
– Ценности как товар? – хмыкает Али, забирая у Гарри бутылку. – Вот здесь-то, дорогой мой технолог, собака и порылась. Тебя обманули, Игорянь, ценности не могут быть товаром, ценности – это что-то большее. За товар, знаешь ли, старый, под танк не прыгают…
Делает глоток, задумчиво смотрит в окно.
Что он там разглядеть-то пытается, думаю?
Темнотища же…
Даже по встречке ни одной машины уже, наверное, минут пятнадцать как не видно…
– А вообще, – вздыхает, – ты интересную тему затронул, конечно. О такой если и говорить, то только в дороге, когда все одно делать не фига. Слишком уж долгая байда, и серьезная. Перегрузиться можно влегкую…
– А мы что, куда-то спешим? – встреваю в их разговор. – Заснуть после того адреналина в кафе все одно не выйдет, так хоть давайте поумничаем немного. Иногда, говорят, полезно бывает. А если чересчур загрузимся – «Control + Alt + Delete» и все дела, в первый раз что ли. Тоже мне, бином Ньютона…
– В принципе, согласен, – поддерживает меня Гарри. – Когда еще на эту тему тереть, если не сейчас. Ничего не мешает, ничего не отвлекает, спать не хочется, коньяка еще – хоть залейся…
– Но-но! – возмущается Жора, – «хоть залейся»! Мне-то оставьте хоть чуть-чуть, ироды. Я по магазину, понимаешь, за шефом ходил, облизывался, а они его весь выхлестать в дороге собрались!
Смеемся.
Али роется в бардачке, перебирает там что-то, потом достает оттуда пачку сигарет и облегченно вздыхает.
– Боялся, что в сумку за куревом лезть придется, в багажник, – говорит. – Но нет, слава Богу, в бардачок одну пачку заначил. Так на чем, бишь, мы остановились-то?
– Да, – кривлюсь, – на вырождении…
Али закуривает, разгоняет ладонью дым, говорит медленно.
– Понимаете, парни, ответа у меня нет. У меня вообще ответов нет, только вопросы. И, иногда, – догадки. Не претендующие на истину в последней инстанции…
– Ну, – хмыкает Гарри, – если б ты претендовал на это, я б от тебя ноги делал впереди собственного визга. Боюсь я, знаешь ли, таких сабжей с их «последней инстанцией» даже еще больше, чем триппера. Потому как все это их «знание», как правило, обычное говно и гонево, а вот зарезать могут очень даже вполне себе ничего, просто так, как два пальца об асфальт. А чо бы и не зарезать кого, за идею-то с общечеловеческой ценностью? Причем ничего им за это и не будет, что с психов-то взять? Так что, – давай излагай. Твое право – говорить, а наше – соглашаться или пальцем у виска крутить, сам понимаешь…
– Угу, – хмыкает в ответ Али. – Тады – ой. В смысле, – согласен.
И, перед тем как передать мне бутылку, делает из нее такой серьезный глоток, что я даже удивляюсь: волнуется, что ли?
Ну ни фига себе…
– Давайте, – говорит, – парни, тогда один очень простой вопрос для начала: почему мы всегда употребляем слово «завоевать», в том числе и тогда, когда разговор идет, скажем, о знании или о любимой женщине? Или, того хуже, – «покорить»? Мы же даже космос не «исследуем», а «завоевываем», а когда уж о спорте речь, то фразы типа «наши олимпийцы завоевали» по-другому просто и не произносятся. Случайно это или в этом есть что-то такое, не убираемое из нашего сознания? Ну, типа несущей конструкции у моста? Уберешь – просто завалится, и все, какие бы у тебя правильные мысли не были при принятии этого решения. Ну типа, – некрасиво или нефункционально. А он, гад, несмотря на все твои благие намерения, просто после этого рушится к ебени матери и – никакой тебе благодарности…
– И? – спрашивает Гарри, отбирая у меня бутылку, из которой я так и не успел отхлебнуть.
И тоже к ней весьма так ощутимо прикладывается.
И опять думаю – ну ни фига себе.
Что-то парни перевозбудились немного.
Закуриваю сигарету и принимаю решение больше в разговор пока не встревать, а лучше – молчать и слушать.
Может, за умного сойду.
Тоже не лишнее.
– И, – грустно смеется Али, – не «и», а «а». А вдруг это – завоевание – всего чего угодно: знания, космоса, женщины, соседнего народа – и есть наш путь на самом-то деле? А если мы именно через это «завоевание», «покорение» и познаем этот мир и свое место в этом мире? Если ничего другого нам просто не дано, по определению? Как те же китайцы это делают через созерцание и ожидание, а, скажем, индусы, – через растворение и очищение. И когда мы, я имею в виду всю европейскую цивилизацию, цивилизацию белой расы, в силу своих внутренних причин стали отвергать этот путь, путь «завоевания», если хочешь – агрессии, мы и начали разрушать ту самую «несущую конструкцию». Свою собственную. Причем своими же руками. И своими собственными, нами же, белой расой, рожденными идеями свободы и толерантности. А отсюда уже – и все остальное. В том числе и то, что ты называешь «вырождением». Понимаешь, никто, и я в том числе, не говорит о том, хорош или плох этот путь – путь завоевания, агрессии, «бремени белых» киплинговского, если хочешь, – этичен или не этичен, правилен или не правилен. Вопрос только в том – наш он или не наш. И если он был – наш, а мы от него отказываемся, стесняемся, придумываем всякую хрень, типа той же толерантности или политкорректности, – то нам, действительно, в самом скором времени может настать самый настоящий трындец. И никакие «черные» тут не при чем, похороним себя мы сами, а они просто спляшут на наших костях. Причем будут абсолютно в своем праве. Потому что это не они разрушат нашу культуру. А мы сами…
– Красиво, – щурится Гарри, выпуская в боковое окошко летящего сквозь угольно-черную ночь по усталой безлюдной России «лендкрузера» тонкую струйку душистого сигаретного дыма.
– Ага, – ехидничаю, уже забыв про свое решение «молчать и слушать», я, – только что ж это мы, если мы уж такие великие воины и агрессоры, пытаемся всяким разным восточным единоборствам-то учиться? Или философствовать – это одно, а по морде получать – совсем другое?
– А учиться, – ядовито подсмеивается Али, – это, Дэн, всегда полезно. Вот если б ты, к примеру, хорошо учился по такому предмету, как всемирная история, то ты бы наверняка знал, что еще совсем по историческим меркам недавно, в девятнадцатом веке, во время знаменитых «опиумных войн», британский экспедиционный корпус составом всего в десять тысяч штыков, у которого, к тому же, элементарно закончился порох, прошел с боями через весь этот хваленый многомиллионный Китай со всеми его шаолинями и прочими восточными единоборствами, как нож сквозь масло. И – выиграл войну.
– А наши казаки, – подхохатывает ему Гарри, – в семнадцатом веке отрядом в сорок человек гоняли по всей степи «тумены» татарвы. «Тумен» – это тысяча, если не знаешь. Исторический факт, между прочим. Почитай как-нибудь на досуге, как Ермак Сибирь завоевывал. Я уж не говорю про испанцев, которые Америку расколбасили, со всеми их майя, ацтеками и прочими пирамидами, там вообще соотношение по численности такое смешное было, что абассцаться можно. И только не надо говорить про порох и лошадей, лажа все это…
– Это почему же, – удивляюсь, – лажа?
Али вздыхает.
– Дальнобойность «длинного» английского лука превосходит дальнобойность и убойную силу автомата Калашникова. Скорострельность у обученного лучника – пятнадцать прицельных выстрелов в минуту с кучностью, «калашу» и близко недоступною. Преимущество огнестрельного оружия перед луком только в одном – из него гораздо проще научится стрелять, поэтому с ним легче создать в короткие сроки из необученных мирных людей большую армию и завалить врага с помощью массы. А так, при прочих равных, если поставить друг перед другом один на один средневекового лучника и нормально обученного современного десантника, я, скорее всего, – поставлю на лучника. И, можешь мне поверить, индейские воины у тех же майя тоже были ребятами вполне обученными, подготовленными. Война была смыслом, причем – единственным смыслом, их жизни. А испанцы их разделали просто как Бог черепаху. Вот такая вот историческая фигня, Данил. Представляешь?
– Ну, – мотаю головой, – насчет лучника и десантника с автоматом, – что-то не верится. А рыцари тогда что, вообще каким-то спецназом нереальным что ли были?
– А как ты хотел? – хохочет. – Если их с пяти лет только и учили, что драться? На всех видах оружия, вообще без оружия, с подручными средствами, пешком, в седле, на крепостной стене, да по-всякому? К семнадцати годам эти парни проходили уже – вдумайся! – двенадцатилетний курс непрерывной, целенаправленной и беспощадной дрочки, которой позавидует любой супермен из любой сегодняшней армии любого государства, К тридцати, если доживали, – двадцатипятилетний, включая где-то приблизительно пятнадцатилетний реальный боевой опыт. Редкий действующий офицер спецназа таким похвастать может, вообще-то. Я, честно говоря, с таким бойцом бы один на один без особой нужды выходить бы не рискнул, даже если буду с автоматом, а он со своей железякой ржавою…
– Да, – чешу затылок, – тут ты прав, похоже. Так что же тогда получается, а, Али? Выходит, что очень даже может быть и такая фигня, что мы – фанаты, «кэшлс», «хардкор», проклятые фашиствующие ублюдки и подонки со дна «современного цивилизованного общества» – со всей нашей агрессией и прочей лабудой – вовсе и никакие не маргиналы, так? А – совсем даже и наоборот?!
– Может, – откидывается на сиденье Али. – Может и так. А может – и по-другому. Я ж говорю, Дэн, – нет у меня ответов. Одни, блин, вопросы…
Я забираю у Гарри бутылку, делаю большой, обжигающий глоток коньяка и передаю Али. Он тоже прикладывается к горлышку и возвращает бутылку Гарри. Мы закуриваем и смотрим в окна джипа.
За ними только ночь и ветер.
Изредка – фары встречных машин.
И, кажется, – больше ничего…

[dibase]

Глава 8
Калмыкия

…В Элисту въезжали где-то часов в десять утра, Волгоград я элементарно проспал. Парни потом говорили, что сразу же после того, как мы его проехали, начался жуткий ветер, так гнавший мелкий песок и местную рыжую пыль, что даже такой опытный водитель, как Жора, приличную часть дороги не рисковал ехать со скоростью больше пятидесяти-шестидесяти километров в час.
Не знаю.
Проспал весь этот беспредел к чертовой матери.
Когда же мы приехали в эту славную, Господи прости, столицу национальной республики Калмыкия, там по-весеннему светило солнышко и дул несильный, прохладный ветерок.
Очень комфортные условия для предстоящей игры, мне так кажется…
…По-быстрому вписались в местную гостиницу, я принял душ и попытался прозвониться по мобильному Гарри.
Пива так хотелось, что аж губы в трубочку выворачивались.
А – фиг вам, уважаемый господин московский.
Нет в городе Элисте мобильной связи.
По крайней мере, у моего оператора.
Столица республики, блин.
Сколько живу в нашей стране – столько удивляюсь…
…А номера комнат парней я при заселении – забыл спросить.
Беда.
Ладно, думаю, сейчас вниз к стойке спущусь, спрошу у администратора.
Спускаюсь, а Гарри уже там тусует.
И на лице – та-а-акая жажда пенного напитка нарисована, что мне даже чуток стыдно стало.
Моя по сравнению с этим – песочница на границе с Сахарой.
– Привет, – говорю, – Гарри. Мучаешься?
– А, – поднимает глаза, – это ты, Дэн. А я что-то подумал, что ты сразу спать завалишься. Ну и решил не стучаться, не будить чтобы. А мы с Али решили все-таки пивком чуть-чуть размяться, да и Жору отпаивать надо перед сном, замучился, бедный. Глаза, что твои сливы. Глеб как раз за ним пошел. А мы пока – пойдем-ка с тобой, брат, на улицу, покурим. Душно-то, что твой звиздец…
– Пойдем, – соглашаюсь. – Мне тут тоже что-то душновато после вашего коньяка в нереальных для растущего организма количествах…
Но как только мы направились к выходу, нас грозно и резко одернули:
– Стоять! А ну, стоять, блин!
Я, честно говоря, чуть перессал даже и просто застыл в позе «оленя, застреленного в крестец», как говорит один наш с Гарри общий приятель.
А Мажор таки нашел в себе силы обернуться.
И даже – с некоторым достоинством.
Насколько оно, разумеется, возможно с такого жуткого бодунища…
Пришлось – и мне.
Глядим – молоденький, но уже вполне себе квадратный, сержант милицейский, в форме с нашивками ОМОНа.
В «бронике», каске и с укороченным «калашом» на ремне.
Мой ровесник, похоже.
Или даже – помоложе, у них тут не поймешь.
Степь.
Но вроде как – русский.
– Ты чо, – спрашиваю, мотая башкой, – совсем озверел что ли, парень, орать-то так громко? Я чуть не обосрался! Думал, война началась…
– А она и началась, – кривится, – вы же – из Москвы, да?
– Ну из Москвы, – ухмыляется, тоже приходя в себя, Гарри, – а это что, сейчас запрещено? Калмыкия вышла из состава Российской Федерации? И когда же тогда случилось сие знаменательное событие?
– Да лучше б вышла, – вздыхает, поправляя каску сержантик, – тогда бы сюда можно было бы хоть танки ввести. А так и «дорогих россиян» из себя корчат, уроды, и – такой беспредел творят, что мне даже стыдно, что местный. И когда только на этих блядей хоть какой окорот у вашей Москвы найдется…
– Не ссы, – недобро смеется Гарри, – брат. Найдется. И, я так мыслю, довольно скоро. Как только Путин на второй срок пойдет, так и начнет порядок наводить. А не начнет – мы сами приедем…
– Да вы уже приехали, блин, – вздыхает. – Вон, ваш автобус камнями так закидали, что двоих пацанов в тяжелом состоянии в больничку увезли. И «легких» человек пятнадцать, но там вроде все слава Богу. Да еще двоих вчера на ножи подняли, на гоп-стопе. Телефоны мобильные почистили, деньги забрали. Вот меня тут и поставило начальство, чтоб никого на улицу не пускал. Так сказать, во избежание…
– Кого порезали, кто на больничке? – это уже, гляжу, Али с Жорой подошли.
Я даже и не заметил.
Али начисто выбрит, подтянут, собран.
Как будто и не было бессонной ночи с неумеренным количеством потребления…
Нда…
Вот уж где контраст.
Перевожу взгляд на Гарри и – чуть на задницу не сажусь.
Нет, щетина с его щек никуда, разумеется, не исчезла.
Но вот все остальное…
– Да, – говорит, – командир, куда парней-то увезли, знаешь?
Сержант вслед за мной переводит внезапно ставший острым взгляд с одного на другого.
– Так, – кивает, – понятно. Вы, типа, старшие. Это хорошо. Ваша машина на стоянке перед гостиницей стоит? Ну, такой джип здоровый?
– Наша, – кивает Али. – Что дальше?
– Да, – вздыхает сержант, – мальчишек ваших жалко. Хорошо б, если б вы туда съездили, я вам даже сопровождающего дам, на всякий случай, нас здесь трое дежурит. Вы, конечно, вижу – парни резкие, но местный мент с автоматом и вам в подмогу не помешает. Только надо подождать пару минут, хорошо?
– Хорошо, – кивает Али. – Я все равно в сортир собрался заскочить. А чтоб тебе люлей не подогнали за самоуправство, вот, перепиши данные, скажешь, что отправил помогать людям, которые здесь по делу.
И протягивает ему закатанный в пластик пропуск со своей фотографией.
– Ого, – рассматривает документ сержант. – Вы тут, типа, проверяющие от Российского футбольного союза?
– Мы тут, – смеется Глеб, – типа фанаты, если честно. Но – непростые, как сам понимаешь.
– Понимаю, – смеется в ответ ОМОН-овец. – Лады, валите в сортир, я сейчас товарища по рации вызову…
…В сортире Глеб, ни слова не говоря, вынул из грудного кармана маленький полиэтиленовый пакетик, насыпал по щепотке порошка на сгиб ладони себе и Гарри.
– Да, – соглашается Гарри, – сейчас – как нельзя кстати.
И вслед за Али втянул эту фигню ноздрей. Постояли, помотали башками, посмотрели друг на друга.
– Ну что, пошли?
– Угу. Теперь можно.
Я только головой покачал.
Нет, я слышал, разумеется, что у части «основы» кокаин пользуется уважением, но чтобы вот так, среди бела дня…
Нуда ладно.
Они парни взрослые, без меня разберутся…
…На входе нас уже ждали трое парней из ОМОНа: тот самый молодой сержант, еще один такой же, только чуть постарше, и лейтенант с грубым обветренным лицом и ледяными прозрачными глазами.
Ага, думаю.
Чечня.
У меня пара однокурсников там в армии отслужила, я этот взгляд ни с чем не спутаю…
Молча пожали друг другу руки, Гарри достал пачку сигарет, предложил, парни угостились.
Стоим, дымим.
– Значит так, – говорит лейтенант, – в больничку вас Саня проводит…
И кивает в сторону сержанта постарше.
– У него там просто, – улыбается немного по-детски молоденький сержантик, – мама работает, сестрой в хирургии. Если что, покажет, к кому обратиться.
– Добро, – кивает Али. – Денег платить надо?
– Не надо, – отрицательно мотает головой сержант Саня. – Там уже ваши пацаны вчера собрали достаточно, на игре дубля клич кидали. Молодцы, кстати, парни. Я раньше думал, что фанаты – это просто быдло вечно бухое. Так нет, там и от клуба народ приехал, и сами денег собрали достаточно. Но вам все равно съездить стоит, посмотреть, что к чему. И – это – берегите себя. У нас тут непросто…
– Мы, – мрачно усмехается Гарри, – и сами не простые. Пусть эти гады молятся, что «основа» фактически не приехала…
– И что тогда? – резко вскидывает голову лейтенант.
– Тогда, – кривится Али, – расклад мог бы и поменяться. В прямо, извини, противоположном направлении. Одно дело молодежь с безопасного расстояния булыжниками закидывать, другое – с реальными бойцами бизнес вести. Там такие обмороки встречаются – сам боюсь…
– И что? – буровит его взглядом лейтенант. – Ты хочешь сказать, что такие как ты, их не контролируют, так, что ли? Такая силища и бесхозной гуляет? Да в жизни не поверю…
– Ой, старшой, – вздыхает Али, – а ты что, реально веришь, что все и всех в этой жизни кто-то контролирует? Меньше детективов на ночь читай, у тебя и так работа нервная…
Лейтенант усмехается.
– Интересный, —говорит, – ты парень, похоже. Наслышан я про вашего брата, вместе с нами парни из московского ОМОНа стояли, понарассказывали. Пивка бы с тобой попить не торопясь да за жизнь поговорить. Жалко – не судьба. Мы все три дня, пока вы здесь находиться будете, на «повышенной готовности» жить станем. С хлеба на воду и спать не раздеваясь…
– Жалко, – соглашается Али. – Я б с тобой тоже выпил. Только я уже завтра уезжаю. Сегодня на матч схожу, потом в гостиницу, высплюсь – и в дорогу. Хочу еще в Астрахань заскочить, спиннинг покидать, раз уж такой расклад вышел…
– Завидую, – улыбается, вздыхая, летеха. – Ну ладно, езжайте уж. Проведаете своих, пивка попьете и – давайте спать, до стадиона. И нам спокойнее, и вам безопаснее…
– Согласен, – улыбается в ответ Али.
Они жмут друг другу руки, мы садимся в машину и едем в больничку.
Автомат сержанта Сани больно упирается мне в ребро, от него пахнет какой-то смазкой и холодным металлом.
А от самого Сани – потом, степью и почему-то – ветром. Он смотрит в окно, показывает дорогу и с уважением трогает кожаную обивку джипа, восторгаясь, как все в нем правильно и разумно устроено.
Меня укачивает, и я мгновенно засыпаю, просыпаясь только на больничном дворике, где резкий порывистый ветер гоняет кругами красно-желтую калмыцкую пыль и обрывки бумажного мусора.
В приемное отделение прорываемся фактически бегом, дует страшно.
– Астраханец, – почему-то с уважением отзывается о ветре Саня.
Мы согласно киваем.
…Первый, кого я вижу в приемном отделении, – Никитос. Ему порезало стеклом лоб, и он пришел на перевязку.
Чуть бледный, но вроде в остальном – в полном порядке.
– Ты как? – спрашиваю.
– Нормально, – отвечает.
– А Серхио что? – дергаюсь. – Тоже под раздачу попал?! Где он?!
– В порядке с ним все, – кривится Никита. – Даже не поцарапало. Только вот обосрался наш Серхио, Дэн. Такая вот, блин, стыдоба перед парнями вышла. Ныл, мямлился, потом в аэропорт рванул. Сейчас уже, наверное, в Москве. С собой звал, кстати, придурок хренов…
– А ты что? – удивляюсь.
– А я, – поднимает на меня злой взгляд, – никуда отсюда не поеду, без пацанов. И еще. Я с тобой поговорить хотел, ты же из, как это у вас называется, «хардкора», ну «основы», так ведь?
– Ну, – говорю, – так. А что такое?
– Да ничего, – жмет плечами. – Просто я к вам хочу. Ты же меня знаешь, Данька, я хоть и раздолбай, но если что – не подведу. И не побегу. Поговори со старшими, хорошо? Мне теперь это – очень надо. Очень. Я таких, как эти уроды, – бить хочу. Руками, ногами, арматурой, да – чем угодно. Что под руку попадет. Чтобы они юшкой исходили, чтоб кровью блевали, чтоб юлой по песку ползали…
Я молчу. Киваю.
Со мной такое тоже когда-то случилось. И вот теперь – я здесь. И тоже – никуда не уеду. Никуда и ни за что.
…И еще – вот ведь какая странная штука, думаю. Если б передо мной еще полгода назад встал бы выбор, с кем идти – с умным, рассудительным, чуть холодноватым Серхио или раздолбаем, сплетником, мажором и интриганом Никитосом – я бы стопудово выбрал Серхио.
И, как теперь выясняется, – совершил бы очень грубую жизненную ошибку.
Вот такие дела…
Я вздыхаю.
– Хорошо, – говорю. – Прям ща и познакомлю. С Гарри. Слышал про такого?
Никита кивает:
– Мажор? Слышал, конечно. Личность авторитетная…
– Вот-вот, – смеюсь, – тот самый. Только Мажором его не называй, обидится. Мы вместе приехали. Сейчас они переговорят тут, и мы пиво пить поедем. Там и поговоришь, если что. Тебе как, можно пиво-то?
– А почему нет? – удивляется.
В это время из двери появляются – один за другим – Али, Гарри, сержант Саня, старый выездной фанат Волчок и мужик из официального фан-клуба. Володя Майор, я его так, немного знаю.
Несмотря на то, что в наших кругах к «официалам» принято относится с некоторым презрением, дядю Володю у нас уважают.
Он – из старой фанатской гвардии, из тех, кто на стадионе фанател еще тогда, когда я под столом в старой родительской квартире ползком дороги прокладывал. А то, что пристроился работать в фан-клуб, – так это еще неизвестно, где мы сами будем лет так через несколько. А так – всегда поможет, если что. В автобус пристроит, из ментовки, если получится, вытащит.
Правильный мужик, короче.
Подошли, Волчок и дядя Володя со мной поздоровались. Майор спросил у Никитоса, как тот себя чувствует.
– Ничего, нормально, – жмет плечами Никитос.
Майор кивает.
И вправду, могло быть и хуже.
– Значит так, – говорит Али. – Те, кого на ножи взяли, – вообще в порядке. Через пару дней выпишут, ничего серьезного, жизненно важные органы не задеты. А вот с парнишкой, которому башку камнем пробили, – могут быть проблемы. Очень сильное сотрясение, может и через день в порядке быть, а может и месяц проваляться. И то, если без осложнений обойдется. Спасибо Волчку, согласился с ним на неделю остаться, денег ему уже парни передали да и гостиницу оплатили. И мы с Гарри двести баксов от себя добавили, должно хватить по-любому. А тебе, Мажор, – урок, кстати. Я понимаю, что хардкору Элиста неинтересна, но – видишь, что получается…
– Вижу, – мрачнеет Гарри. – Я уже с кем положено созвонился, пока ты с парнягами говорил. И с флинтами, и с апельсинами, и с юнион. Будем мутить общак, по-любому. На следующий год – все приедут, даже гладики подписались, всей основой, без понтов и без дураков. Тогда и посмотрим…
Сержант Саня делает вид, что ничего не слышал.
Видно, что он на нашей стороне, и я его хорошо понимаю.
Служба.
Али тоже замечает эту фигню и хлопает Саню по плечу.
Тот улыбается.
– Сань, – просит Али, – ты ребятам помоги, если что. Видно, что вы нормальные мужики все, включая летеху. Мы, поверь, в долгу не останемся…
Саня кивает.
– Вы, – смеется, – самое главное, на следующий год городишко наш с землей не сравняйте. Какая-никакая, а все-таки Родина…
– Не переживай, – смеется в ответ Гарри. – Мы, в принципе, народ безобидный. Так, обучим кое-кого правилам хорошего тона, не более. Самим, небось, эта гопота поперек горла стоит…
– А то, – морщится Саня. – Еще этот, бай наш гребаный, половину Чечни сюда вывез, урод. Типа, братья они калмыкам. Ага. Братья. Кому, может, и братья, а я к этим «братьям» уже три раза в командировки мотался. А лейтенант – пять. Так ему уже здесь, на родине, постоянно угрожать начали, он даже семью в Астрахань перевез. А куда денешься, дочка маленькая, жена молодая. Как бы сам вслед за ними не перебрался, он у нас как батя, хоть и одногодок почти. Да что там говорить…
И рукой машет.
– Да, – кивает Гарри, – тут уж – не до футбола…
– А на футболе, – мрачнеет Саня, – другие работать будут. Наш отряд туда хрен направят. Так что вы там тоже… поосторожнее…
– Не переживай, – успокаивает его дядя Володя, – как-нибудь разберемся. Ты, самое главное, – ребятишкам помоги, если что. Одни здесь останутся…
– Да что бы не помочь? – жмет плечами сержант.
На этом и расстаемся.
Саня еще мать хочет навестить, вместе с Майором и Волчком, поговорить немного. И о наших раненых, чтоб присмотрела, и о своих каких-то делах, видимо. До гостиницы, говорит, сам потом доберется.
Ну нам-то это только хорошо, как раз для Никитоса место в джипе освобождается. А вечером, в гостинице, я уверен, у дежурящего там ОМОНа появятся корзины с отличной едой и ящик-другой самой лучшей водки или коньяка, которые только есть в этом сраном пердяевском городишке.
Али умеет платить по счетам.
И – никогда ничего не забывает.
Ни плохое, ни хорошее.
Такой человек…
…Мы садимся в машину и отправляемся пить пиво.
Парни-то более-менее в порядке, а мне почему-то совершенно дико хочется спать. Будто песка в глаза насыпали.
Водителю Жоре, думается, – то же самое.
Ну оно и понятно.
Эти-то двое – на «допинге».
Понимаю, хоть и осуждаю…
Хотя кто я такой, чтобы их осуждать?
Да и посрать им, похоже, честно говоря, на все мои осуждения…
…Мысли путаются, и я опять засыпаю…
…Прихожу в себя перед гостиницей.
Гарри заботливо провожает меня до номера и отправляется обратно в машину, ехать в пивной бар.
О как, думаю, они за меня все решили…
Типа, – старшие…
Хотя, может, оно и правильно?
…Ближе к вечеру парни меня разбудили, и мы направились в сторону стадио.
Пешочком, благо недалеко.
В «пазике», который за нами прислал фан-клуб места на всех, естественно, не хватило, и Мажор сам лично отобрал «пешеходный моб» из тех, кто, по его мнению, мог за себя постоять.
Нехилый, кстати, такой мобчик получился, человек двадцать.
Али в эти дела не вмешивался, тут он Гарри полностью доверял.
Кстати, Гарри по дороге рассказал, что его окна выходили прямо на какой-то местный парк, в котором каждые несколько минут вспыхивали разрозненные стычки между отдельными мелкими группками наших и местных.
Сам он решил не вмешиваться, если даже нашим и доставалось.
А что?
Все – люди взрослые, все предупреждены о том, что случилось. И если кто-то, несмотря ни на что, хочет поискать себе приключения, – это их право.
Большая, так сказать, и светлая личная жизнь.
Он-то, Гарри, тут причем?
Он топ-бой, а не нянька, сопли всем подряд подтирать…
…До стадиона добрались почти без приключений.
Местные, разумеется, пару раз пытались заряжать что-то типа «Москва-пидорас», но мы не реагировали.
А прыгнуть, глядя на сплоченную группу крепких парней, они, по-видимому, просто не решились.
Нацмены, что с них взять, порода такая.
Прыгают только тогда, когда абсолютно уверены в успехе.
А так – ни-ни…
…Молодых на входе на сектор шмонали жестоко. Даже в жопу, говорят, заглядывали в прямом смысле этого слова.
Трусы снимать заставляли.
Искали файера и прочую пиротехнику, ну-ну.
По ней еще вчера с другими местными ментами молодняк договорился, денег дал, и теперь она прямо на террасе в строго оговоренном месте лежала. Они, хоть и молодые, но не идиоты же.
Не первый раз на выезде, порядок знают.
Меня же Али протащил в «зону обыска для взрослых».
Сказал, что я с ним.
Так там вообще все гуманно было, только карманы вывернуть попросили да по брюкам похлопали.
Детский сад, блин.
Единственное, кому досталось, – так это пьяным.
Заперли в сортире, и все дела. Так там весь матч и проблудили, в собственной блевотине.
Но это, чего уж там, – правильно, я так думаю.
Ты сюда для чего приехал – команду поддерживать или за шиворот соседу блевать?
…А шиза на секторе была просто сумасшедшей!
Мы с Гарри вывесили черно-желтую «имперку» нашей бригады, были и баннера некоторых других известных фирм.
А я и не знал, что парни приехали!
Прошелся по сектору, встретились, пообнимались на радостях.
Поуворачивались от летящих в сторону нашей террасы булыжников, куда ж без этого.
…И – началось.
Наш сектор, всего-то человек триста, начисто переорал и перепел на фиг весь их стадион, а наша команда впервые в сезоне победила в чемпионате России!
Полная победа!
А какое файер-шоу молодые после первого гола устроили!
Красота!
Уровень боления фанатов Великого Клуба, безказяв!
После матча добрались на ментовском «пазике » до гостиницы, заперлись в номере у Гарри, крепко выпили водки, пошли, побратались с дежурившими парнями-омоновцами и завалились спать.
Разговор, правда, под водку получился почему-то совершенно никакой.
Обо всем и ни о чем.
Даже вспомнить не о чем.
Обидно, я уже как-то привык к совершенно другому уровню общения.
Ну да ладно.
Не каждый раз башню грузить, в конце-то концов…
Можно и передохнуть немного.
О футболе, о бабах…
…А так – только один момент запомнился, в самом конце, когда я спросил у Али, почему они с Гарри всего по сто баксов парням на общак дали.
Ну там, в больнице.
Для них ведь это – совершенно не сумма, они за иной вечер в разы больше пропивают, сам видел.
Ответил, правда, не Глеб.
Гарри.
– Понимаешь, – говорит, – Данька, мы, конечно, могли бы вообще все оплатить. Без проблем. Да что там – «мы». Вон, Али и в одиночку бы справился. И даже не поморщился бы. А что дальше? Где тогда само понятие «общака» искать, общего дела, братства нашего красно-белого? Какое мы такое право имеем парней чувства причастности ко всему этому лишать? И, плюс, – если мы платим, – то мы кто? Хозяева? А это не нужно ни нам, ни движу. Понимаешь?
– Честно говоря, не совсем, – жму плечами. – Помощь есть помощь, при чем тут все это? Но, думаю, может, со временем и разберусь.
– Со временем, – хлопает меня по плечу Мажор, – точно разберешься. Ты парень вроде как головастый…
И – разошлись по номерам окончательно.
Я, правда, еще долго ворочался.
Радовался победе.
Курил у окошка.
Даже вещи на всякий случай в сумку собрал, чтобы с утра не мучиться…
Но потом и меня срубило…
…Ас утра встал почему-то – легко и спокойно.
Безо всяких проблем.
Закинул сумку в джип, уселся рядом с Гарри на заднее сидение, закурил.
А голова – чистая, будто и не пил весь вечер.
Видимо, сказалась выпрошенная вчера у парней пара дорожек кокаина.
Интересная фигня, кстати.
Вроде – и ничего не дает, голову не дурманит совершенно, а на самом деле – дает очень многое.
Надо будет потом как-нибудь поразмышлять на эту тему.
Не в смысле употребления, разумеется, мне это и на фиг не надо.
В смысле понимания того, что на самом деле представляет из себя этот модный «наркотик для интеллектуалов».
Интересно…
Просто интересно, не более того.
Правда, страшновато.
А вдруг подсядешь?
Парни хоть и говорят, что физиологической зависимости и привыкания он не вызывает, но – мало ли кто что говорит.
Своим умом надо жить, я так думаю.
Под эти мысли – и задремал.
А проснулся только от телефонного звонка на мобильный.
Надо же, думаю, вот и «Мегафон» заработал…
Взглянул на номер и быстро-быстро нажал кнопку приема.
Лондон, блин, вызывает.
Лида.
– Привет, – говорит, – что второй день к телефону не подходишь? Я уже извелась вся!
Мне неожиданно стало очень и очень хорошо. Надо же, думаю…
– Ты извини, – отвечаю, – я в Элисте на футболе был, а тут мой оператор не работает совершенно…
– Ну, слава Богу, – вздыхает. – Я уже боялась, что случилось что. А я завтра, кстати, в Москву прилетаю, вот! В пять часов! На три дня! У папы день рождения, он и тебя тоже позвал.
– Смотрины, что ли? – смеюсь.
– Смотрины в прошлый раз были, – хохочет, – и ты их выдержал! Мама только и говорит, что у меня наконец-то хороший мальчик появился. Серьезный, за себя может постоять, да еще и из хорошей семьи! Мамина мечта, короче…
– Да уж, – сглатываю. – И что теперь?
– А теперь, – смеется еще радостней, – встречай меня в Шереметьево завтра, женишок. Вот уж не думала, не гадала!
– Хорошо, – глупо улыбаюсь в телефонную трубку, – встречу.
– Ну тогда – пока. И отключилась.
Что, блин, за манера, думаю.
Придется отучать.
Справлюсь.
Иначе на голову сядет.
А мне с ней, похоже, – еще долго общаться.
Очень долго.
Вот только не потому, что она так решила.
Я, кажется, – это сам решил.
А она – только озвучила, намеками.
Хотя…
Может быть, – и не я.
Но эта мысль мне что-то совсем не понравилась, и я ее немедленно отбросил за ненадобностью.
Какая, в принципе, мне-то, дураку, разница, кто из нас это решил?
Главное, что оба этого хотели, я так думаю…
– Парни, – говорю, – диспозиция меняется, извините. Мне теперь в Волгограде не на железнодорожный вокзал надо, а в аэропорт. Лида завтра из Лондона прилетает…
– Аэропорт, – жует полуседой ус похмельный и не очень довольный новой вводной Жора, – он, Дэн, аж на другом конце города. На въезде, со стороны Москвы. Это нам крюк километров двести крутить придется. Со скоростью не больше шестидесяти километров в час по забитой и раздолбанной дороге, кстати. Ты-то эту кишку чертову проспал, не видел, а так Волгоград – это одна узкая полоса вдоль Волги, но, блин, длинная зараза. Больше ста километров…
– Ну, – перебиваю, – высадите меня где-нибудь на границе города, где такси поймать можно. Сам доберусь, делать-то все равно нечего.
Жора замолкает и вопросительно смотрит на Али.
Тот думает.
– Так, значит, – говорит, наконец, – правы оба. С одной стороны, наше обещание доставить Даньку до вокзала никто пока что не отменял. С другой, – посреди бела дня пилить через это безобразие смысла нет ни малейшего. Тут и я сам-то с ума сойду, что уж о водителе говорить. Значит, довозим тебя до ближайшей стоянки такси и высаживаем к чертовой матери.
Я киваю.
Али закуривает.
– Но! – поднимает вверх указательный палец. – За такси платишь не ты, а мы. И даже не спорь. Потому что мы должны тебя довезти до аэропорта, а то, что не хотим, – это не твоя проблема, а наша. Понятно?
– Не понятно, – вспыхиваю. – Не маленький, разберусь как-нибудь!
– Немаленький, немаленький, – успокаивает меня Гарри. – Только ты пойми, Дэн, если мы нарушим свое обещание, мы не перед тобой, а перед собой обосремся. Следовательно, у тебя простой выбор: либо ты соглашаешься с тем, что мы платим за такси, либо мы сами везем тебя в этот хренов аэропорт на другой конец города, понимаешь?
Я остываю.
Логика, думаю, в его словах имеется. К тому же, кто-кто, а эти – никогда от своего не отступятся.
А Жору и вправду жалко…
– Тогда давайте на такси, – ворчу, – а то со мной Жора больше никогда в жизни разговаривать не будет…
Все облегченно вздыхают, Гарри угощает меня щепоткой кокаина.
– Взбодрись, – вздыхает, – слегонца. Тебе сейчас, бедолаге, сначала через весь город пылить в дребезжащей «шестерке», скорее всего. А потом с билетами суетится. И знаешь что? Давай-ка я тебе еще баксов триста одолжу, в Москве отдашь. Вдруг билетов в эконом-класс не будет? А перед любимой девушкой этим оправдываться – это как теплую водку пить с похмелья. Вроде и надо, и никуда не денешься, а противно. Я знаю, что говорю, уже семь лет как женат. Двоих доченек мне родила, умница…
Ни фига себе, думаю.
Если б мне кто сказал, что у отмороженного по жизни Гарри Мажора может быть столько нежности в голосе.
И про дочек он мне никогда почему-то не рассказывал.
Вот такие вот дела, соображаю.
Похоже, что они меня уже своим считают.
Приняли, так сказать.
Ну, насчет Али я пока что не уверен, конечно, а вот Гарри – кажется, принял.
Здорово.
Вынюхал кокаин, взял, с благодарностью, триста баксов.
Действительно, думаю, мало ли что…
…Так оно, кстати, и получилось.
В Москву пришлось лететь как олигарху, в бизнес-классе.
В обычный «эконом» мест не было даже на листе ожидания.
Как бы я и вправду потом Лиде в глаза-то смотрел?

Глава 9
Москва. Первая игра с «Зенитом». Чемпионат России

…Так или иначе, вечером двадцатого апреля я уже был в Москве.
Поздоровался с собирающимися в длинную забугорную командировку родителями, принял с наслаждением душ, быстренько перекусил маминой курицей и заперся в своей старой «детской» комнате.
Вроде как – устал после перелета.
На самом деле просто подумать надо было.
Включил комп, воткнул в музыкальный центр сидишку с медленным эсид-джазом, завалился на старенькую кушетку, закинув руки за голову.
Лежу, думаю.
А мысли, как назло, никакие в голову не лезут, вот и приходится стены рассматривать.
Полки с книгами, половину из которых собирался, да так и не прочитал.
Постеры с Цымбаларем, Цоем и Дэвидом Гэханом.
Старые фэнзины «Ультрас Ньюс», стопкой на огромном «дедовом» письменном столе, рядом с компьютером.
Старый телек и новехонький музыкальный центр.
Ингина фотография с гонки, притаившаяся среди книг.
Она там очень красивая, злая, раскрасневшаяся, в черной кожаной «косухе» и черной бейсболке на фоне белоснежного «Ская».
Слили гонку тогда…
По моей глупости, как сейчас помню…
Фотку теперь надо убрать, кстати, неправильно это.
Хоть и хорошая фотография, но, похоже, – этот этап в моей жизни миновал.
И, если честно, гордиться им у меня вряд ли получится…
…А кстати, интересно, что бы подумал Али, окажись он, так, чисто случайно, в этой комнате?
Ну, насчет фотографии собственной жены на самом почетном месте – понятно, что бы подумал.
Я о другом.
Понял бы он что-нибудь обо мне?
Наверное, понял бы.
Даже – наверняка…
…С этими мыслями – я и уснул…
Так в результате и не раздевшись, и ни о чем не подумав…
А наутро проснулся, позавтракал на скорую руку маминой яичницей с беконом (она мне, кстати, сказала, что они с отцом и мелкой улетают сразу же после майских праздников, дом для них в Испании фирма уже сняла, будут рады, если я приеду летом хотя бы ненадолго) и отправился к дому Али забирать машину.
Там-то я с Ингой, естественно, и столкнулся.
Стоит перед подъездом: высокая, стройная, стильная, темные волосы по плечам рассыпаны, а водитель с Глебовой фирмы – я его немного знаю – ей чемодан в багажник служебной машины грузить помогает.
Грустная какая-то.
И как всегда – очень красивая.
– Привет, – говорю.
– А, – замечает меня, – и тебе приветики. А ты уже вернулся, что ли?
– Угу, – улыбаюсь, – я же только на футбол ездил, это твой муж прямо оттуда еще и на рыбалку свалил. А я – сразу в Москву…
Она неожиданно мрачнеет.
– Да пошел он, – тянет сквозь зубы, – со своими рыбалками и «выездами». Обещал вместе со мной в Германию поехать, у меня там друзья нас вдвоем уже три года ждут. И каждый раз вдруг: «Извини, дорогая, планы изменились, тебе придется слетать одной». Вот и лечу одна, как дура, обидно – сил нет…
– Ну, – неожиданно для себя вступаюсь за Али, – он же не просто так, Инг, он же по бизнесу на эту рыбалку помчал, с банкирами знакомыми, сама понимаешь…
– Да насрать я, – свирепеет, – хотела на его бизнес! И на все остальное! Бизнес, ага! Можно подумать, я не знаю, что денег, которые он уже заработал, нам до старости не прожечь! Даже если очень захочется! В игры он свои играет, а не в бизнес, что я, совсем дура что ли…
Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за плечи. Она плачет.
– Ну что ты, – говорю, – Инга. Ну что ты? Ну да, он большой мальчик и играет в большие игры. Вот такой вот он уж уродился, другим не будет. Да и нужен он тебе самой-то другим, не таким?
Она отворачивается.
Успокаивается, аккуратно, чтобы не повредить макияж, промокает глаза белой бумажной салфеткой.
– Да я все понимаю, – вздыхает, – Данька. И сама себе каждый раз то же самое говорю. Просто устала. Очень. Мне ведь уже тридцать пять, мальчик. И я с каждым годом – не молодею…
Проводил ее до машины, усадил на переднее сиденье рядом с водителем.
Она помахала мне рукой и уехала, а я уселся на скамейке во дворике, вынул пачку сигарет и закурил.
Надо же, думаю.
Тридцать пять лет, оказывается.
А я-то думал – ей лет двадцать семь, от силы.
Ну – двадцать девять.
Выглядит-то она вообще почти как моя ровесница, но – понятно, что старше, – по тому, как говорит, как держит себя уверенно, по всему.
Но чтобы – тридцать пять?!
Повезло Али.
Хотел бы я, чтобы Лида в таком возрасте так же выглядела...
Порода!
Хотя, наверное, справедливости ради, и деньги Али – которые она тут вот только что хаяла – тоже свою роль в этой ее молодости сыграли.
Ага.
Какая бы порода не была, а женская ухоженность не породой достигается.
А исключительно шершавыми зелеными бумажками с портретами чужих мертвых президентов. Которые и идут на оплату самых лучших в Москве косметологов, массажистов и прочей женской хрени, в которой я, к сожалению или к счастью, совсем не разбираюсь,
Не без этого…
…А вот это, кстати, – уже тебе самому, Дэн, на заметку.
Чтобы выводы делал.
И – запоминал.
Хочешь, чтобы Лида так же в тридцать пять лет выглядела, говоришь?
Значит, придется и зарабатывать… гкхм… тоже адекватно…
Получится ли?
А куда я на фиг денусь, если – и надо, и хочется!
Я кто, в конце концов, по этой жизни – реальный парняга или, как это там, – тварь дрожащая?
Как там Али говорил в свое время, а я случайно подслушал?
Он тогда с Гарри разговаривал.
Первое, типа, и самое главное, – это понять, что ты хочешь.
Потом второе – правильно поставить перед собой задачу.
А, типа, добиваться ее решения уже намного легче, чем первые два пункта.
Не знаю, не знаю…
Да и говорил он это совсем по другому поводу…
Да неважно.
Разберусь.
Время, пока что, слава Богу, имеется…
…Кстати, о времени…
Сколько там до пяти часов осталось, в аэропорт-то успею?
Еще как!
Даже домой заскочить пообедать получится, с родаками поплотнее пообщаться.
А то улетят скоро, неудобно.
Надо, кстати, наверное, не только Лиде, но и маме цветов заехать купить, думаю. А потом сажусь в машину и ржу, как подорваный, понимая, что, кажется, наконец-то взрослею…
…Мамина реакция на цветы меня даже не удивила.
Поразила.
И напугала.
А еще лишний раз показала мне, что я что-то делаю неправильно в этой запутанной жизни.
Ну казалось бы, – чего тут особенного, маме цветы подарить?
Если, разумеется, это будет не как в моем случае, когда – первый раз в жизни без повода.
А просто потому, что так захотелось.
А что?
Али, вон, вообще, если в гости куда-то идет, так всегда спрашивает: будет ли дома хозяйка, кто она, как выглядит, какие вкусы?
После чего что-то гоняет в своей далеко не самой дурной башне и велит водителю останавливаться у ближайшей цветочной палатки.
Говорит, что, типа, ему просто нравится людям приятное делать, особенно, когда для него это «приятное» ни фига не обременительно.
А у Инги так вообще вся квартира цветами всегда заставлена, хоть и живут они с Глебом уже Бог знает сколько лет вместе.
…А тут человек, до этого беззаботно хлопотавший по кухне, даже вроде как напевавший что-то, – вдруг бледнеет как полотно, хватается за сердце, кое-как сползает на стул и плачет беспомощно.
– Что-то плохое случилось? – спрашивает.
– Да нет.
Я ничего, честно говоря, не понимаю, но отвечаю предельно честно.
Правда, недоуменно пожимая при этом плечами.
Искренне, заметьте.
– Просто захотелось тебе цветы подарить. У меня знакомая сегодня из Лондона прилетает, я ей букет покупал. И вот почему-то решил, что тебе тоже будет приятно…
Мама опускает голову на руки, продолжает плакать и верить мне явно не собирается ни под каким соусом.
Прямо бесовщина какая-то.
…Вот я и стою – дурак дураком.
И понимаю, какая же я, на самом деле, сволочь, оказывается…
…Да и отец мой тоже, наверное…
Мама ведь у меня – чуть постарше Али.
Ему вроде тридцать восемь уже, ей – всего сорок один недавно исполнился. А если их рядом со мной где-нибудь в кафе за столик посадить, то Глеб будет выглядеть исключительно моим старшим приятелем, ну, чуть повзрослее меня, конечно, но не так уж и сильно.
А отнюдь не маминым ровесником.
…Про Ингу в этой ситуации я даже и говорить не хочу…
Она по внешнему виду маме в дочери годится.
И почему, думаю, так получается-то?
Наверное, тут не только в деньгах дело – отец, вон, в принципе, тоже неплохо зарабатывает.
Весьма.
Не так, как Али, конечно, но уж точно никак не меньше Мажора.
А сколько, кстати, самому Мажору-то лет?
Две дочки у него вроде?
Начальник управления, считай, топ-менеджер крупного столичного банка?
Блин!
Да он же Ингин ровесник, они ж как-то на пати обсуждали, что одного знака по восточному гороскопу!
Просто я тогда не знал, что Инге – тридцать пять лет…
О, Господи…
Я прислоняюсь спиной к холодильнику и медленно сползаю жопой на холодный кафельный пол родительской кухни. Купленные в палатке кустовые гвоздики поникшим веником ложатся между кроссовками.
…Я плачу вместе с мамой, но совершенно о разных с ней вещах…
Мама с отцом – ровесники, отец даже моложе на год, ему сорок.
Али – тридцать восемь.
Гарри и Инге – тридцать пять.
Гарри до сих пор стоит в фестлайне, вовсю мутит акции, планирует околофутбольные беспорядки.
Они с Али и другими парнями так жгут по ночным клубам и на террасе, что стены, полы и потолки трясутся.
Их любят друзья и боятся враги.
…А потом, на следующий день, вечером, кто после работы, кто – после занятий в институте, мы с ними встречаемся на площадке и полтора часа гоняем в футбол, толкаясь, пихаясь и лупя друг друга по голеностопам так, что кости трещат. И самым большим грехом в команде считается убирать ноги от стыков.
О возрасте там как-то никто и не думает.
Ага.
Не успеешь задуматься – снесут на фиг.
Затопчут.
Нет, Али иногда, безусловно, кокетничает.
Типа, – старый стал совсем.
Одышка, типа, замучила.
Но все понимают, что это кокетство, и ржут, как подорванные…
А их тогдашняя драка в пабе?
…Я на секунду представил на месте Али своего отца…
…Нет.
Не хочется…
…А Инга гоняет в самой успешной стрит-рейсерской команде Москвы, участвует в нелегальных ночных гонках, ездит на полулегальные драговые «схватки» в Питер, Красноярск и Нижний Новгород, каждый год мотается на чемпионат Европы по драг-рейсингу, зажигает танцпол на вечеринах, слушает ганста-рэп и отлично танцует рок-н-ролл.
Интересно, какую музыку слушает в машине моя мама?
В нее, в Ингу, безнадежно и – ведь совсем недавно! – влюблялся я сам, чьи – старые и совсем не понимающие ни меня, ни моих вкусов и интересов – родители всего на пять лет старше ее и на два года старше ее мужа, моего друга, с которым мне интересно и прикольно!
Мне!
Который сбегает из дому или с дачи всякий раз, когда к родакам приезжают их друзья, такие же как они – старые, скучные и неинтересные…
Которые, при всем при том, как я сейчас понимаю, в принципе, – все ровесники Али – и почти ровесники Гарри Мажора!
Звиздец…
…Я просто не знаю, почему это все так…
…Я понимаю, что вообще ничего не знаю и ничего не понимаю…
…Встаю, аккуратно кладу цветы рядом с раковиной, целую маму в мокрую щеку и иду умываться.
Надо ехать в Шереметьево, встречать Лиду.
Время уже поджимает.
Так, кстати, и не пообедал, блин…
Ничего.
По дороге что-нибудь в закусочной перехвачу…
Или в самом Шарике, если время будет.
А нет, – так и ерунда.
Прорвемся на фиг…
В первый раз, что ли?
Самое главное – Лида прилетает…
…И я клянусь себе, что никогда – никогда! – не позволю Лиде становится такой, как моя мама, в ее вечном переднике и с лучиками морщин.
А себе таким, как мой отец, в его неизменных серых костюмах и полосатых, туго завязанных галстуках…
Клянусь!
И, насвистывая, сбегаю вниз по лестнице, во двор, к машине.
На улице необычно для середины апреля тепло, солнечно и безветренно.
Снег давно уже стаял, даже лужи просохли, и на сухом асфальте вечные девочки рисуют мелом свои вечные «классики».
Хорошо бы такая погода простояла хотя бы до послезавтра. Послезавтра у нас – важнейшая игра с «Зенитом», вторым по «заклятости» клубом-вражиной после самих коней.
Ты извини, Лида.
Но если день рождения твоего папы приходится как раз на двадцать третье число, то тебе, кажется, придется туда идти без меня…
Вот такие-то дела, красотка…
Прыгаю в тачку, поворачиваю ключ зажигания, врубаю «Bloodhound Gang» и выруливаю в сторону Ленинградки…
…Лида вылетела из таможенной зоны запыхавшаяся, раскрасневшаяся и жутко недовольная.
Объятья Родины, блин.
Сначала сорок минут в душной прокуренной очереди на паспортный контроль, потом тусклые тюремные глаза пограничников, потом еще полчаса в ожидании багажа, потом невозможность взять тележку без оплаты «услуг» носильщика, чтобы этот самый багаж самостоятельно вывезти.
За границей от этих реалий как-то подозрительно быстро отвыкаешь, по себе знаю…
А ей в этот раз пришлось много чего везти: подарки, зимние вещи, книг целую кучу, уже не нужных больше в Лондоне.
Несколько сумок набралось, довольно объемистых.
Приняла цветы, чмокнула в щеку, потащила к выходу.
За нами, как привязанный, тащился «оплаченный» носильщик с совершенно гнусной жирной рожей. Подвез тележку к машине, перегружать вещи в багажник напрочь отказался, зато затянул песню о чаевых, типа, «у нас так принято, перед девушкой не позорься».
Я посмотрел на него как на конявого перед дерби, он заткнулся и растворился в воздухе.
Мы поехали.
Лида первое время, правда, только дулась и смотрела в окно, но потом ничего, оттаяла. А день рождения у ее папы, как оказалось, на наше общее счастье приходится на двадцать второе, а не на двадцать третье.
А потом я перетащил вещи в ее квартиру, пообщался, пока она принимала душ, с ее мамой, попил с ними с обеими чаю, проводил маму до дверей и, как-то неожиданно и очень естественно, остался у нее ночевать.
Просто позвонил родителям, сказал, что останусь у ребят, а потом мы уедем к приятелю за город на дачу.
И все.
Я вообще-то, конечно, как-то не совсем так представлял себе свою первую ночь с любимой девушкой.
Ну там, типа, – шампанское, вопли, сопли, безумие.
А вот ни фига подобного!
Все было очень тихо, радостно, светло, но – почему-то очень и очень спокойно и естественно.
А потом она, замученная перелетом и всем остальным, уснула, а я завернулся в полотенце и долго курил на балконе, и мне почему-то совсем не было холодно…
…С утра меня разбудил звонок дребезжащего на прикроватной тумбочке телефона. Я, сдуру и спросонья, схватился за трубку, совершенно почему-то забыв, где я нахожусь и кто может мне вообще звонить по этому номеру.
– Да, – говорю, – слушаю.
– Доброе утро, Данила, – отзывается трубка голосом Лидиного папы, – а Лида еще спит?
– Угу, спит, – мямлю, – и вам доброго утра, Андрей Евгеньевич.
– Ну тогда не буди ее, – вздыхает, – пусть отдохнет ребенок. А как проснется, пусть мне позвонит, нужно с ней кое-что уточнить по сегодняшнему вечеру, хорошо?
– Хорошо, – бледнею, соображая, наконец, в какую подставу вляпался.
– Вот и отлично, – говорит, – всего доброго.
– До свиданья, – выдавливаю и опасливо поглядываю на сопящую на соседней подушке Лиду.
Не проснулась, интересно?
А какая, блин, думаю, разница.
Все равно рассказывать придется…
Ой, только бы не убила.
И – ведь будет права, такое палево…
…Однако, когда я за завтраком рассказал Лиде о случившемся, она только плечиками пожала и засмеялась.
– Вот и хорошо, – говорит, – зато не надо ничего придумывать, как им преподнести, что мы какое-то время собрались вместе пожить. И если подойдем друг-другу, то это время может стать неопределенно долгим…
– Умеете вы, – вздыхаю завистливо, – финансисты из хороших семей, эдак заковыристо выражаться. И при этом – очень точно формулируете…
Она хохочет.
– Да уж, не то, что вы, журналисты-словоблуды. Мне, может, вчера хотелось от тебя услышать, как ты меня сильно любишь, а ты вместо этого только пыхтел и краской заливался…
– Это я сдерживался, – хмыкаю, – на сегодня речи берег.
– Ну так расскажи, – заигрывает.
– И расскажу! – смеюсь. …И, кстати, – рассказал.
Но об этом уже вам знать – совсем не обязательно…
…День рождения ее отца я, между прочим, выдержал просто как солдат, обязанный стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Компания ее родаков оказалась точной копией компании моих.
Ну может, чуть постарше и потоньше, а так – все то же самое.
Надо ее, думаю, с Али познакомить, с Гарри, с Депешем.
С Ингой, в конце концов.
Чтобы она могла понять, что все может быть совсем по-другому и что к сорока годам вовсе не обязательно становится тем, что почему-то принято называть «взрослым человеком».
Потому что я для себя уже все решил.
А значит, ей придется принять это мое решение.
Или уйти.
Как бы это не было больно для нас обоих…
…На следующее утро после дня рождения я уселся за ее компьютер, написал материал в газету, загрузил на си-ди элистинские фотографии, а потом отвез все это в редакцию и поехал к парням «разминаться» перед футболом.
Лида все поняла и не возражала.
Она, по ее словам, слишком долго прожила в Англии, чтобы понимать, что девушка против футбола возражать не должна ни в ком случае.
– Себе, – говорит, – дороже. У меня подружка, Сандра, из-за этого дела с бойфрендом рассталась, а у них уже к свадьбе все шло. Оба из хороших семей, красивые. Но когда она вопрос ребром поставила, что ему дороже, он долго мучился, но выбрал все-таки «Челси»…
Ну и правильно, думаю.
Я бы, наверное, – тоже «Спартак» выбрал.
При такой-то дурной постановке вопроса особенно.
Но говорить об этом Лиде, естественно, не стал…
А вот на футбол идти вместе со мной она наотрез отказалась.
– У каждого, – качает головой, – должна быть только его, исключительно его и никого больше, территория. И переться на эту территорию только потому, что ты любишь человека, который этой территорией владеет – праздное занятие. Так что, – иди, болей, пей пиво, дерись. Только береги себя, ты теперь не только себе самому нужен…
В общем, – поцеловал ее и поехал.
Правда, одним поцелуем, конечно, не обошлось. Но это, опять-таки, – наше с ней исключительно личное дело.
Наше.
Личное,
Отвалите…
…Другая фигня, что это «личное дело» у меня, похоже, просто на лбу было написано, когда я к парням в паб приехал.
И почему у счастливого человека всегда такие глупые и сложные щщи?
Надо бы как-нибудь потом разобраться…
…А играли мы безобразно и сгоняли очередную тусклую ничейку, 1:1. Судья, конечно, тот еще маргинал оказался, но и самим свои моменты надо тоже реализовывать.
Просто беда какая-то со «Спартаком» в этом году. Хотя какие-то проблески того, Романцевского, стиля, все-таки вроде как начали проявляться.
Может, еще все и наладится?
А с Питером нам уже следующую игру через неделю играть.
На выезде.
Правда, молодежным составом на Кубок Федерации, но – какая разница.
Выезд в Питер – это всегда праздник.
При любых обстоятельствах…

[dibase]

Глава 10
Санкт-Петербург. Зенит. Кубок Лиги. Четвертьфинал

Лиду в Лондон я проводил утром двадцать пятого апреля, после чего полдня прослонялся по столице, совершенно не зная, куда себя деть и как стереть глупое и недоумевающее выражение со своего собственного лица.
То в жар, то в холод колбасило, причем по полной.
И вроде – вон оно, счастье, ехидное и взаимное, с постоянной легкой улыбкой на чуть полноватых губах и с нестерпимо зелеными, мерцающими таинственной глубиной глазами.
И – нет его, в Лондон улетело, а я тут остался.
Но вроде, – а какая разница, где она сейчас, здесь или в съемной квартире недалеко от Гайд-парка, если у нас все хорошо, если она меня любит, и мы по-любому очень и очень скоро встретимся?
Либо она ко мне прилетит, либо я сам не выдержу.
Забью болт на все дела, включая «золотой выезд», и улечу к ней, в столицу Соединенного Королевства.
Так, сходу, без стакана и не разберешься…
Даже Никитос, о страданиях ближнего своего по жизни не слишком-то сильно заморачивающийся, поинтересовался при случайной встрече, с чего бы это я на таких сложных щщах рассекаю.
А то и погода вроде нормальная, и пиво, которым мы угостились в палатке рядом с Патриаршими прудами, вкусное, а у меня на репе «то говно, то карамелька».
Я промолчал.
Все равно не поймет, а бить его, дурака, вроде как бы и не за что.
Перевел разговор на предстоящий выезд в Питер, он туда с моей прежней фирмой собрался.
С Мажоровыми бойцами.
Ну не со всеми, разумеется.
С молодежным составом.
По-любому, думаю, какой-нибудь околофутбол мутить будут, обмороки.
Пусть и игра полутоварищеская, и основа выезжать в этот раз туда совершенно не собирается. И так «бомжей» по всей первопрестольной погоняли перед прошлой игрой по полной маме, им, уродам этим питерским, – надолго запомнится.
Рассказывали потом, сволочи.
Хвастались.
Да так, что я чуть на слюну не изошел.
Как они, – бомжары эти поганые, – только, говорят, не шифровались, – все одно вычислили и отдуплили по полной программе.
И правильно, ибо – не фиг…
Мы – «Спартак», а вы – говно.
По-любому…
…Но эти-то волки – все одно найдут, где в Питере беспорядки устроить.
Поплясать, так сказать, слегонца на бомжатских косточках.
Жалко, что меня и близко не подпустят, потому как – так лидер решил.
Хотя, – что я жалуюсь-то?
Гарри же мне предоставлял возможность выбора, так?
Так.
И выбрал – я сам.
Значит, все вопросы – сюда, ко мне самому, к моей личной воле, к моему личному решению, к моей личной репутации.
И не фиг поскуливать…
…На Ленинградский вокзал отправлялись из культового «Подвала» Толика Герцына.
Степаша уговорил, они с Толяном – друзья, да и мы сильно не возражали.
Там, в «По», правильная публика собирается, и, хоть мы с ними почему-то не слишком часто по жизни пересекаемся, – абсолютно наша.
Прям, как Гарри сказал, – однояйцевые близнецы какие-то.
Надо будет туда, к ним, почаще понаведываться, благо – зовут.
А когда уважаемые люди зовут, – грех отказывать…
… Короче, в поезд садились уже под таким «шофе», что проводница поначалу в вагон пускать отказывалась.
А потом Али дал ей сто долларов, и она сразу подобрела.
Устроились в купе, достали Степашину сумку с провиантом, Мажор пробку скрутил у беленькой, и не успели мы выйти на перрон покурить, как поезд тронулся. Пришлось долбануть по второй, потом по третьей и идти курить в тамбур, где тоже было не скучно.
Один из полузнакомых парней из «Подвала», ехавших в соседнем купе, уже забил и пустил по кругу прямо в тамбуре косячок, и они вовсю спорили об эстетике Ницше, о «человекобоге и богочеловеке» и об «опошлении» Ницше «гением, блять, серости» Адольфом Гитлером.
Али с ходу азартно включился в спор, а мы с Гарри добили сигареты и пошли в купе к некурящему Степаше.
От марихуаны, кстати, вся наша компания наотрез отказалась.
Али и Мажор из наркоты юзали исключительно «первый», а я чувствовал, что уже и так нахожусь в состоянии «легкого говнеца», и решил не усугублять.
Пришли в купе, хлопнули по рюмашке, стали слушать бесконечные Степашины истории.
Хорошо…
…Через минут сорок к нам в купе вернулся злой, встрепанный и какой-то слегка потерявшийся Али.
Хлопнул, ни с кем не чокнувшись, рюмку, уставился в окно.
– Что-то случилось? – спрашиваю.
– Угу, – отвечает и тут же наливает себе вторую. – Ты представляешь, переспорили, гады! Во волки выросли, долбануться можно…
– А это плохо? – интересуюсь.
– Почему плохо? – удивленно поднимает бровь. – Просто неожиданно…
Посмотрел на нас троих, извинился, налил всем.
Смеемся.
– Что, – спрашивает Гарри, – не ожидал?
– А то, – фыркает в ответ Али. – Интеллектуалы хреновы. И ведь что самое страшное, блин, – никаких авторитетов не признают, волчары. Таких даже бить бесполезно, либо убеждать, либо – сразу убивать…
– Можно подумать, – поднимает на него мутноватый пьяненький взгляд Степаша, – тебя самого по другим чертежам собирали. Ага. Сколько лет мы уже с тобой знакомы-то, чудо олигархическое? Много? Ну вот тогда – пей и не пизди…
– Да я что, – немного смущается Глеб, – возражаю, что ли? Просто немного непривычно, когда тебя вчерашние щенки мордой по столу возят. И, блин, что самое обидное – вполне по делу…
– Ну вот тогда – и пей! – требует Степа, протягивая в его сторону пластиковый стаканчик с водкой.
– А я что делаю? – удивляется Али. – Доклад по разрядке международной напряженности что ль готовлю?!
Чокается со всеми и одним глотком отправляет водку строго по назначению.
Потом оглядывает собравшихся, вздыхает и поворачивается в мою сторону.
– Слышь, – говорит, – студент, дверь закрой на замок, пожалуйста.
Жму плечами, не понимая зачем, но просьбу выполняю. А что?
Мне не сложно…
…Глеб еще раз вздыхает, оглядывая заставленный водкой и заваленный Степашиными закусками небольшой купейный столик, лезет к себе в сумку, достает оттуда компакт «Cure», а из кармана небольшой серебряный портсигар.
Насыпает на компакт порошок, растирает кредиткой, раскатывает три длинных жирных дорожки.
– Тебе, – строго смотрит на Степашу, – не предлагаю, а нам с парнями взбодрится, по ходу, нужно. А то даже у меня легкий мутнячок в мозгах, что уж тут о молодом-то говорить…
– Да я, – мелко трясет головой Степаша, – и не претендую. Если мне на мой спирт еще и ваш «бодрячок» наложить, то тут пиздец всему вагону придет. Однозначно. А то, может, и всему выезду…
– Ну, – вздыхает Али, – вагону кирдык, кажется, по-любому намечается. Больше трети состава – злющее мясо едет. И пьяное – уже сейчас в говно-говнище. Мы, в принципе, с парнями из «По» уже проводнице еще дополнительного бабла занесли, так что, по идее, с ее стороны вызов ОМОНа вроде как не намечается. Но кроме нее и нас тут еще и «гражданские» пассажиры присутствуют…
И начинает заботливо сворачивать в трубочку стоевровую купюру.
– Более правильная валюта, – поясняет. – Доллар все-таки пошершавее чутка. Про наши деньги – вообще молчу, технологии каменного века.
– Если б наши деньги только по качеству допдевайса для нюханья кокса не прокатывали, – вздыхает банкир Гарри, принимая у Али компашку с порошком, – это бы, старый, полбеды было. А технологии у нас пока еще даже не каменные, а самые что ни на есть деревянные…
Втягивает дорожку в два приема, сначала правой, а потом левой ноздрей, закидывает голову вверх, потом бережно протягивает мне «Greatest Hits» самой великой британской группы конца восьмидесятых годов прошлого века и продолжает.
– До сих пор не могу понять, как при таких запасах нефти и газа да еще при таких на них ценах у нас до сих пор такая говенная валюта…
– Да хрен его знает, – жмет плечами Али. – Я не финансист, в отличие от тебя, в конце-то концов. Лучше скажи, как стафф?
– Вроде, – кивает Гарри, – ничего. Но еще не прочувствовал…
Я подражаю Мажору и тоже справляюсь со своей дорогой в два приема.
Али чугь презрительно морщится и втягивает свою долю одной, правой, ноздрей. После чего стирает пальцем с компашки остатки порошка и втирает в десны.
– Хрена себе «ничего», – удивленно смотрит на Гарри. – У меня аж всю челюсть через секунду заморозило.
Гарри жмет плечами и улыбается. Я почти на физическом уровне ощущаю, как отступает алкоголь и у меня яснеет в башке. Или, думаю, это всего лишь самовнушение?
Где-то за окнами стучат колеса и проносятся гигантские безмолвные пространства России.
Али и Гарри насыпают себе еще по одной, а я извиняюсь и иду курить в тамбур.
На этот раз он пуст, и это опять-таки – очень и очень хорошо.
Мне кажется, что я наконец-то начинаю чуть-чуть разбираться в механизме воздействия кокаина…
Не знаю, как у других, а у меня он слегка очищает мозг и плюс помогает более тонко чувствовать.
Собеседника, компанию, просто мир вокруг.
Неважно.
Вот, к примеру, обратил ли бы я в какой другой ситуации внимание на то, как красиво мерцает огонек зажженной сигареты при отражении в стекле полутемного тамбура девятого вагона скорого поезда Москва– Санкт-Петербург?
Вряд ли бы, думаю.
А сейчас я это отлично понимаю, и мне от этого хорошо.
Я докуриваю сигарету и просто смотрю в темный прямоугольник окна. Очень громко, как всегда бывает в тамбуре, стучат колеса по стыкам. Говорят, что в Европе такого стука нет, у них другая технология укладки путей, и там нет зазоров между рельсами, вот и стучать не по чему.
С одной стороны, это, наверное, здорово, а с другой, – что это за поездка в поезде без стука колес, к которому привыкаешь и который совсем не мешает, а, наоборот, убаюкивает?
Не знаю, не знаю…
Как иногда говорит мой отец на даче, когда собирается со своими пожарить шашлычка под водочку: «Главное в пьянке это не напитки, а антураж».
Согласен, наверное…
Вот, казалось бы, какая смешная деталь, этот самый стук колес.
А без него уже и поезд как бы не поезд.
Я прислоняюсь лбом к холодному темному стеклу и лезу в пачку за следующей сигаретой.
За окном стремительно мелькают редкие огни: какие-то фонари, иногда переезды, иногда – какие-то странные, убогие даже в ночи, пристанционные домики.
Тоска, конечно, на самом-то деле.
А – хорошо.
Я вздыхаю, докуриваю сигарету и иду возвращаться в купе, к парням.
Там светло, там смех, там не так страшно жить, и Степаша, небось, опять рассказывает свою очередную историю…
…Действительность, однако, превзошла все мои ожидания.
В купе было не только тепло и смех, там сидело еще человек восемь гостей.
Это помимо троих хозяев.
Просто как кильки в бочке.
Еще человека четыре стояло полукрутом в коридоре.
Заглядываю внутрь – так и есть: Доу, Деспер, Депеш, Егор, Никитос, Игги, Шальке, Крупа, Бак, Олигарх, Мосфильмовский, Макс Стаканов, еще кто-то смутно знакомый.
Все наши…
Судя по гоготу и всхлипываниям, речь держал, естественно, Степа.
Я на правах хозяина протиснулся внутрь купе и кое-как уселся рядом с раскрасневшимся от хохота Гарри.
А народ, кстати, все продолжал и продолжал подтягиваться…
Степаша витийствовал.
– Ну и вот. Я тебе точно говорю, ночью и в дождь…
– Погоди, Степа, – ржет кто-то у входа, – ты про шестнадцать тысяч раз забыл сказать!
– Кто? Я?! – искренне удивляется Степаша. – Забыл?!! Я тебе точно говорю, Степа, ты еще вчера мне был братом, не мог я такого забыть, шестнадцать тысяч раз, ночью и в дождь…
Гогот.
С удивлением обнаруживаю прямо напротив себя, рядом со Степашей, молоденькую проводницу, тоже раскрасневшуюся от смеха, со стаканчиком водки в красивых руках со слегка потрескавшимся маникюром.
– Ну так бишь, на чем я остановился?! – грозно вопрошает у собравшихся Степа.
Народ гогочет.
– А-а-а! – радостно хлопает себя по лбу, потом хлопает рюмку водки, шарит рукой в воздухе.
Кто-то услужливо вкладывает ему в ладонь кусочек огурчика, Степаша закусывает.
– А-а-а, – повторяет, – на лифте в Самаре. Ой, это такое дело было, просто беда какая-то, восемнадцать тысяч раз, ночью и в дождь…
– Может, – кто-то всхлипывает, – все-таки, шестнадцать?!
– Я сказал восемнадцать, значит, восемнадцать! – хмурит расползающиеся, как тараканы, брови пьяный Степаша. – Это вообще лучший в моей жизни выезд был, хоть я за «мясом» и полмира объездил! Вон, Гарри не даст соврать! И Али тоже не даст. Ща вон, прям допьет – и не даст ни фига! Так вот, играли мы тогда – здоровски, команда вдесятером осталась, а все равно вынесли «прокладки» два-ноль, без шансов практически. Мойзес тогда еще дебютировал, помните? Ну вот. Игра-то клевая была, да только менты на секторе продержали после свистка еще с час, наверное. Выходим, Али сразу к ментам: отцы, а где у вас здесь туалет-то, значит? А они – да ссы прям здесь, под колонной, закрыт сортир, уже полгода как ремонтируется…
Мы хохочем, а я вспоминаю тот выезд.
Действительно, очень хороший был, только по околофутболу скучноватый.
Драться в Самаре, в общем-то, не с кем особо, а зажечь с тем же Степашей я еще там не мог, по причине отсутствия знакомства. Я вообще тогда никого еще из «стариков» не знал, кроме Гарри, разумеется.
И смотрел на них почти что как на небожителей…
– Ну, – Степа вытирает вспотевший лоб, – Али и поссал, вместе, вон, с Гарри и Депешем, они у нас парни без комплексов. А я, да и остальная братва, – как-то постеснялись. И напрасно, как выяснилось. Потому как пока эти гады ссали, а мы стеснялись, Мосфильмовский за деньги с ментами договорился, что они нам «пазик» дадут до гостиницы доехать с комфортом. А то где там, у стадио, такси-то ловить в этой пердяевке. А Самара, сцуко, оказывается, город большой, ехать до-о-олго, а писать-то хочется…
– Погоди-погоди, – ржет Али, – давай-ка выпьем, пока ты, гад, до кульминации не дошел…
– И это правильно! – поднимает вверх указательный палец Степаша. – Потому как, когда дойду, вы не то что пить, – дышать, правду говорю, не сможете!
Народ, гомоня, разливает водку. Али поднимает стакан вверх:
– За Великий! Могучий!! Всех в рот ебучий!!! Футбольный Клуб «Спартак» Москва!!!
– Да-а-а!!! – дружный рев, раздающийся из минимум пары десятков луженых, тренированных террасами всех значимых стадионов России и Европы, глоток, еще долго гуляет эхом по пустым коридорам мчащего через ночь испуганного поезда…
– На выезд едем! Со «Спартаком» мы!
И будем ездить с ним все-гда!!
И скоро станешь!
Ты чемпионом!
Великий клуб «Спар-так» Мос-ква!!!
– «Спар-так»! – три хлопка.
– «Спар-так»! – три хлопка…
Ой, думаю, – весело ж сейчас тем бедолагам, которые не на футбол в Питер сейчас в нашем вагоне едут…
Ну да ладно. Их проблемы.
Тут ведь ничего личного – просто люди оказались не в том месте и не в то время.
Иногда и хуже бывает, что тут поделаешь…
– Ну так вот, – продолжает, вытирая рот после опрокинутой внутрь рюмки Степаша. – Самара – город, сцуко, большой. Ехать по нему, сцуко, долго, а писать – хочется. Пива-то перед игрой – ого-го сколько в себя залили! А кое-кому – так вроде даже и какать…
– Все, хорош, – вмешивается красный от смеха Гарри, – дальше я, а то ты неправильно роль своей личности в истории освещать будешь…
Али с Мосфильмовским сгибаются в приступе беззвучного хохота, вытирают выступающие из глаз слезы.
– Кто? Я?! – удивляется Степаша. – Ну ты даешь, Степа! А еще вчера был мне братом…
Гарри только рукой машет и башкой трясет:
– Так вот, – продолжает, – там в этой пердяевской гостиничке, куда мы наконец доехали, – всего один лифт, причем, сцуко, медленный и скрипящий. Конструкции, если мне склероз не изменяет, аж Карачаровского механического завода. Причем, тысяча девятьсот мохнатого года выпуска, ага. Ну мы с Али и пропустили туда особо страждущих, сами у дверей остались. Нам-то – не так срочно туда надо, можно и перекурить на холодке. А те – уже в предвкушении в лифте пританцовывают, ага. Типа, ща мы до номеров-то доберемся! И тут мимо нас – метеор, бля, ракета! Комета, блять, бесхвостая!! Степаша, как в метро в час пик, весом их своим на скорости уминает! Хлобысь!!! Двери ме-е-едленно закрываются, лифт поднимается на полметра и, естественно, ломается от, блять, перевеса…
…Хохот в купе и рядом стоит такой, что, кажется, дребезжат вагонные стекла…
– Да тише вы! – машет на всех руками Али. – Самое интересное чуть попозже было, когда он, ну в смысле, лифт, – остановился. Ну там сначала – все как положено: мат, вопли, жалобы на неудавшуюся жизнь. А потом такой спокойный и даже, я бы сказал, несколько недоумевающий, негромкий Степин голос: типа, а я-то какого хера сюда к вам в лифт этот гребаный полез, у меня ж номер на первом этаже?! Как они там его не отдуплили – просто ума не разложу…
В вагоне уже – форменная истерика… У всех, включая проводницу…
– Да мы бы, может, и отдуплили, – выдыхает, отхохотавшись, Стаканов. – Да в этом сраном лифте не то чтобы кого приложить, руку поднять невозможно было. Утрамбовал, скотина жирная. А я только и мог, что зубы стискивать, чтоб, пардон, моча верхним маршрутом не отправилась…
– Да, – утирает слезы, присоединяясь к разговору, кто-то из банкиров, – тот выезд в Самару вообще зачетным получился. Все, блин, отличились, каждый по-своему. Помните, как Виталик всех всю дорогу фотографировал? Позировать заставлял, флаги разворачивать, файера жечь, с ментами обниматься? А потом перед отъездом сели в какой-то ресторации похарчеваться, Крейг у него фотик взял посмотреть да и спрашивает:
«Бля, Виталя, а почему это у тебя тут в окошечке уже девяносто восемь кадров обозначено? У тебя что он – какой-то новой системы? Или, может, ты просто пленку забыл в аппарат вставить?!»
Тут уже и я вместе со всеми плачу от хохота.
Виталик «Ха» – личность в узких кругах более чем известная…
И, чего уж там, – колоритная…
…Кто-то произносит очередной тост за самый великий российский футбольный клуб, мы выпиваем, и я подмигиваю Никитосу.
Мол, – пойдем покурим.
Пора.
А то смеяться уже больше – просто сил никаких нет.
В принципе.
И песни орать – тем более.
Пусть они даже и миллион раз родные, миллион раз красно-белые.
Послезавтра на трибуне наоремся по полной программе…
…Протискиваемся через толпу, выбираемся в коридор, потом в тамбур, где я достаю из кармана полусмятую пачку курева.
Никитос с готовностью угощается.
Он вообще из всех сортов сигарет предпочитает исключительно «Чужие».
И тут его – уже точно не переделаешь…
– Ну, – спрашиваю, – ты, похоже, тут у нас уже совсем обжился?
Он кивает, прикуривает и, ничего не говоря, поднимает вверх большой палец.
Типа, – заметано.
Глотаем дым, наслаждаемся относительной тишиной и прохладой тамбура.
– Слушай, Данил, – говорит, – а я тут тебя с девчонкой случайно в Москве видел, в районе у Патриарших. Молодая такая, светловолосая. Модная очень. У вас с ней как, серьезно? Просто, как я понимаю, для простого перепихона выходного дня девчонка слишком уж правильная, хоть и высокомерная. Да ты и сам такой, так что – два сапога. А так – держит себя очень свободно. И – красивая, чего уж там…
– Да вроде, – жму плечами, – серьезно. А что не подошел-то, если видел?
– Да, – жмет плечами в ответ, – что-то постеснялся. А скажи вот, как это бывает, если серьезно? А то я все хочу влюбиться в кого-нибудь, а – не получается почему-то ни фига, просто как зараза какая-то…
– Ни хрена себе, – чешу затылок, – ты вопросы задаешь. Так сразу и не ответишь…
– А ты попробуй, – просит. – Для меня это реально важно, я не просто тут перед тобой на жопе еложу. Мне уже двадцать один год, между прочим, а я не то чтобы никто никогда по-серьезному не любил, но даже, похоже, и не влюблялся…
Я вздыхаю и лезу в пачку за следующей сигаретой.
Прикуриваю и – неожиданно – ощущаю полную беспомощность.
Что я ему сказать-то могу?
Ничего не понимаю!
…Спасают меня открывающаяся дверь и вваливающийся в тамбур Али.
– О, – говорит, – привет, парни! Вы что тут, секретничаете, что ли? А я там уже как-то потерялся, в этом шуме и воплях кошачьих. Просто не могу больше – и все тут, а народ разве разгонишь? Друзья все-таки…
– Ну так, – улыбаюсь, – и мы здесь по той же причине. И не секретничаем ни фига, какие уж тут могут быть секреты. Тишиной наслаждаемся…
– А пойдем-ка тогда, – зажигается Глеб, – в вагон-ресторан! Тыщу лет как в вагонах-ресторанах не был! Посидим, водки выпьем, закусим, чем Бог послал. Покурим заодно в нормальных условиях. А как вернемся – так, глядишь, и народ угомонится, спать завалимся. А то приехать в Питер и по городу не погулять – это как-то совсем неправильно…
И – направляется в межвагонный тамбур прямиком.
Все правильно, нам туда, ресторан – прямо через два вагона, я на перроне спецом рассматривал…
…Пришли, уселись.
Там, в вагоне-ресторане, и вправду хорошо было.
Тихо, спокойно.
Время позднее, мы – единственные посетители.
Заспанная официантка принесла нам бутылку водки, пару баттлов минералки и пакет томатного сока.
А потом, поддавшись на обаяние и уговоры Али, еще и тарелку с солеными огурчиками, по порции селедки с холодной картошкой, четыре порции яиц под майонезом и несколько бутербродов с красной икрой.
– Для изготовления чего-либо более серьезного, – говорит, – надо будить повара. Я, конечно, типа, могу, но…
Глеб махнул отрицательно рукой, мол, не надо, и предложил ей составить нам компанию.
– Нет, – зевает, – вы, ребят, лучше давайте, прям сразу сейчас расплатитесь, да я пойду подремлю. И мне хорошо, и вам мешать не буду водку пить да разговоры за жизнь разговаривать. Что я, пассажиров не знаю, что ли? У вас сейчас самое то время наступает, когда надо за жизнь друг другу в жилетку поплакаться. А у меня у самой все невесело, чтоб я еще вашу дурную энергетику на себя принимала…
Получила деньги и ушла, позевывая.
– Вот ведь как, – смеется Али. – Пока в нашей стране даже официантки в вагонах-ресторанах умеют рассуждать о «дурной энергетике», – мы были, есть и будем духовными лидерами человечества…
Посмеялись с ним вместе, но уже негромко, вполголоса.
Никитос, похоже, ничего не понял, но тоже из вежливости подхихикнул.
Разлили по первой, хлопнули за выезд, закусили, поморщились.
У нас в купе водка-то получше была…
– Слушай, Али, – интересуюсь, – а вот ты как-то так тепло о прогулках по Питеру отозвался, а я думал, что ты этот город терпеть не можешь…
– А я его и вправду не очень-то люблю, – плечами. – Что там любить-то, в этой заболоченной пердяевке? Туманы, желтую хмарь да истеричек с высшим гуманитарным образованием? Но вот есть пара районов – туда всегда с удовольствием. Слишком много с ними связано, да и хорошо там, на том же Васильевском.
– А ты раньше, – спрашиваю, – часто в Питере бывал, да?
– Раньше, – вздыхает, разливая по второй, – часто. И по футболу, мы ведь с «бомжами», тогда еще «зенитчиками», единственными союзниками были. И так, по жизни. Друзей у меня в этом городе до хрена было…
– А сейчас что? – влезает Никитос. – Посрался?
– Да нет, – смеется Глеб. – С чего бы мне с ними сраться-то? Я всегда с нормальными людьми дружить пытался, а не с говнюками случайными. Просто – разошлись по жизни, у них – свои интересы, у меня – свои. Уже и не перезваниваемся даже. Вот станешь постарше, поймешь, что так часто бывает. И это – хоть и грустно, но все-таки правильно…
– Почему это правильно? – удивляюсь. – Разве людей терять может быть «правильным»? Как бы там какие «интересы» и не «расходились»…
Али опять негромко смеется.
– И ты, – говорит, – меня тоже поймешь со временем, Дэн. И тоже – не сразу. А пока просто запомни мои слова, чтобы потом сравнить со своими ощущениями. Терять людей, понимаешь, можно тоже по-разному. Можно потому, что просто теряешь, а можно – потому что на месте не стоите, ни ты, ни они. А куда ваши пути лежат, как сходятся, как расходятся, – это уж, извини, по-всякому бывает. Может случиться и такое, что ни тебе их дороги не интересны, ни их твой путь не вставляет ну ни капельки. Но это-то как раз – нормально, это – правильно. Потому как, пока вы двигаетесь, развиваетесь, – вы живете, даже если что-то теряете, например, – старых друзей. Да, больно, но боль – это тоже признак жизни. А вот если кто-то из вас остановился, неважно кто, – значит, он умер. И не важно, живо его тело или нет. Абсолютно неважно, я с таким в своей жизни сталкивался…
Я закуриваю, разгоняю сигаретный дым правой ладонью.
– Что-то, – говорю, – я пока не очень тебя догоняю…
Он – только улыбается.
– А тебе пока и не надо. Просто постарайся запомнить – и все…
Мы выпиваем и переключаемся на футбол, который и обсуждаем, пока не заканчивается водка.
Хороший вечерок получился, думаю…
На обратном пути в купе неожиданно вспоминаю:
– Слушай, – говорю, – Глеб, а откуда у тебя погоняло такое странное – «Али»? Ты же вроде русский по национальности?
Он хохочет.
– Не ты, – давится, – первый спрашиваешь. У меня просто раньше кличка Олигарх была, как у Димона. Вот кто-то из парней, вроде как Егор Камри, и придумал, чтобы нас с ним не путать: меня звать Али, а его Гархом. Мы все-таки с ним очень разные по жизни-то будем. Но за ним, естественно, погоняло так и не закрепилось, его еще попробуй выговори, с бодунища-то. А ко мне прилипло – не сотрешь ни фига. Да и я уже привык, если честно. Это вначале обижался, а сейчас даже нравится почему-то. Может, просто старше стал, думаю?
И – пошел вперед по коридору.
Я Никитоса в бок ткнул: слышал, мол?
Он кивает – слышал.
– Дэн, – шипит мне тихонько, – а у вас что, вправду, даже случайные обещания выполнять надо?
– Угу, – усмехаюсь, – иначе, как в японском кодексе самурая, – потеря лица. А это, брат, пострашнее просто отрихтованных щщей будет…
– Вот и я думаю, – чешет в затылке Никитос, и на его слегка помятой таблице отражается мегасложное смятение чувств, – как мне непросто у вас будет…
– Не ссы, – хлопаю его по спине. – Если уж сам об этом заморачиваться стал, то – верняк справишься.
Никитос только тяжело вздыхает.
Типа, искусство, оно, конечно, жертв требует, в известном смысле этого слова.
Но не таких же замысловатых!
…В вагоне нас встретила тишина.
В соседнем купе Мосфильмовский, вполголоса ругаясь на перманентную непруху, писал пулю со своими друзьями из «Подвала», а в нашем только негромко похрапывал на верхней полке Степаша, да на одной из нижних шепотом спорили о чем-то в дребезину бухие Депеш и Гарри.
Али пошел к преферансистам, а я сел напротив Мажора и решил прислушаться, о чем это они с таким жаром рассуждают.
Рассуждали, как выяснилось, – о кунилингусе.
Причем, разговор уже миновал стадию «допустимости и/или недопустимости» и теперь речь шла о некоторых деталях исполнения и… э-э-э… гкхм… определенных тактико-технических характеристиках… э-э-э… эксплуатируемого объекта.
Я чуть-чуть похихикал про себя, потом откинулся спиной на подушку и чуть отодвинул занавеску.
На улице стучали колеса и изредка пролетали неяркие огни переездов.
Я потянулся и, кажется, чуть-чуть задремал…
…Идиллию прервала свесившаяся с верхней полки небритая круглая и недовольная физиономия Степаши.
– Да вы задолбали уже, – объявила физиономия на предельной мощи своих неслабых легких, то есть как минимум на весь вагон, – этим своим кони… куни… кони, бля… лингусом… или, бля, как там ево еще… язык, бля, сломаешь!
После чего Степа еще повозился, демонстративно повернулся лицом к стенке, пернул и заснул.
Вагон сначала притих.
А потом – минимум пять купе взорвалось таким истерическим хохотом, что даже проводница прибежала народ успокаивать.
Я отсмеялся, сходил выкурил еще одну сигарету перед сном, разделся и – как будто провалился в мягкий прохладный омут.
Снилась мне, как сейчас помню, Лида и еще что-то очень и очень хорошее…
…А вот пробуждение, как всегда в таких случаях бывает, оказалось не из приятных…
– Кто?! – слышу. – Кто эта сука? ?!!
Потом вдруг чувствую, как моя футболка начинает жить самостоятельной жизнью, рывком отрывается от вагонной полки и зависает сантиметрах в сорока над ее поверхностью.
Вместе со всем своим содержимым, разумеется.
Резко распахиваю шторки и вижу прямо перед ними круглую, потную, небритую и очень и очень недовольную физиономию Степаши с маленькими и злыми красными кабаньими глазками.
Так же резко захлопываю глаза назад.
Зрелище не из самых приятных, чего уж там…
…Особенно если прямо перед этим тебе, как будто специально для контраста, показывали во сне огромные зеленые глазищи любимой девушки.
Ага.
Извините, ребята, я лучше прежний сеанс досмотрю…
– Кто, бля?! – продолжает не отпускать ни меня, ни футболку навязчивая действительность. – Ты, бля??!!!
Опять открываю глаза, смотрю испуганно. Нет, не шутит.
– Что – я? – спрашиваю.
– Нет, – всматривается, – не ты…
И разочарованно роняет меня назад на полку. Больно, блин…
– Али, ты, скотина?! – продолжает разоряться Толик. – Взрослый уже мудень, яйца седые, небось, а все в пионерлагерь, гад, играешь?!
– Угу, – слышу сбоку слегка меланхоличный голос Глеба. – И в свои ботинки я тоже спецом этой дряни надавил, так выходит? Типа, чтоб тебе не так обидно было?
– Так у тебя что, тоже?! – удивленно орет Степаша.
Я просыпаюсь окончательно.
В купе горит свет, в моих ногах зевает слезший со второй верхней полки Али, напротив трет слезящиеся со сна глаза Гарри, а в дверях толпится кривляющийся и гогочущий люд.
Кунсткамера, блин.
Но за окном – все та же темень и стук колес по стыкам уходящих в бесконечность рельсов.
Значит, еще не приехали…
…А Степе просто кто-то, оказывается, в кроссовки зубной пасты надавил. В каждый минимум по полтюбика.
Он проснулся, решил в сортир сходить.
Возвращается и чувствует, что в обувке что-то хлюпает как-то подозрительно…
И про Али тоже не забыли.
Развлекаются, детки, мать их…
…Ищу свои кроссачи, нахожу глубоко под полкой, за сумкой, проверяю.
Сухие, слава Богу.
Скорее всего, не нашли, далеко вчера перед сном засунул.
Трясу башкой, вздыхаю с облегчением.
– Тогда, – Степаша грозно поворачивается лицом к моему топ-бою, – значит это ты, Мажор?! Больше-то некому!!
– Дурак ты, Толик, – зевает в ответ Гарри. – Тут целый вагон народу. И, очень многие из них с тобой в том году в Волгоград на поезде ездили, идиоты. Или ты думаешь, что они забыли, как ты четырем пьяным купе рожи пастой разрисовал, ага?! Иди проспись! Обычный отзыв добра, ничего личного. А мне просто повезло, что с тобой под замес ща не попал. Потому как, по причине глубочайшего аута, заснул, блять, прямо в кроссовках. Иначе б у меня щщи щас точь в точь как у Али были. Со всей скорбью еврейского народа и с единственной мыслью «а мне-то на хуй?»…
– Так то, – теряется Степаша, – рожи были. Рожи – это не аргумент. Помыл да и все дела. А здесь – писец, блин, материальным ценностям. На чем я теперь по Питеру-то рассекать буду? На носках в полосочку?!
– Фанат, – со вздохом констатирует Али, вертя перед глазами весь извазюканный зубной пастой моднющий и дорогущий тапок от Prado, – он тот же ребенок, только с большим хуем. Интересно, удастся его отмыть, как ты думаешь, Дэн? Или сразу на помойку?
Трясу головой.
Тапок и вправду жалко, отличный шуз был, блин.
Может, и правда удастся отреставрировать? Хотя – вряд ли… Так и отвечаю.
– Вот и я, – вздыхает, —про это… И поворачивается к Степаше:
– Хорош ныть, Толян. И вправду, – добро отозвалось, а ты как хотел? У меня вон «Праде» сипец, я и то молчу. А такого добра, как у тебя, ты счас в Питере накупишь пучок на пятачок. Лучше порадуйся вместе со всеми, какие у нас парни остроумные растут. Все, блин, в тебя…
– Да я что, я ничего, – вздыхает под общий гогот Степаша. – И кроссачи новые купить не вопрос. А вот в чем я до гостинички добираться буду, ты подумал? Или у тебя этих «Прад» целая сумка, и ты со мной поделиться замыслил, сцуко?!
– Ну ты, блин, и жук! – восхищается Али. – Веришь, нет, были бы – не дал. К тому же у меня сороковой размер, а у тебя, если мне склероз не изменяет, – так аж сорок четвертый…
– А он ради таких шузов пальчики бы поджал! – хохочет Гарри.
– Или ногти бы подстриг, в конце-то концов, – поддерживает его кто-то от двери купе.
Народ хохочет, еще пару минут глумится над уже улыбающимся Степашей и, подхихикивая, рассасывается по своим купе, досыпать.
Времени на это дело еще вроде как есть немного до прибытия…
…Утром зрелище гордо вышагивающего по холодному и продуваемому всеми балтийскими ветрами Невскому проспекту Степы на одолженных у меня резиновых тапках-вьетнамках, вызывало уважительные взгляды даже у привыкшей ко всему на свете утренней питерской алкашни…
Но глумиться в его сторону они все-таки как-то не решались.
А что?
Могучая небритая рожа, килограмм под сто двадцать живого веса.
Рост тоже соответствующий.
Ярко выраженный похмельный синдром.
Я бы тоже…
Гкхм…
Не осмелился…
…Али с Гарри и Депешем сразу взяли машину и уехали в пафосный «Невский Палас», мы же с остальными парнями поселились в гостинице попроще, побюджетней, где-то в районе Пряжки.
Там у них, в Питере, как раз дурдом неподалеку расположен.
Во-во.
Как раз подходящее место для этакой веселенькой гоп-компании.
По крайней мере, таксист нам так и сказал, когда рядом с ним Степаша на переднее место приземлился.
Зыркнул на него злым кабаньим глазом, почесал трясущимися руками могучий небритый подбородок, попытался закинуть ногу на ногу, засветив казуальные резиновые тапочки с вьетнамского рынка.
– Гони-ка ты, шеф, на Пряжку, – говорит.
– Это, – невозмутимо поворачивает тот ключ в замке зажигания, – в дурдом, что ли?
– Ну почти, – вздыхает Толик. – Хотя – почему «почти»? В самый что ни на есть дурдом. Даже если его там пока нет, мы – мигом организуем. Потому как там, где мы, – там всегда праздник…
– Вот как? – удивляется таксист. – Ну тогда – поехали…
…Номер мне в этот раз достался, к счастью, одноместный.
Я быстро разобрал сумку, принял душ, приоткрыл окно, прилег на кровать и моментально заснул…
…Разбудил меня звонок Гарри.
Я глянул на часы – половина третьего.
Нормально, думаю, отдохнул…
– Привет, – говорит. – Чем занимаешься?
– Просыпаюсь, – отвечаю.
– Разбудил, что ли? – интересуется.
– Угу, – потягиваюсь.
– Ну тогда, – говорит, – давай подъезжай к нам. Мы тут с Али и банкиром решили пивка попить в местном ресторанчике немецком, он тут, прям в отеле располагается. Да и кухня вроде как ничего. Посидим, попьем, потрепемся…
И тут меня почему-то такая дикая злость охватывает.
Причем – абсолютно на ровном месте.
– Не, – говорю, – извини, Мажор, не поеду я к вам. Дорого мне там слишком да и не по чину. Мы лучше с Никитосом и Степашей по городу побродим да попроще что-нибудь найдем, а вы потом, если соберетесь, к нам подъезжайте…
А самого – просто душит почему-то.
– Ну как знаешь, – фыркает Гарри и отключается.
А я – моментально остываю.
И что это за хрень такая на меня накатила, думаю?
Ну да ладно.
Дело-то уже по-любому сделано…
Набираю Никитоса.
– Ты где? – спрашиваю.
– А мы, – говорит радостно, – со Степой к парням в «Палас» едем, там у них ресторанчик какой-то пивной замечательный. Нам Депеш позвонил, пригласил. Ну, банкир этот, который с Али и Гарри на выездах постоянно тусует в последнее время.
– А-а-а, – говорю. – Ну тогда ладно. И – отключаюсь, естественно.
А потом – чуть телефон о стенку номера не разбил.
Спасло только то, что мне этот аппарат Лида в свой последний приезд из Лондона подарила.
Оделся да пошел бродить в одиночестве по промозглому, холодному и дождливому Питеру.
Просто – ходил, заглядывал иногда в кафешки, сидел, выпивал кружку пива или чашечку кофе, смотрел на дождь за окном.
Слезы временами – просто душили, но я как-то удерживался.
А потом, часа через два с половиной, все-таки поймал тачку и притащился в «Невский Палас».
Как побитая собака…
…Парни сделали вид, что ничего не заметили, и от этого мне почему-то стало еще обиднее.
Посидел с ними часочек, выпил пива, съел какие-то «фирменные», но показавшиеся совершенно безвкусными, сосиски и поехал обратно в гостиницу.
Там зашел в номер, лег, не раздеваясь, на кровать и долго-долго курил и смотрел в потолок, пока, наконец, не заснул…
…Утро следующего дня оказалось почему-то еще более мерзким, чем предыдущего…
…На «разминке» перед игрой я просидел все два часа молча, не реагируя даже на очередные Степашины байки, голос Никитоса мне казался визгливым и петушиным, а юмор Али чересчур высокомерным и совершенно не смешным.
А окончательно добила на две трети пустая чаша Петровского, полупустой гостевой сектор, мерзкий, промозглый холод под аккомпанемент мелкого, игольчато-острого фирменного балтийского дождя и полная импотенция нашей молодежи, совершенно справедливо влетевшей бомжам 0:1.
Просто нет ничего более классного, чем переполненная чаша вражеского стадиона и почти на физическом уровне ощутимая ненависть «домашних» террас к твоему «гостевому» сектору.
Заводишься так, что крышу срывает, причем напрочь.
А тут…
Гол, вроде бы внешне не совсем логичный, но внутренне – совершенно справедливый, забил на последней минуте первого тайма Игонин, и после него я даже перестал шизить, перестал поддерживать команду, а просто тупо стоял и наблюдал за бегающими по поляне промокшими фигурками футболистов.
Смотреть на них было почему-то очень жалко и абсолютно неинтересно.
Вот эта-то справедливость, это-то полное соответствие «никакого» счета «никакой» игре наших – видимо и добили меня окончательно.
…После игры договорились заскочить в гостиницу за вещами и ехать к парням в «Палас», посидеть там во вчерашнем пивняке до отъезда поезда, уходившего сразу после полуночи.
Так и сделали.
И вот там-то как раз Гарри с Али и стали всех уговаривать остаться в Питере на майские.
А типа, что тут такого?
Завтра-то уже – тридцатое апреля…
И к тому же у Али Инга – в Германии, Мажор свою жену с дочками на праздники в Турцию отправил.
А Депешу – так просто все по фигу.
Как, впрочем, всегда и было…
– Ну и у тебя, – говорят, – Дэн, Лида в Лондон улетела, в университете занятий нет, так и фигли не зажечь-то?
Причем обращаются конкретно ко мне, как будто Никитоса со Степой просто в природе не существует.
Ну, правда, Степа сразу сказал, что – нет, не может.
Что-то там такое, с дочкой связанное.
А Никитосу еще рановато будет со взрослыми мальчиками тусовать, так что вроде – все правильно.
Но – все равно обидно.
– Нет, – отвечаю, – не могу.
Хотя на самом деле – и могу, и, наверное, – хотелось бы.
– А что так? – интересуется Мажор.
– Да так, – жму плечами, закуривая очередную сигарету, – дела.
– Ну тогда мы пошли такси ловить, – поднимается Степа, – пора нам. Ты, Дэн, докуришь да давай, тоже подходи…
И они с Никитосом упилили на улицу, а следом за ними и Депеш с Гарри подорвались, номера в «Паласе» продлевать еще на несколько суток, до третьего мая, как они вроде решили.
Мы остались вдвоем.
– Ну, – говорит Али, – так что? Может, все-таки останешься, Дэн? Я же вижу, что хочется, так с какого, спрашивается, перепуга по таким делам уезжать-то? Я еще понимаю, по теме выезда гордость включать, но сейчас-то выезд закончился…
– Выезд, – кривлюсь, – если ты не понимаешь, Глеб, лично для меня заканчивается не после игры. А по возвращению. Но тут дело совсем не в выезде. Так что вы уж давайте жгите. Но как-нибудь без меня.
– Вот, значит, как, – кривится Али. – Ну и дурак, значит. Хотя – тебе решать, разумеется…
– Вот, – ухмыляюсь, – тут ты, Глеб, – прав, безусловно. Решать именно мне. И – никому более…
Встаю, подхватываю стоящую в ногах сумку, давлю окурок в пепельнице.
– Да, – говорю, – кстати. Если тебе это еще интересно, – то с твоей женой я не спал. Никогда. Хоть и не могу сказать, что не хотелось…
Он тоже гасит окурок в хрустальной отельной пепельнице, медленно поднимает на меня белые от бешенства глаза.
– А вот с этого места, – аккуратно подбирает слова, – пожалуйста, поподробнее…
– А какие тут, – жму плечами, – могут еще быть подробности? Я тебя тогда еще не знал, обязательств, так что, – никаких не было, по определению. И быть не могло. Это сейчас все по-другому стало...
– Ну, – рассматривает внимательно побелевшие костяшки пальцев, потом пристально смотрит мне в глаза, – и в чем же тогда причина?
– Ни в чем, – не отвожу взгляда, стараясь быть холодным, как лед, хотя, если честно, это очень и очень непросто, – а в ком. В ней, в Инге. Она тебя пока еще любит, хотя я и не уверен, что это надолго…
– Объяснись, – медленно цедит. – Замах, парень, – это уже удар…
– Да что я тебе нового-то скажу? – жму плечами, типа, равнодушно, хотя у самого уже вся спина мокрая. – Ты же умный. Ты же всех нас умнее, и в этом не стыдно признаваться. Абсолютно не стыдно. Даже мне, а я себя не слабым парнем считаю. А совсем даже наоборот. Ты же все лучше всех просчитать можешь, подтолкнуть, просто по приколу, кого надо и куда нужно. Причем – незаметненько так, как ладошкой по попе. Человек и почувствовать ничего не успевает. И ведь многие думают, что это они сами все решили! И – сопят себе, довольные. А кто поумнее – все же все понимают! Просто кого-то, типа Гарри, это устраивает. Он ведь рационален полностью наш финансист, и когда однажды понял, что ты в этом деле лучше сечешь, чем он, так сразу и успокоился. Потому как если на это дело с его рациональной башни смотреть, то если кто-то что-то лучше него делает – так только в путь! И неважно что: деньги считает, книги пишет, кино снимает, щщи рихтует, миром, типа тебя, рулить пытается. Какая разница! Лучше – значит прав, и все дела. А кого-то – типа меня или твоей жены – вся эта история бесит нереально, неужели ты в такую простую вещь врубиться не можешь? Потому как – да, ты лучше знаешь, лучше умеешь, может, ты даже все это не для себя, а для нас самих делаешь, но человек иногда сам жить должен и сам ошибаться в том числе. Так что если ты рычаги не отпустишь слегонца, то ее уход от тебя – только вопрос времени. Просто даже чтобы тебе назло, в конце-то концов. Ты же все-таки не бог, чтобы так людьми-то рулить, тебе не кажется?
Он – молчит, глаза – бешеные.
Я закидываю сумку на плечо.
– Ну ладно, – говорю, – мне пора, извини. Если будет настроение в Москве – можем вернуться к этому разговору.
Поворачиваюсь к нему спиной и не спеша направляюсь к выходу.
С этого момента я уже могу ощущать себя в относительной безопасности.
Али в спину не бьет.
Проверено.
Делаю несколько глубоких вздохов и лезу в карман за сигаретами.
Сейчас выйду на улицу и сразу же закурю.
И вы даже представить себе не можете – с каким удовольствием…
…О том, что я не остался с парнями в Питере, закатив вместо нормального зажига тупую истерику Глебу, я пожалел уже приблизительно часа через полтора после отхода поезда.
Просто сначала мы выпили «по чуть-чуть», потом сломался и завалился спать Никитос, а потом начал напиваться Степаша.
Но не как всегда – весело, с шутками и прибаутками.
А – целенаправленно, молча и страшно.
Что-то у него в голове перемкнуло, по-видимому.
Схемку какую-то закоротило.
Мне-то от этого – не легче.
Где-то еще через час мне стало понятно, что в этом процессе я ему совершенно не нужен, и я тоже, вслед за Никитой, полез на верхнюю полку. А Толик еще долго пил, ругался и плакал, странно, по-детски, всхлипывая.
Потом подрался с кем-то из наших в тамбуре и только после этого упал спать.
Зрелище, надо сказать, было какое-то странное: жуткое и жалкое одновременно. Я даже представить себе не мог, что взрослого и очень сильного мужика с абсолютно здоровой психикой может так по-дурацки корежить.
Уж кого-кого, а Степашу-то, думаю, – не должно бы…
…Когда утром поезд пришел на Ленинградский вокзал, Степа представлял из себя растекающийся по всей поверхности кусок говна весом, на секундочку, прилично более центнера.
Что с ним делать-то будем, думаем?
Я полил его несколько раз водой, долго бил ладонями по щекам.
Ноль, блин.
И только когда мы с Никитосом кое-как выволокли его на перрон, Толик с неимоверным трудом разлепил совершенно не фокусирующиеся глаза.
– Эта, – говорит, – пацаны. Вы со мной не возитесь, как с девочкой. Донесите меня до пригородных платформ, мне все одно в Зеленоград надо. Да там и бросьте на фиг. Дальше сам как-нибудь разберусь…
Ну – сказано-сделано.
Подхватили Степу под белы рученьки, да поволокли через подземный переход в сторону электричек.
…Вот там-то они нас и накрыли.
Кони.
Причем какие-то незнакомые, я все-таки в движе не последний кусок дерьма, разобрались бы.
Да и Степа – личность в этом мире известная, уважаемая.
А эти – стоят, глумятся.
Рыл пятнадцать, наверное.
Нормальный составчик, особенно если учитывать, что нас трое, один из которых – сопляк, только недавно в мобе оказавшийся, а еще один – даже ноги передвигать не может.
А они еще – все на дерьме, как на подбор.
Пустые бутылки, куски арматуры, прочие аргументы.
На ногах у большинства вместо «положняковых» белых кроссачей банальные убитые «гриндерсы».
Ну, думаю, Данька, – ты приплыл.
Это – не кэшлс, это – самое страшное, что может быть.
Гопники.
Тупые карланы с нищих окраин, злобные гоблины, с ними даже пытаться разговаривать бесполезно.
Только убивать.
– Никитос, – шепчу побелевшими губами, – быстро ломись обратно, на перрон, там еще кто-то из наших наверняка должен остаться.
– Я не побегу! – расправляет плечи дурак малолетний.
– Лети, идиот! – шиплю. – Если успеешь привести парней – это шанс. Если б не Степа, я б сейчас сам ноги делал. А так – постараюсь хотя бы с минутку продержаться, до прихода. Вместе останемся – затопчут по-любому.
– Понял, – кивает.
И подрывается с такой скоростью – спринтеры позавидуют.
Ну хоть здесь слава Богу.
…Гоблины сначала заржали, потом, судя по всему, все-таки сообразили, что пацан неспроста с такой скоростью подорвался.
Что-что, а в этом у них всегда с соображалкой нормально было.
На уровне инстинктов…
…Пару раз я все-таки успел отмахнуться.
Оттолкнул Толяна, встал в стойку, кому-то даже вроде попал разок некисло.
А потом кто-то сумел просочиться мне за спину, и меня перетянули обрезком арматуры, сначала по спине, потом по голове, потом я еще успел крикнуть:
– Мрази!
И – отключился…
В тот момент почему-то была уверенность, что навсегда.
Просто приходилось раньше сталкиваться с такими шакальими стаями.
Для них добить лежащего и не способного ответить – куда большее удовольствие, чем для меня просто честно подраться.
Знаю.
Или – знал?
Да какая, в принципе, разница…

Эпилог
Москва. ЦКБ

…Мама у меня в палате, в принципе, старается не плакать.
Зато потом, как выходит, не может остановиться часами.
Я знаю.
И сам догадываюсь, и Виктор Юрьевич, мой лечащий врач, рассказывал, когда просил маму хоть как-то приободрить и успокоить.
Самое страшное-то, по его словам, – уже позади.
И жить буду, и идиотом, кажется, не останусь.
И вообще ей, по-хорошему, уже можно к отцу в Испанию лететь.
Меня все равно отсюда раньше чем через три месяца не выпишут. Еще минимум две-три операции, говорят. Плюс какое-то время на реабилитацию после каждой и на подготовку к следующей. А пока я тут, в больнице, – ни помочь, ни навредить мне ее присутствие не может ни под каким соусом.
Ага, послушает она…
А так – мне, в общем-то, говорят, повезло.
Черепушка крепкая, как выяснилось, от природы.
Даже арматурой развалить не получилось.
Хотя, опять-таки говорят, – старались эти конявые ее развалить, и не по-детски.
Не их вина…
Вот инвалидом стать – это, конечно, в моем нынешнем положении – весьма и весьма вероятно.
Позвоночный столб, он, знаете ли, – не череп все-таки…
Но это уже – совсем другая история, касаться которой Виктор Юрьевич по понятным причинам не любит.
Угу.
А какому врачу понравится обсуждать со своим пациентом проблемы его будущей инвалидности?
А так – вроде бы все более-менее ничего.
Мне даже читать потихоньку уже разрешили и телевизор смотреть.
Недолго, правда.
…Да.
И посетителей принимать, разумеется.
По желанию.
Вот только в том и загвоздка, что никаких посетителей я принимать не хочу.
Ну нет такого желания, и все дела.
Не хочу, и все.
Имею право.
Отстаньте.
…А то – ишь, повадились…
Вот и сейчас Виктор Юрьевич с таким лицом зашел, что сразу видно, кто-то в приемном покое ждет.
И – не мама.
Мама сегодня уже была.
Я вздыхаю.
Ну сколько можно объяснять, что «никого» это и значит «никого»?
Ну не предусматривается этим словом ровным счетом никаких исключений…
… Однако на этот раз объяснить профессору медицины, мэтру, можно сказать, и светилу в одном лице, некоторые филологические нюансы отдельных идиоматических выражений, характерных для русского языка, у меня просто не получается.
Потому что не успевает он открыть рот, как следом за ним в палату входит Али.
Сухощавый, сильный, улыбающийся.
В белом летящем халате поверх стильной джинсовой куртки ослепительно белого цвета.
Я когда-то, помню, о такой мечтал…
Ну, понятно…
Этот, если чего решил, – его даже десантный полк не остановит.
Вот ведь, блин, думаю…
И ругаться на профессора бессмысленно.
– Ладно, – говорю, – Виктор Юрьевич. Раз уж вы не сумели его остановить, пообщаюсь…
Али улыбается.
– Профессор, – вздыхает, – судя по всему, молодой человек будет на меня за что-то ругаться. Так вот, сильно ему повредит, если я приоткрою окно и закурю сигарету? А то, знаете ли, в такие моменты…
– Да дымите на здоровье, – машет рукой Виктор Юрьевич. – С легкими у него все в порядке, с головой, вроде, тоже. Можете даже ему дать разок затянуться, но не более. А то он у нас пока еще слабенький.
– Вот даже как? – удивляется Али. – Я тут погляжу, вы от нашего студента уже тоже натерпелись…
– Ох, – вздыхает профессор, – и не говорите. Он когда только из комы вышел, сразу руками махать начал. Драться, значит. Нуда ладно, я пойду, дела еще с другими больными имеются. А вы пообщайтесь. Но – помните, не больше тридцати-сорока минут…
И – ушел.
А мы с Али начали внимательно рассматривать друг друга.
Потом он отошел к окну, приоткрыл створку, достал из кармана фляжку, сделал глоток и наконец-то закурил сигарету.
– Что? – спрашиваю. – Хорош?
– Да я, – жмет плечами, – думал, что хуже будет…
Молчим.
Потом я не выдерживаю.
– Ты, – говорю, – извини за тот разговор дурацкий. Ну, в Питере…
– С чего бы? – удивляется. – Мне тебя извинять-то? Особенно, если учесть, что ты в тот раз прав был по всем позициям. Я и сам эту байду потихоньку уже догонять начинал, только мозги, видно, жирком заплывать стали. Так что мне тебя тут не извинять, а благодарить надо…
– Вот как, – откидываюсь на подушках, – значит. А я все гонял, мол, – яйца курицу не учат…
– Сколько раз мне тебе, сопляку, говорить, – морщится. – Учиться можно и нужно везде и у всех. Иначе – кирдык сразу же и по полной программе. А в моем с Ингой случае счет уже и вправду на дни шел, даже не на месяцы…
– Спасибо, – шепчу, – Глеб.
В уголках глаз предательски теплеет.
– А скажи, – спрашиваю, – только не ври мне, пожалуйста, а то мне и так все врут. И мать, и врачи. Я так и останусь инвалидом, ведь правда?
Он молчит.
Вздыхает.
Затягивается.
– Вероятность того, что ты сумеешь пойти, даже с костылями, – не более сорока процентов. Того, что восстановишься полностью, – не более двадцати…
Теперь замолкаю уже я.
– Спасибо, – говорю. – По крайней мере, – это честно.
Он внимательно смотрит на меня, вроде как бы чего не понимая.
– Ты что, совсем идиот? – спрашивает. – Двадцать процентов – это вполне нормальный шанс, более чем. Его надо просто суметь реализовать. Я хорошо знаю людей, которые и меньшие шансы использовали, причем – только в путь. А двадцать процентов, Данька, – это просто шикарно в твоей ситуации…
Я молчу, морщусь. Не верю.
– Там, наверное, опять Лида в приемном покое сидит? – спрашиваю.
– Угу, – усмехается. – Как стойкий оловянный солдатик. Причем прехорошенький. Ты б перестал мучить девку, что ли?
– Да я, – шепчу, – как раз хотел тебя попросить с ней поговорить. Сам не могу просто, а с мамой бесполезно, плачет все время. Ты бы объяснил ей, что не нужно сюда ходить, а?
– Это еще с какого перепуга? – удивляется Глеб. – Я должен такую глупость-то учинить? Мне, знаешь, и своей дури по жизни хватает, чтобы я еще и чью чужую на собственном горбу выволакивал…
– Ну, – морщусь, – Али, ты дурака-то не включай, не надо. Ты же ее видел, да? Ну и где сейчас она и где я, а? Я еще неизвестно, смогу ли хотя бы даже на костылях передвигаться…
Как он оказался у моей постели, лицом к лицу со мной, я не понял.
Боец.
Глаза – бешеные.
Повезло мне, мысль мелькает, что он тогда в Питере не сорвался…
– Ты, – шипит, – даже – не идиот. Ты – трус и дешевка. Потому что нет в мире большей подлости, чем не попытаться сделать счастливой любимую женщину. И если ты хочешь, чтобы я когда-нибудь тебя впоследствии снова зауважал, постарайся сделать так, чтобы я это дерьмо забыл, понял?
Так же резко откидывается, подходит к окну, делает большой глоток из фляжки, закуривает, мотает башкой.
Такое чувство, что я ему только что нанес прямо-таки личное оскорбление…
– Али, – говорю, – а тебе не приходило в голову, что я как раз и хочу сделать так, чтобы она была счастлива?
– Нет! – рубит. – Потому что ты сейчас не ее пытаешься счастливой сделать, а себя несчастненького жалеешь! Это ведь легче всего: в благородную позу встать и – жалеть себя, бедного, до изнеможения. Тебя, щенка, между прочим, в фестлайн никто за руку не тянул, ты сам этот путь выбрал! Ну так и веди себя достойно и не изображай мне тут страданий молодого, блядь, Вертера. Тебя девка любит? Сам знаешь – любит! И еще как, у нее уже глаза сухие, слез не осталось! И ты ее любишь, сам знаешь! И все, что сейчас от тебя, дурака, требуется, это придумать, как сделать так, чтобы ей было с тобой хорошо, даже если у тебя ноги не пойдут, и, извиняюсь, йенг никогда не встанет…
– Да с этим-то как раз у меня все нормально, – краснею, – стоит, еще как. Не в йенге дело…
– Да уж куда уж, – смотрит издевательски. – Конечно, не в нем. А в тебе. Потому как тебе не за нее, а за себя, сопляк, страшно. Потому что сильным, здоровым, любимым быть – легко. Вот только твоей жизненной задачи, в том числе и с этой девушкой, твоя болезнь вообще-то, извини, – не отменяет. Осложняет – да, кто б спорил. Но – не отменяет, ни в коем случае. Ее отменить можешь только ты сам, и это, брат, – будет уже не жизненными обстоятельствами, а твоим личным решением, твоим личным поражением и твоей личной трусостью…
Я откидываюсь на подушки, Али прикуривает новую сигарету.
Я, в принципе, тоже об этом думал, в больнице – времени много.
Но не вот так же… как бы это сказать-то поточнее?.. Безжалостно, что ли…
– Дай затянуться, что ли, – вздыхаю, – пожалуйста…
Он подходит, подносит к моим губам окурок, я вдыхаю в себя горький сигаретный дым и закашливаюсь.
– Да, – говорю, – кстати. Я же у тебя не только за Питер прощения попросить хотел.
– А за что еще? – удивляется и снова отходит к открытому окну. – Я что-то о тебе не знаю?
– Да нет, – морщусь, – не в этом дело. Ты же столько со мной возился, видимо, на что-то от меня рассчитывал, а я, вон, – видишь, как сломался…
Он долго и недоуменно смотрит на меня, потом до него, наконец, доходит, и он хохочет так, что сам закашливается и выбрасывает сигарету в окно.
– Ну, – выдыхает, – ты все-таки, конечно, совсем мальчишка, Данька. Тебе кто-то, наверное, сказал, что я ничего просто так в этой жизни не делаю, так ведь? Или – сам додумался? Ну что ж, какая-то доля истины в этом есть, врать не буду. Но – не в твоем случае…
– А почему, – удивляюсь, – не в моем? Ты для чего тогда со мной так возился, натаскивал, думать заставлял, с людьми знакомил? Время свое на меня зачем убивал, я же не мальчик, догадываюсь, что оно для тебя немалого стоит…
– А для чего, – ухмыляется, – ты думаешь, волки волчат натаскивают? Для того, что ли, чтоб они им в старости жратву в логово таскали? Так не смеши, это противно самой волчьей природе…
– А для чего? – теряюсь.
– Видимо, – жмет плечами, – инстинкт.
И неожиданно подмигивает мне так, что я не выдерживаю, и мы оба хохочем.
Он – в полный голос, я – насколько позволяет организм, разумеется…
– Ну ладно, – вздыхает, отсмеявшись, Глеб. – Мои сорок минут, кажется, истекли. Лиде я скажу, что ты пока не совсем в порядке, но в течение недели очень хочешь ее видеть. Ну и что любишь и все такие прочие дела. А дальше – сами разберетесь, действительно, не маленькие.
Жмет мне руку и направляется к двери. Потом неожиданно хлопает себя ладонью по лбу и разворачивается.
– Да, – говорит, – кстати. Подонков, что тебя поломали, мы – вычислили…
Я сглатываю резко подступивший к горлу комок.
– Уже наказали? – спрашиваю.
Это – не только мое дело и, даже если бы мне этого очень захотелось, я бы не смог их от имени всей бригады простить и ничего бы не смог отменить.
Даже если бы проникся идеями всепрощения и прочими сопливостями.
Репутация «фирмы», долг чести.
Но – мне ничего и не хочется отменять, они должны получить свое – то, что заслуживают.
– Нет пока, – ухмыляется. – Но – не переживай. Недолго осталось…
Я медленно киваю. Правильно. Все правильно.
– А как их просчитать-то смогли? – интересуюсь. – Это ж вообще левак какой-то, гоблины галимые, их миллионы по всем окраинам бродит…
Али жмет плечами.
– А их, – говорит, – кони сдали. И, кстати, правильно сделали…
– Кони сдали? – удивляюсь. – Своих?! Да ни в жизнь не поверю!
– Да какие они им свои, – машет рукой. – Погоди-погоди! Так ты что, считаешь, что вас тогда кони, что ли, накрыли?!
– А кто еще ? – удивляюсь.
– Вот ведь, блин, – трясет головой, – незадача какая… Кони здесь, Дэн, совершенно не при чем. Мажоровы бойцы просто в Питере пошумели нормально на выезде. И не они одни, они-то как раз, скорее, скаутами чутка поработали. А тем временем, пока мы в поезде у всех на виду тряслись, – туда по-тихому пять басов с основой пришли, ты ведь и не знал, да?! Ну и накрыли их по-взрослому. Прямо в пабе, где они сидели, планы на игру и околофутбол строили. Мало не показалось. За день до игры, кстати, так что сам матч наши парни уже в Москве по телеку отсматривали, в тапочках. А эти в ответку решили свою гопоту сюда послать, скарферов наших по поездам да по кабакам вылавливать, самая их излюбленная тактика. Это ведь тебе не с хардкором рубиться, сам понимаешь. Ну те и рады стараться, понятное дело, – подвиг, блин, отрабатывают, к тому же – никакого серьезного сопротивления от одиночек-то. А когда поняли, что серьезного чела на глушняк завалили и будут разборы, так ведь, блин, не нашли ничего лучшего, чем к коням обратиться, чтобы те выехать помогли. Мясо-то, сам понимаешь, как взбесилось, – это же, считай, «подъездная война» начинается, в самом чистом виде, когда в свой собственный подъезд с оглядкой входить приходится! Кони им сначала помогли – как же, вражин завалили! – а потом и до них слушок дошел, что и как на Ленинградском вокзале случилось. Ну тут уж и они сами на дыбы встали. Подъездные войны вообще никому не нужны – ни нам, ни конявым, ни, кстати, бомжарам из серьезных, сам понимаешь…
– Так это что получается? —вскидываюсь. – Меня, выходит, бомжи поломали?!
Али грустно кивает.
– Вот такая фигня, брат…
– Вонючий Питер, – откидываюсь на подушки.
– Мы к ним приедем, – начинает Глеб.
И тут меня словно пружиной подбрасывает.
– А вот в этом, – шиплю, – можешь даже не сомневаться. Я теперь точно знаю, что эти свои двадцать процентов, которые мне врачи дают, на все двести использую. Мы к ним приедем, Али, ох как мы к ним приедем. Я ради этого одного ходить заново научусь, ты меня понимаешь?
– Я тебя, – улыбается, – очень хорошо понимаю. И мы к ним обязательно приедем. И все будет правильно, так, как решим…