Фридрих Незнанский «Штрафной удар»

Футбольная и околофутбольная литературка.
Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 20:46

22 февраля(Продолжение)

— Да подождите вы, — возмутился Турецкий. — Без меня меня женили. То есть наоборот. То есть не меня. Неважно. Я не то хотел сказать, Денис. Была такая идея насчет Италии, но при чем тут Италия?! Он в Москве!

— Кто в Москве?

— Комаров твой, Антон Комаров!

Денис оторопел. Как в Москве, почему в Москве?! Что ему теперь тут делать? Разве что он действительно приехал посмотреть игру «Буревестника» с Рошфором на своем месте?

— Но… откуда эти сведения?

— Из Борисполя.

— Что это такое?

— Киевский аэропорт. Комаров вылетел в Москву вчера днем. А за пару часов до этого в Киеве же грохнули его брата…

— Что?!

— Да уж, — Турецкий кивнул. — Взорвали в машине. И не одного, а с кучей народу. Во-первых, в том «мерседесе» была его подружка…

— Люся Борисова? — содрогнулся Денис.

— Наверно. А во-вторых, там был еще Кролик. Наверно, Вячеслав Комаров прилетел в Киев права качать, на свою голову. Кому-то это пришлось не по вкусу.

— Порфирьев мертв?! Не может быть! Но кто же тогда?.. — Денис схватился за голову.

Что делает Комаров в Москве? Ведет переговоры с представителями западного клуба, в который собирается перейти? Почему в Москве? Почему не в том же Киеве, что ему могло помешать сделать это там? Прессинг со стороны Кролика? Значит, он сумел выйти из-под бандитской опеки, раз вырвался оттуда? Значит, опека эта стала чрезмерной? Может быть, и так, но совершенно не обязательно.

Но если Антон в Москве, то где же? В «Буревестнике» у него не было близких друзей, со всеми Комаров поддерживал достаточно ровные отношения, но не настолько, чтобы просить помощи. Конечно, у него может быть нефутбольный приятель, о чем как раз говорил его брат. Но опять-таки кто он? Или она? Действительно, почему, собственно, приятель, а не приятельница? Если это женщина… Женщина… Хм…

В кинотеатре «Стрела» Люся, секретарша Рыбака, по легенде, любовница Антона Комарова, оказавшаяся на деле любовницей его брата, помнится, сказала что-то в том духе, что не стоит из Антона святого делать. А Вячеслав Комаров тогда же добавил, что никто и не собирается и что его брат — «нормальный мужик… со всеми вытекающими отсюда рефлексами и желаниями».

Денис вспомнил, и как Вероника Рябова рассказывала ему об Антоне Комарове: как они общались на церемонии вручения серебряных медалей, где футболисты были с женами и подругами. А Комаров, между прочим, был один. Не очень это как-то ложится в его образ современного, раскрепощенного молодого человека, любителя стриптиза, кстати сказать. Ну, допустим, поругался он тогда со своей подружкой… Или девица была такого сорта, что вести ее на столь солидное мероприятие показалось ему неуместно.

Вероника Рябова тогда еще припомнила реакцию своего покойного супруга на возможный переход Антона в другой клуб, реакция была вполне положительная…

А что такое сама Вероника? Дама лет тридцати, в самом соку, при деньгах и, судя по всему, форменная нимфоманка. Вдова. Веселая ли? Как, кстати, у нее дела? Стоит, пожалуй, навестить.

В 15.55 Денис был на Кутузовском проспекте у подъезда Рябовых. Он приехал без звонка и теперь тем более не стоило звонить. Денис открыл дверь магнитной отмычкой, позаимствованной у Фили, и поднялся на пятый этаж. Судя по освещенному изнутри дверному глазку, дома кто-то был. Ну что ж, окажется ли внезапность козырем, станет ясно через несколько минут.

На звонок отреагировали быстро. Секунд через десять мужской голос спросил:

— Вам кого?

— Телеграмма, — улыбнулся Денис. — По его интонации было ясно, что это чистой воды издевка.

Но с той стороны вполне серьезно посоветовали:

— Опустите в почтовый ящик…

— Расписаться бы нужно, — упорствовал Денис.

— Зайчик, кто там? — К диалогу добавился новый голос. Это была хозяйка. Она, наверно, прильнула к глазку, потому что тут же сказала: — Ой!

— Вероника, вы лучше откройте дверь, — посоветовал Денис.

Он был готов к отговоркам, протестам, возмущениям и не знал еще точно, как поступит в таком случае. Но за дверью повисло молчание и держалось не меньше полуминуты. Затем послышался звук открывающегося замка.

Денис уже подзабыл, насколько Вероника Рябова была хороша… Рядом с ней стоял молодой человек, высокий, хорошо сложенный, гибкий, даже худощавый. В общем, рядом с ней стоял Антон Комаров.

Нельзя сказать, чтобы Денис был к этому не готов. Просто он так давно и так безуспешно искал футболиста, что само существование Комарова начало вызывать серьезные сомнения.

— Ну что ж, — сказал Денис, переводя взгляд с Вероники на Антона и обратно. — Это тоже причина, чтобы покинуть «Буревестник».

— Еще бы, — подтвердил Антон, широко улыбаясь.

Разумеется, Денис видел много его фотографий, но оригинал есть оригинал, и сейчас Денис увидел то, о чем он еще ни от кого не слышал, а именно — спокойствие, энергию и силу. И еще — недетскую жесткость. Это была серьезная комбинация. Нет, пожалуй, старший брат Вячеслав говорил, что Антон всегда хорошо знает, что делает. А потом еще ведь было неоднократное удивление футбольных специалистов по поводу удивительного хладнокровия восемнадцатилетнего мальчишки.

Денис вдруг почувствовал навалившуюся усталость. Не то чтобы это дело отняло у него все силы, нет, так нельзя было сказать, тут не было каких-то экстраординарных событий, погонь или перестрелок (если не считать истории с Филей, ну так он и на ровном месте организует себе неприятности), но была большая нервотрепка — не в последнюю очередь из-за того, что Денис решил, будто имеет дело с малознакомой для себя материей — миром большого спорта, и все пытался вникнуть в эту футбольную специфику. А видимо, и напрасно! В первую очередь он имел дело с людьми, пусть незаурядными, пусть даже выдающимися в своем деле, но все-таки людьми, с их обычными комплексами, страхами, желаниями, а ведь в этом-то он, профессиональный сыщик, обязан разбираться.

И все было так очевидно! По крайней мере, теперь. У Антона Комарова, лучшего российского футболиста, был роман с женой главного тренера. И видимо, нешуточный.

— Ответьте только на один вопрос. Вы знаете, что случилось с вашим братом в Киеве?

— Да. Когда я узнал, что он в Киеве, я сообщил Вячеславу, кто занимается моим контрактом, и он искал встречи с Сергеем Сергеевичем, чтобы все проверить.

— С Порфирьевым?

— Да.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 20:50

Итальянская версия(продолжение)

Он продолжал встречаться с Лаурой. Он бы с радостью предложил ей выйти за него замуж, но вся зарплата уходила на погашение долгов, где уж тут было думать о семье. Семья — это собственная квартира, дети, жена, которая может не работать, если не хочет, и заниматься только домом. Мысли о женитьбе пришлось отложить. Лаура все понимала и, похоже, готова была ждать сколько угодно, если понадобится — годы. Однако события разворачивались гораздо стремительнее.

Винченцо проработал на заводе неполных четыре месяца, когда его новый знакомый, пожилой сицилиец Джанфранко Босси, пользовавшийся, не только в силу своего почтенного возраста, авторитетом среди коллег, предложил ему задержаться после работы «обмозговать одно дельце». Босси пригласил его к себе домой; чтобы уединиться, хозяину пришлось отправить жену к соседке и выгнать на улицу ораву внуков, племянников, их приятелей и еще Бог весть кого: дом Босси, как и подобает дому приличного сицилийца, походил на средних размеров муравейник. Винченцо все это немало удивило: по дороге они миновали, наверное, не один десяток ресторанчиков и кафе, до позднего вечера практически пустовавших, где можно было без помех обмозговать любое дельце. Босси начал издалека. Долго расспрашивал о семье, о работе в автомастерской «Альфа-ромео», о гонках. Винченцо рассказывал, хотя и не мог взять в толк: зачем пожилому человеку, у которого своих забот полон рот, все эти подробности? Потом Босси поинтересовался деталями контракта, медицинской страховки, но тут Винченцо ответить ничего не смог. Конечно, он подписывал контракт, содержавший добрую сотню страниц, а может, и не одну. Конечно, он его не читал. Зарплату ему назвали, но дело даже не в зарплате: он получил предложение стать пилотом — больше этого о чем он мог мечтать! Он был на седьмом небе от счастья, зачем ему еще какие-то юридические тонкости, в которых он все равно ни черта не смыслит?!

И тут наконец Босси перешел к делу. Оказывается, вчера уволили электромеханика Ринальдини. Винченцо его почти не знал, даже не здоровался при встрече, уволили якобы за допущенный брак. На самом деле этот Ринальдини был активистом профсоюзного объединения FIOM. «Ты молодой, — сказал Босси, — но ты уже кое-что повидал в жизни, и не только на заводе, если что, люди к тебе прислушаются, ты должен вступить в профсоюз, и не просто вступить: ты должен возглавить профсоюзную ячейку вместо Ринальдини». «А почему не вы сами?» — спросил Винченцо, хотя его больше занимал другой вопрос: как понимать «если что, люди к тебе прислушаются»? Что, если что? Но Босси ничего не ответил, только улыбнулся и выпроводил его, потребовав до завтрашнего вечера все обдумать.

Это была точка бифуркации в его судьбе, точка, где расходятся траектории, генеральная развилка, короче говоря. До сих пор его швыряло по воле обстоятельств, но была у него и мечта: стать гонщиком, — и он упорно шел к ней, полз, карабкался, цепляясь за любую подворачивавшуюся возможность. Теперь вопрос стоял по-иному, предстояло самому сделать выбор, о котором впоследствии не пришлось бы сожалеть. Юношеской мечте больше не сбыться, это уже ясно, сейчас он должен думать о семье и, значит, мертвой хваткой держаться за рабочее место. С другой стороны, ему двадцать три, если повезет, если не попадет под сокращение, если будет на хорошем счету у начальства, лет через десять может стать мастером — и это потолок.

В тот день он ничего не решил. И на следующий тоже. Он хотел улизнуть после работы поскорее, чтобы не столкнуться с Босси, но сицилиец, как будто прочитав его мысли, перехватил в квартале от проходной и чуть ли не насильно затащил в гости. По пути Винченцо лихорадочно сочинял уклончивую речь, чтобы не сказать ни «да», ни «нет», не выставить себя трусом и как минимум потребовать значительно больший срок на раздумья: неделю, а лучше — месяц. Он почти придумал нужные слова, но произнести их не смог. У Босси на кухне его поджидала Лаура. Оказывается, она приходилась сицилийцу дальней родственницей. Но не это вызвало шок. Лаура состояла в коммунистической партии. Она пылко говорила о политике, цитировала чуть ли не наизусть статью Тольятти, смысл которой до него не доходил, но смысл как раз значения не имел. Лаура вообще могла не произносить ни слова. Увидев ее, он сразу понял, что не сможет сказать «нет».

Через неделю совет директоров объявил о сокращении пяти с лишним тысяч рабочих мест. На всех предприятиях «Фиата» началась забастовка. В Милане рабочие забаррикадировались на территории завода и перекрыли железнодорожную линию. Винченцо поспевал всюду, азарт политической борьбы захватил его с головой, люди действительно прислушивались к его словам, Босси не обманул. Он впервые в жизни почувствовал себя большим человеком, человеком, принимающим решения, может, и менее известным, чем его кумиры автогонщики, но гораздо более значительным!

Произошло несколько стычек с полицией. О последствиях он не думал: во-первых, Лаура все время была рядом, во-вторых, забастовочное движение нарастало как альпийская лавина: двадцатитысячная демонстрация рабочих миланского завода «Фиат» в Риме, через два дня миллионная манифестация во Флоренции, еще через день трехмиллионная в столице. Студенты и радикально настроенная молодежь тоже вышли на улицы. Начались массовые беспорядки. Правительство подало в отставку. Под аккомпанемент разлетающихся вдребезги витрин и переворачиваемых толпой автомобилей руководство «Фиата» начало переговоры с профсоюзными лидерами. Совет директоров готов был пойти на значительные уступки, но профсоюзные боссы и сами были перепуганы в неменьшей степени. Подписав компромиссное соглашение, они утратили доверие забастовщиков, а вместе с ним и влияние на ситуацию. Коммунисты выдвинули требование о национализации «Фиата». Тогда кому-то из акционеров пришла в голову спасительная идея ввести в совет директоров наблюдателей из числа профсоюзных активистов. Тут-то и вспомнили о Винченцо Кандолини: автомеханик, потом автогонщик, потом простой рабочий, наконец, лидер забастовщиков, он идеально подходил на роль миротворца!

Сперва он не поверил. Потом отказался. Но его уговаривали, убеждали и те и эти, в итоге он, разумеется, согласился. А пока он вел переговоры, в какой-то нелепой уличной стычке Лаура смертельно ранила полицейского. В тот же день ей пришлось скрыться. Связь прервалась: он теперь был на виду и наверняка находился под постоянным негласным наблюдением полиции. Через полгода от нее пришла записка. «Прости. Я люблю другого, и у меня будет ребенок».

Он простил, но дал себе обещание: никогда не искать встречи с ней. За эти полгода он здорово поднаторел в политике и понял, что с коммунистами ему не по пути. Правда, разрывать с ними он пока не спешил. Свое политическое кредо он определил примерно так: в Библии сказано: «…время собирать камни и время разбрасывать камни», но там ничего не сказано, кто должен камни собирать, а кто разбрасывать. Коммунисты могут только разбрасывать, а подавляющее большинство людей — послушные собиратели, но плоды созидания не достаются ни первым, ни вторым. В жизни все принадлежит тем, кто, продемонстрировав разрушительную силу, не тратит ее на разрушение, а покровительствует собирателям.

Может, это и невеликая премудрость, но он понял, как ее применять на практике, и круто пошел в гору. Каждый новый кризис, а шестидесятые были богаты ими, как никакое другое десятилетие, поднимал его все выше и выше. А закончились бурные шестидесятые его полным триумфом. Благодаря старым связям с коммунистами он подписал контракт с СССР на строительство автозавода на берегах Волги, получил в руки контрольный пакет «Фиата» и стал его безраздельным хозяином…

— Ваше имя практически не сходит со страниц итальянских газет. — Дик Слай хитро прищурился, очевидно решив, что настало время для острых вопросов. — Чуть ли не каждый громкий скандал, исключая разве что сенсации шоу-бизнеса, связывают с вашей персоной. То вас обвиняют в подкупе государственных чиновников, запугивании профсоюзных лидеров, то в связях с американской мафией… И кстати, мне не доводилось слышать ни об одном судебном иске с вашей стороны за клевету и нанесение морального ущерба. Это означает, что все вышесказанное о вас правда?

— Это означает, что на походы по судам я потратил бы всю оставшуюся жизнь, больше ни на что не осталось бы времени.

— То есть все клевета?

Синьор Кандолини одарил тупого американца своей самой искренней улыбкой:

— Все.

Глупо задавать такие вопросы, ждать на них ответов и потом этим ответам верить. Как, интересно, можно заработать миллиарды, не раздавая взятки государственным чиновникам, не заключая сепаратные сделки с лидерами профсоюзов и абстрагируясь от мафии — своей родной, да и иностранной? Естественно, для достижения своих целей синьор Кандолини пользовался любыми методами. Единственное, чего он не делал никогда, — он не «заказал» ни одного из своих конкурентов, на его руках не было чужой крови. А остальные грехи за него денно и нощно замаливала церковь, которой он, не скупясь, жертвовал.

— И к финансовым махинациям в ФИФА вы тоже не имели никакого отношения?

— Разумеется, не имел, — невозмутимо пожал плечами Кандолини.

Поистине американцы до сих пор не выродились в полных идиотов только благодаря иммигрантам, не утратившим собственного национального сознания. Благодаря итальянцам, евреям, русским, знающим настоящую цену американской мечте и американскому образу жизни. Разве мог бы синьор Кандолини провернуть такую блестящую аферу с активами ФИФА, будь его партнер Джеймс Дж. Кин американцем не в первом поколении, а хотя бы во втором? Ей-богу, тому же Слаю пришлось бы раз десять объяснять, как за три часа заработать пятьдесят миллионов.

— И что, неужели не было в вашей жизни ничего, за что вам было бы стыдно, о чем бы вы жалели?

— Почему же? Мне жаль, например, что я не выиграл чемпионат по «Формуле-1», и жаль, что не удержал рядом с собой любимую женщину. А совесть моя спокойна, я регулярно исповедуюсь и, как истинный католик, верю в отпущение грехов.

— А самая большая ваша удача?

Синьор Кандолини на мгновение задумался.

— Самая большая удача — то, что я стал владельцем «Бонавентуры». Это произошло совершенно случайно. Прежние хозяева таким образом расплатились с долгами, а я приобрел команду, которую сумел сделать суперклубом. И теперь это — моя самая большая любовь.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 20:53

ДЕЛО КОМАРОВА. 11.01.2003 — 24.02.2003
«Футбол сегодня»

11 января состоялся прощальный матч лучшего игрока Саудовской Аравии за всю ее историю — Аль Халиди. Российский футболист Антон Комаров был приглашен сыграть за символическую сборную мира. В этом матче он забил четыре мяча, а также успел… постоять в воротах.

7 февраля Антон Комаров в одностороннем порядке разорвал контракт с «Буревестником» и исчез из расположения команды.

14 февраля Комаров был замечен тренирующимся на базе московского «Салюта», но вскоре исчез оттуда в неизвестном направлении.

В этот же день президент «Буревестника» Рыбак неожиданно изменил свою непримиримую позицию и заявил, что готов продать нападающего за 15 000 000 евро.

18 февраля пресс-атташе киевского «Восхода» сделал заявление, из которого следовало, что отныне Антон Комаров намерен выступать за украинский клуб. Комаров живет на загородной базе киевлян, ходит в тренажерный зал, работает с мячом. В «Буревестник», по словам пресс-атташе «Восхода», он возвращаться категорически отказывается, несмотря на действующий контракт.

И наконец, вчера в 19.15 Антон Комаров подписал контракт с «Бонавентурой». Сообщив об этом корреспонденту «ФС», он сказал:

«Я очень доволен предложенными условиями, а главное — тем, что конфликт между мною и моим бывшим клубом наконец исчерпан».

А вот что заявляли по ходу развития событий действующие лица этой истории.

11 февраля. Антон Рыбак, президент «Буревестника»:

«Первое, что приходит на ум, „дело Комарова“ заказано кем-то из наших клубов. У меня, надеюсь, хватит здоровья и терпения, чтобы довести историю с Комаровым до логического завершения (возможно, имеется в виду длительное отлучение от футбола. — Примеч. „ФС“). Дабы другим неповадно было поступать так, как он. Парень пробил штрафной в свои ворота, и с рук ему это не сойдет».

12 февраля. Вячеслав Комаров, старший брат и агент Антона Комарова:

«Ничего, кроме благодарности к команде „Буревестник“, ни я, ни Антон не испытываем. Для любого молодого игрока пройти такую замечательную футбольную школу очень полезно, ответственно и почетно. Вот только адресовать эти добрые слова руководству клуба, к сожалению, не могу».

16 февраля Аллан Якобсон, президент УЕФА:

«Пока УЕФА не имеет возможности применить серьезные санкции к игроку, отказывающемуся выходить на поле за свой клуб».

Сотрудники УЕФА и Российской футбольной федерации в разговорах с корреспондентами «ФС» были единодушны: одним из основополагающих является следующий принцип нового регламента — игрок страдать не должен.

19 февраля. Сергей Пашкевич, председатель КДК:

«Дисквалификация Комарова — лишь вопрос времени. Отбыв ее, Комаров сможет выйти на поле в составе своего нового клуба. Что это будет за команда, пока можно только гадать, но не приходится сомневаться в том, что талантливый нападающий не останется без работы».

Альберт Соломин, президент Российской футбольной федерации:

«Зачем обвинять молодого парня в рвачестве, когда всем ясно, что это не соответствует истине? Речь идет о соблюдении элементарных человеческих прав. Но самая большая ошибка — попытаться примерно наказать Комарова лишь для того, чтобы другим неповадно было… Прежде всего хочу, чтобы Комаров играл в футбол. При этом для меня не имеет никакого значения, в каком клубе Комаров будет играть».

23 февраля. Андрон Свистопольский, президент ФК «Восход», Киев:

«Если Комаров откажется от выполнения обязательств перед украинским клубом, мы сразу обратимся в ФИФА с требованием подвергнуть игрока очередной дисквалификации. Если ему так захотелось в „Бонавентуру“ (где у него, кстати сказать, никаких шансов закрепиться в основном составе), то надо было приехать в Киев и обсудить проблему, а не договариваться у нас за спиной. Мы не позволим кому-либо поступать по отношению к нам подобным образом».

Антон Рыбак:

«Да пошел он, этот Свистопольский…»

Себастьян Фикшич, главный тренер «Бонавентуры»:

«Сетования киевского „Восхода“, который настаивает на своих правах на Комарова, никоим образом не повлияют на трансфер футболиста».

Вчера, 24 февраля, Себастьян Фикшич назвал имена 16 футболистов, которые будут готовиться к матчу с «Ювентусом». В их число включен российский форвард Антон Комаров.

Постскриптум.

За исключением заявления, сделанного им после подписания контракта с «Бонавентурой», Антон Рыбаков не дал ни одного интервью.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 20:57

Глава десятая

25 февраля


— Елы-палы, — вздохнул Денис. — Я чувствую себя полным идиотом. К тому же профнепригодным идиотом.

— А чего ты дергаешься, — философски заметил Турецкий. — Все разрешилось как нельзя лучше. Комарова продали, «Буревестник» получил неплохую компенсацию, ты — гонорар. Все довольны.

Они сидели на банкете в «Балчуге» после пресс-конференции, на которой представители «Буревестника» и «Бонавентуры» сообщили о достигнутом соглашении и состоявшемся переходе Антона Комарова из российской команды в итальянскую. Оба клуба представляли не первые лица, и сам футболист тоже отсутствовал, по слухам, он был уже в Италии. На пресс-конференции особенно подчеркивалось, что «Бонавентура» проявила добрую волю, учитывая немалые заслуги «Буревестника» в становлении Комарова как высокопрофессионального спортсмена. Ведь при желании, форсируя конфликтную ситуацию, итальянцы могли получить его практически даром.

— Но сколько времени потеряно! — не унимался Денис. — И люди погибли… Да ведь еще в самом первом разговоре президент «Буревестника» упоминал, как в газетах писали, что Комаровым интересуются итальянские команды. Получается, круг замкнулся.

— Ну так что же ты проморгал эту версию?

— А что — я? Что — я?! Сам Комаров заявил Рыбаку, что его лично привлекает испанский или английский чемпионат! Толку-то от всей этой болтовни было на грош. Сколько всего за это время фигурировало — сначала немцы, потом «Салют», испанцы, украинцы, даже американская команда была!

— А теперь вот нашего вундеркинда заграбастал синьор Винченцо Кандолини — владелец фабрик-заводов-газет-пароходов и автоконцерна «Фиат», одного из крупнейших потребителей титана. И в определенном смысле большой поклонник России, в которой «Фиаты» пользуются неослабевающим спросом, особенно выпущенные в пятницу и ввезенные без таможенной пошлины.

— Почему — в пятницу? — удивился Денис.

— Это оч-чень специальная история, — ухмыльнулся Турецкий. — Но я до нее доберусь.


Русская версия

Он знал, что она думала сейчас об отце. Но не рука отца, а его рука лежала на ее плечах. Он негромко болтал о приятных пустяках. Это, как он надеялся, немного отвлечет ее. В утренней тишине они неторопливо прохаживались вдоль палубы, тихое покачивание корабля на приколе убаюкивало. Летний туман, теплый, но не менее плотный, чем зимой, скрывал их от посторонних глаз.

Он отметил про себя, что даже в тревоге Валерия выглядит изумительно. Это ему нравилось. Он был горд, что обладает ею.

Мимо прошагал капитан и, почтительно откозыряв, бросил:

— Привет молодоженам, не спится?

Она неопределенно кивнула и чуть ускорила шаг. Они поднялись на верхнюю палубу. Пассажиры теплохода еще спали, но матросы уже взялись за утреннюю уборку. Они сновали по палубам с ведрами и щетками, и укрыться от них не было никакой возможности.

— Пойдем в каюту? — предложил он.

Она отрицательно покачала головой:

— Сейчас взойдет солнце…

Рассвет окрашивал туман в розовые тона, но он был по-прежнему плотным и скрывал корабль густым облаком. Это первое утро, что они проведут вместе. Еще вчера была утомительная и не такая уж приятная суматоха свадьбы: переполненный ЗАГС, орда малознакомых людей с охапками цветов и слюнявыми поздравлениями. Хорошо еще, что не пришлось присутствовать на банкете — прямо из ЗАГСа двинули в аэропорт, а с самолета — на теплоход…

— Неужели это никогда не закончится? — Она словно очнулась от забытья и, развернувшись, взглянула ему в глаза.

Он с трудом удержался, чтобы не улыбнуться. Он прекрасно понимал, что это она не об их свадебном путешествии и не об их, он искренне надеялся, долгой совместной жизни, которая только-только начиналась, она снова об отце.

Он притянул ее к себе:

— Все будет хорошо, не волнуйся. — О Змееве он сейчас хотел говорить меньше всего. Здесь, на палубе корабля, окутанного туманом и окрашенного утром в золотистый цвет, он чувствовал себя эгоистом, но был счастлив, потому что знал — Валерия принадлежит ему. Безраздельно принадлежит. Он полюбил ее с первого взгляда и верил, что она очень скоро тоже его полюбит.

— Эдик, расскажи мне о себе, — попросила она.

— Что тебе рассказать?

— Все. Что-нибудь. Что хочешь.

— Хорошо. — Они действительно поженились, едва познакомившись. То есть он, как ему казалось, знал о ней все, а у нее теперь будет достаточно времени, чтобы узнать все о нем.

В шаге от них вежливо кашлянул стюард:

— Кофе? — Он стоял с подносом на вытянутых руках и неловко отводил взгляд.

Эдуард усадил Валерию за столик, официант разлил кофе по чашкам и удалился почему-то на цыпочках. Советский сервис — нечто абсурдно-несуразное, усмехнулся про себя Эдуард.

— Так о чем же тебе рассказать? Я замечательный… добрый, чуткий, нежный. А еще ужасно талантливый адвокат и твой муж. У меня есть замечательный дед, с которым я тебя обязательно познакомлю. Он, знаешь, такой аристократ пролетарского происхождения, писатель, полиглот, блестящий переводчик с немецкого и итальянского. Он живет в потрясающем по красоте месте. Там черный-черный лес, которого я ужасно боялся в детстве, на холме кладбище и старинная церковь, под холмом узенькая речка Сетунь, вся заросшая кустами и ракитами, а за зеленым забором — дачи издательства «Правда». И сейчас он наверняка сидит на веранде в плетеном кресле-качалке, обложившись книгами, и мечтает умереть в Италии.

— В пять часов утра? — чуть улыбнулась Валерия. — Мечтает умереть в Италии?!

— Ну, значит, еще не сидит, — поправился Эдуард, — еще спит, и ему снится Италия. А когда проснется, усядется в кресло и начнет мечтать.

— А родители?

— Они погибли, когда я был совсем маленьким. В какой-то археологической экспедиции в Туркмении.

— Извини, я не знала…

Она смутилась, но он был рад, что Валерия спросила. Его давно покойные отец и мать, которых он не знал, которых никогда не любил и о которых не жалел, потому что не знал, теперь оказали ему хорошую услугу — между ним и Валерией обнаружилось что-то общее.

— Давай не будем об этом. — Он улыбнулся. — Я, между прочим, тоже мечтаю об Италии. То есть умирать там я, конечно, не собираюсь. Но почему бы нам не заработать кучу денег и не махнуть куда-нибудь на маленький островок в Адриатике, а? Скажем, следующим летом. Когда мне было десять лет, я мечтал удрать на пароходе в Америку и поступить в школу ковбоев. Я даже сплел себе лассо из бельевых веревок и в ожидании удобного случая тренировался на подмосковных коровах. Только коровы были какие-то неправильные: одна так перепугалась, что удирала от меня галопом, упала в овраг и сломала ногу. Вообще-то я был совсем нестрашный: всего лишь старая дедова широкополая шляпа, платок из пионерского галстука на лице и штаны из двух волчьих шкур. Я их изготовил точно такие, как были на иллюстрации в какой-то книжке о ковбоях, а шкуры стащил у деда, он у меня охотник. Но корову пришлось зарезать, а деду заплатить за нее хозяевам. После чего он прочел мне целую лекцию о том, что Америка — дикая страна, Европа, а особенно Италия, куда как интересней, и ковбоем (то есть пастухом) быть, в сущности, очень скучно, а если мне хочется настоящих приключений, лучше заняться поисками кладов…

— С тех пор ты мечтаешь разбогатеть и — в Италию, да? А как ты познакомился с моим отцом?

— Ты же знаешь, я был его адвокатом.

— Знаю.

Она отставила чашку, так и не притронувшись к кофе. Наверняка ей хотелось об этом поговорить, но она и не подумала наседать с расспросами. И дело не в том, что она еще немного дичилась Эдуарда. Дело в том, что назойливое любопытство, даже если оно не праздное — не ее черта. Дело в том, что она была необыкновенной, словно с другой планеты или из другого времени. Она была именно такой, о которой он мечтал: гордой, немного холодной, умной, прекрасно образованной, уверенной в себе и никогда не выставлявшей напоказ свои чувства. Она была настоящей принцессой.

Дети коронованных особ, как ни крути, — принцы и принцессы, даже если у них нет прав престолонаследия. А Змеев, отец Валерии, был коронован по всем правилам. Владел и управлял территорией уж точно побольше какого-нибудь Лихтенштейна, имел двор и свиту, а то, что жители его королевства в большинстве своем не знали и даже не догадывались о существовании монарха, так это их сугубо личные проблемы.

Впрочем, о том, что Валерия — дочь своего отца, тоже знали немногие. У нее была другая фамилия и другое отчество. Отец никогда не приходил на ее детские утренники и не присутствовал на выпускном балу. Только один месяц в году, и то не каждый год, они проводили вместе где-нибудь в глухом уголке Северного Кавказа или на Рижском взморье. Но он воспитал ее. Воспитал по-настоящему свободным человеком, свободным от марксистско-ленинских идей и прочей мути, свободным от обывательского, мещанского крохоборства и страха, свободным волей и совестью. Таким человеком, о которых можно до хрипоты кричать с трибун, но каких на самом деле практически не существует в природе. Во всяком случае, в родной советской природе.

Возможно, Змеев и загубил в себе великий талант педагога. Но так уж сложилась судьба: вместо нового Сухомлинского, Макаренко явился миру вор в законе Змей.

Эдуард познакомился с ним полгода назад. Какие-то люди однажды вечером заглянули к Эдуарду домой и предложили работу. Все было очень чинно и вежливо. Ему сразу же выдали аванс. Причем никаких чемоданов с банкнотами, никакого золота-антиквариата — скромная тоненькая сберкнижка на предъявителя, и сумма на ней — две тысячи рублей. Еще три точно таких же серо-синих книжечки ему просто показали и даже дали чуть-чуть подержать в руках — гонорар, который будет выплачен по окончании работы.

Все это Эдуарду пришлось по вкусу: дело-то обычное, он уже не один раз защищал и рецидивистов, и воров в законе приходилось. Но с выплатой гонорара практически всегда возникали проблемы: то финский мебельный гарнитур предложат в качестве оплаты, то новенькие «Жигули», то лотерейный билет опять же с «Жигулями», как будто трудно уразуметь, что репутация адвоката, по крайней мере в глазах общественности, должна быть кристально чистой, зарабатывать ему положено максимум рублей триста в месяц со всеми гонорарами и премиями и жить соответственно зарплате.

Змеева обвиняли в организации убийства некоего Глазунова, именовавшего себя коллекционером, а по сути являвшегося ростовщиком и скупщиком краденого. Глазунов якобы стучал кому-то в МУРе и якобы благодаря ему в Москве была ликвидирована целая воровская организация. Естественно, его убили.

Отдавал на самом деле Змеев приказ о ликвидации Глазунова или не отдавал, Эдуард у него не спрашивал. Скорее всего, отдавал, но, во-первых, меньше знаешь, крепче спишь, а во-вторых, выстроить эффективную защиту можно было, вообще абстрагировавшись от совершенного преступления.

Прокурором на суде выступал жутко амбициозный, а на деле совершенно никчемный человечишко — некто Стернин В. В. И Стернин В. В. полагал, что раз Змеев — вор в законе, рецидивист, имеет шесть отсидок общим сроком почти тридцать лет, то теперь можно вешать на него всех собак. Причем вешать, даже не потрудившись провести нормальное следствие, не выполнив элементарных процессуальных норм. Все: и следователь, и прокурор — дружно повышали показатели, торопились отрапортовать. Отрапортовали.

На суде Змеев заявил, что вину свою не признает и никогда не признавал. А Эдуард, вместо того чтобы упирать на возраст и плохое состояние здоровья подсудимого и торговаться только из-за срока (а именно этого от него ждали), разбил доводы обвинения в пух и прах: прямых улик против Змеева нет, косвенных, впрочем, тоже, есть якобы свидетельские показания, но в ходе следствия не было проведено ни одной очной ставки, а на суде свидетели (естественно, предварительно обработанные соратниками Змеева) от своих показаний отказались, исполнители — двое парней, которые удавили Глазунова, в один голос твердят, что коллекционера они пошли грабить, а убили потому, что деньги не хотел отдавать, и со Змеевым их вообще только следователь познакомил, а до того они о нем не знали не ведали… В общем, получается: схватили старого, больного человека, единственная вина которого в том, что есть у него определенное преступное прошлое. Но за прошлые грехи он отсидел уже…

Конечно, ход мыслей Стернина В. В. был вполне понятен: для вора в законе зона — дом родной, лишний срок только способствует повышению авторитета, а значит — какие проблемы? Одного не учел прокурор: Змеев больше не хотел в зону. А хотел спокойно пожить где-нибудь, где потеплее, выдать замуж дочь, поглядеть на внуков.

И потому процесс, который должен был прокатиться без сучка без задоринки, просто-напросто провалился. Змеева вынуждены были оправдать за недоказанностью вины. Стернину В. В. вкатали строгача по партийной линии, следователю тоже.

А Эдуард получил заслуженный гонорар и царскую дочку в придачу.

Правда, Змеева, только отпустив, снова арестовали по очередному надуманному обвинению — сорвали менты злость и обиду. Потому и нервничает сейчас Валерия. Но Змеев определенно снова выпутается. С помощью Эдуарда или без оной — выпутается. К Эдуарду же после такой блестящей победы клиенты выстроились в километровую очередь…

На верхнюю палубу выбрались первые зевающие пассажиры. Они громко здоровались, во весь голос обсуждали погоду. Заработало радио, из динамиков понеслись звуки «Прощания славянки». Круизный теплоход «Александр Невский» снимался с якоря. Следующая остановка — Казань.

Внезапно Эдуард сжал Валерию в объятиях и поцеловал так, что она чуть не задохнулась. Возможно, он мстил этим надоедливым людям, которые нарушили их уединение. Или, быть может, он хотел ее подбодрить? Но, отпустив супругу, он тотчас же принял свой обычный небрежно-сдержанный вид. На них оглядывались, и Валерия, с трудом усмиряя взрыв смеха, пыталась изобразить чопорность. Затем, откинув со лба непокорную прядь, которая все время развевалась в порывах летнего ветра, она приняла наконец подобающий серьезный вид и поинтересовалась:

— А не пора ли нам начать обживать каюту?
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 21:00

Глава одиннадцатая

28 февраля


Вячеслав Иванович Грязнов, которого Турецкий с Денисом убеждали, что Эдуард Антонович Севастьянов и есть таинственный супер-пупер-спецагент, опекавший Кролика-Порфирьева с давнишних времен, был чрезвычайно недоволен. Во-первых, оказывается теперь, что Севастьянов — юрист, а никакой не работник спецслужб (а с этой мыслью Вячеслав Иванович существовал уже давно и комфортно), а во-вторых, его прозвище — Присяжный, а вовсе не Пристяжной. Лошадиная фамилия тут была ни при чем. Если бы в свое время это удалось расслышать во время перехвата телефонного разговора, возможно, и самого Севастьянова можно было б вычислить гораздо раньше.


Русская версия(продолжение)

Раннее декабрьское утро. Мороз, сухой и колючий, прихватывает за нос и щеки, пробирает даже под тулупом. Лес окаменел и угрюмо молчит, обиженный на холод. Все замерло до весны.

Даже воздух густой и тяжелый. Вязнешь в нем на каждом шагу. А пар, вырывающийся изо рта, так и повисает белым шаром и, кажется, не расплывается медленно, а, смерзшись и сжавшись, падает к ногам.

Тишина такая, что больно ушам. Только вдруг нарушит размеренное зимнее раздумье ельника треск хрустнувшей под неловкой ногой хрупкой ветки.

Их пятеро. Идут медленно-медленно. Ноги ставят так осторожно, будто передвигаясь по тонкому стеклу. Егерь идет впереди и, заслышав хруст, замирает и недовольно оглядывается. Степенные, серьезные «большие человеки», привыкшие в высоких кабинетах управлять и повелевать, тут, признавая руководящую роль егеря, только виновато улыбаются, смущаясь своей неуклюжести. Сзади на почтительном расстоянии держатся телохранители — эти хоть и непривычны к лесным прогулкам, но жиром еще не заплыли, видят, куда ступают, и шума не создают.

Конечная точка черепашьего похода уже видна — старая, кряжистая одинокая сосна на пригорке. Вокруг только девственный снег, метрах в двадцати со всех сторон подступает редкий ельник. За самой его кромкой из снега выложено что-то вроде бруствера, за него и опускаются охотники. Падают тяжелыми кулями, уставшие, словно прошагали не пятьсот метров от сторожки, а километров десять отмахали по целине.

Егерь замирает на одном колене, всматриваясь в чуть посветлевшее небо. Скоро взойдет солнце.

Эдуард Антонович смахивает иней с бровей и ресниц. Спутники, раскрасневшиеся, вспотевшие, улыбаются в предвкушении молодецкой забавы. Совсем недолго осталось ждать.

— Красота?! — шепотом интересуется у Эдуарда Антоновича Мордатый № 1.

— Силища! — тоже шепотом восхищаются Мордатый № 2 и Мордатый № 3.

Эдуард Антонович заставляет себя улыбнуться и кивнуть.

— Небось нечасто на глухариной охоте бываете?

— Первый раз, — отвечает он.

Собственно, ради него и была организована эта поездка в заповедник, его страсть к охоте решил потешить хозяин Мордатых (только вот сам не смог присутствовать — дела, знаете ли, государственной важности). Хотя этот ельник, и снег, и тулупы больно напомнили Эдуарду Антоновичу о том, что он хотел бы забыть навсегда.

Напомнили о городе, городке… хотя какой это городок — так, избы среди гор. Правда, много лет прошло, может, уже и город, а может, наоборот — и того, что было, не осталось. Узкая долина, быстрая речка петляет среди хребтов, тайга начинается за забором.

Стоит зайти в авиакассу, пять часов в кресле, потом — на местный рейс, еще три часа в воздухе. Сопки становятся все выше, приходится набирать высоту. Хрупкий самолетик болтается в небе среди гор вверх-вниз, как мячик на резинке, а ты внутри…

Хотя это все так — фантазии мазохиста. Ни за что на свете не согласился бы он снова попасть за те сопки, за тот забор…

— Начинается. — Мордатый № 2 осторожно потряс его за рукав, отвлекая от воспоминаний. — Начинается, Эдуард Антонович.

В принципе по положению, по негласной табели о рангах, все трое Мордатых как минимум на ступеньку стоят выше него, Эдуарда Антоновича. Но это в принципе. Поскольку сегодня не ему от них что-то потребовалось, а им от него, — субординация задвинута на верхнюю полку. Вот когда они его уговорят, уломают, добьются своего, тогда снова, может, вспомнят, кто есть кто. А пока Мордатый № 3 подает ему карабин:

— Первый выстрел за вами.

Егерь уже взвел оба курка своей двустволки. Таким людям негоже возвращаться с охоты без добычи. Даже если сами ничего не подстрелят, все равно надо по глухарю на брата.

Первая птица уселась на самом верху одинокой сосны, повернулась к востоку, распустила и сложила снова крылья. Когда она прилетела, откуда — Эдуард Антонович не видел. Но вслед за первой из серой морозной пелены вдруг вынырнули один за другим еще три глухаря — здоровые, упитанные, уселись чуть пониже, запыхтели, закудахтали.

Мордатый № 1 вскинул винтовку, но егерь жестом остановил:

— Не все еще.

А Эдуард Антонович смотрел в прицел и видел не сосну с темными пятнами глухарей, а серые крыши зоны, высокий деревянный частокол с рядами колючей проволоки, проходную, выпускающую на волю, украшенную выгоревшим плакатом «Честный труд — путь к досрочному освобождению!», огромный плац, где проводились дневные и вечерние поверки спецконтингента, и вокруг — девять двухэтажных бараков.

Был 1988 год. Прокурор Стернин обиду и унижение не забыл. И, став как раз к тому времени большой шишкой в Генпрокуратуре, нашел возможность поквитаться — состряпал дельце. Эдуарда Антоновича обвинили в вымогательстве, получении взяток, подкупе народных заседателей, и на фоне перестройки и гласности, в струе борьбы за социализм с человеческим лицом, загремел Эдуард Антонович на пять лет общего режима. Само собой, с лишением прав заниматься адвокатской практикой, с конфискацией имущества и прочими прелестями.

И не было никакой возможности оправдаться и откупиться. На этот раз Стернин постарался, и с процессуальной точки зрения все было грамотно, и свидетелями запасся неподкупными. Ни связи самого Эдуарда Антоновича, ни «тяги» дражайшего тестя не сработали. Змеев сказал:

— Значит, сядешь. Только на пользу пойдет.

И покатился Эдуард Антонович по этапу. От Москвы до самых до окраин. Десять дней в холодной теплушке, а потом еще девятьсот одиннадцать долгих, бесконечно долгих дней среди тайги и отребья. Пять лет он, конечно, не мотал, вышел по амнистии, и на зоне особо не бедствовал — Змеев позаботился. Но ощущение несвободы, сознание собственной беспомощности чудовищно угнетало.

Сколько раз потом снились ему зловонная столовая-клуб, склизкая плесень бани, штрафной изолятор — ШИЗО — и сытая, наглая морда начальника колонии под портретом Горбачева. Утоптанная подшитыми валенками зэков дорога на лесоповал, охрипшие овчарки и тонкие иголочки инея, сверкающим дождем осыпающиеся с сосен…

А тетерева все подлетали, и вскоре на сосне их собралось не менее десятка.

Первые лучи вырвались из-за горизонта. Гребешки на головах птиц, казавшихся до того сплошь черными, заалели, сине-зеленым вспыхнули перья на груди. И, приветствуя солнце, птицы подпрыгивали, хлопали крыльями, распускали радужные хвосты и фыркали наперебой. Так продолжалось, наверное, с минуту. Потом фырканье стихло — и с сосны полилась многоголосая, похожая на журчание воды песня.

Егерь дал отмашку. Загрохотали выстрелы. Тетерева в ужасе рванули в высь. Но спаслись, конечно, не все. Три птицы камнем рухнули в снег.

Эдуард Антонович тоже выстрелил дважды. Не целясь. Куда-то в бледное небо. А Мордатый № 3 уже восхищенно прицокивал языком:

— Вот это выстрел! Сразу видно профессионала!

Конечно, у Мордатых были имена, и отчества, само собой, тоже были. Но Мордатые, как их ни называй, — они и есть мордатые. Каста бывших партийных номенклатурщиков, только и способных, что надувать щеки, раскормленные на спецпайках. И никто ведь из них не затонул, не бедствует, не пошел по миру — все осели при новых хозяевах. А поскольку в голове ни бум-бум — подвизаются на ниве «работы с нужными людьми»: охота, банька, девочки, выпить-закусить — что еще нужно «нужному человеку» для принятия нужного решения? Ну разве что энная сумма. Это они тоже умеют.

— Ну что, в баньку или позавтракать? — интересуется Мордатый № 1.

Егерь уже подобрал добычу. Подстрелили-таки четырех, один — подранок — упал уже в ельнике. Егерь свернул ему голову, чтоб не мучился.

— В баньку, — отвечает Эдуард Антонович.

Назад возвращаются уже не таясь, громко скрипя снегом. Во весь голос хвалясь собственной меткостью. Только Эдуард Антонович шагает молча. А Мордатые с жаром решают, кто же из них промазал. По их мнению, Эдуард Антонович подстрелил двух птиц, а всего — четыре, значит, кто-то из них промахнулся. Хотя на самом деле Эдуард Антонович не убил никого, зато егерь наверняка оба заряда отправил в цель. Но Эдуарду Антоновичу даже невесело наблюдать за перебранкой. Он принял решение и теперь раздумывал, не слишком ли скоропалительно? Нет, менять он его не собирался. Но чуть ли не впервые в жизни продиктовано оно было не трезвым расчетом, а исключительно чувствами.

Эдуард Антонович был классным юристом. Когда-то только экспертом по уголовному праву, но давно уже поднаторел и в экономических вопросах, и иметь дело с международным арбитражем было ему не в новинку. Таких специалистов, как он, в России можно пересчитать по пальцам, и, естественно, они пользуются большим спросом и в структурах государственных, и у так называемых олигархов. У него даже появилось прозвище, что для юриста в общем-то редкость. В узких кругах его прозвали Присяжным, и это, надо признать, было удачным определением. Эдуард Антонович вполне в состоянии был предвидеть логический ряд дюжины противников и соратников одновременно.

Последние два года Эдуард Антонович весьма эффективно консультировал двух крупнейших предпринимателей. Пока господа олигархи существовали в параллельных пространствах, это всех устраивало. Но в какой-то момент их интересы пересеклись, и Эдуард Антонович оказался перед выбором: кому-то нужно было сказать до свидания. Естественно, этот кто-то мгновенно переходил из разряда друзей и покровителей Эдуарда Антоновича в разряд его заклятых врагов, однако выбор все равно нужно было сделать. И он его сделал.

Пока охотники парились в баньке, подъехал и олигарх, хозяин Мордатых, освободившийся ненадолго от дел государственной важности. А после обильного завтрака состоялась у Эдуарда Антоновича с ним конфиденциальная беседа. И Эдуард Антонович отказался от дальнейшего сотрудничества с ним решительно и без предисловий. А когда олигарх потребовал хотя бы объяснить такое решение Эдуарда Антоновича, тот ничего объяснять не стал. И, уезжая из заповедника, Эдуард Антонович зарекся впредь охотиться зимой в тайге. Как выясняется, это еще хуже, чем ходить на футбол.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 21:04

28 февраля(Продолжение)

— Но кто мне объяснит, почему был убит Рябов? — ворчал начальник МУРа. — И почему после этого Раптор наезжал на Дениса?!

— Тут как раз все тривиально, — заверил Турецкий. — Тренер Рябов был еще и вице-президентом «Буревестника», ему принадлежали акции клуба, и без его согласия продать куда бы то ни было Комарова было нереально. Не исключено, что Присяжный вступил с ним в контакт по этому поводу и получил решительный отказ. Рыбак же — человек аритмичный, и можно было предположить, что рано или поздно его удастся склонить к продаже футболиста, а вот Рябов, который нашел Комарова в дремучей провинции и, можно сказать, выпестовал, не расстался бы с ним ни за какие коврижки. А Денис представлял опасность, потому что Рябов успел побывать у него в офисе, и кто знает, что он там наболтал. Только мы и знаем, что ничего, — ухмыльнулся Турецкий.

— То есть получается, Раптор — человек Присяжного, а не Кролика?!

— Вот именно! — подхватил Денис. — Скорей всего, он был Кроликом нанят и каким-то образом внедрен в качестве водителя. Возможно, он просто шпионил сперва, доносил Присяжному, что происходит в «Буревестнике», каковы настроения Рябова. Когда же Присяжный убедился в твердости тренера, он отдал приказ на поражение.

— Откуда такая уверенность? — проворчал Грязнов-старший, внутренне любуясь племянником.

— Приятели Раптора, в частности гражданин Деготь, обладатель роскошной татуировки в виде жука-скарабея, которого столь остроумно вычислил Филипп, не работали на Кролика уже несколько лет. Кролик выставил Дегтя из «Комфорта», после того как на него в двухтысячном году было заведено дело — обвинение в вымогательстве, в рэкете, попросту говоря. Дело ничем не закончилось, Кролик подмазал где надо, но с Дегтем распрощался. Собственно, вся фирма занималась именно этим, но засыпался один Деготь. И бандиты выкинули его на улицу.

— Сейчас заплачу, — сказал Турецкий.

— Немудрено, что парень затаил на Кролика обиду и оказался в одной обойме с Раптором. Этот расклад Присяжный безусловно учитывал, как и то, что убийство Рябова в первую очередь свяжут с Кроликом. Потом, может, что и размотают, но он успеет, во-первых, выиграть время, во-вторых, помешать Кролику продать Комарова на Украину, то есть сможет сделать то, чего хочет Кандолини.

— Ну это уже твои домыслы, — заметил Турецкий. — Ты, похоже, слишком увлекся футболом. Хотел Кандолини получить Комарова посредством помощи Присяжного или нет, мы никогда не узнаем. Очевидно пока лишь, что ни хрена Присяжный Кролика не опекал, а виртуозно подставлял. И вот еще что у меня есть. Денис поставь-ка кассету…

Это был еще один перехваченный телефонный разговор, вернее, только его конец. Прокручивать своим приятелям все Турецкий не имел права: следствие, в котором главным фигурантом должен был стать Присяжный, только начиналось.

В первом голосе Денис узнал Кролика.

«Так мы не договоримся».

«Как обычно, — с легкой усмешкой ответил кто-то другой. — Это же наша традиция. И знаете что, Кролик? Давненько не обновлял я свой гардероб. Я из вас шапку себе сделаю».

Денис содрогнулся. Этот «кто-то другой» и был Присяжный — холодный, уверенный в себе гроссмейстер, не скрывавший от суетливо сопротивляющихся любителей своих последующих ходов. А ведь в свое время Денису Кролик показался едва ли не демонической личностью. Да уж…

Еще он вспомнил, как Кролик сказал, что его вызывают в суд. Денис потом проверил, и эти слова не подтвердились. Да и какой суд на ночь глядя? Вероятно, Кролик ехал на встречу с Присяжным, вот что это был за суд. Как он был уверен в себе, как он не сомневался, что выиграл, отправив Комарова в Киев…

Шапки из Кролика, конечно, не вышло, разлетелся он по волоску. А заодно с ним совершенно посторонние люди — Вячеслав Комаров с Люсей Борисовой. Хотя кто знает, может, Вячеслав тоже не посторонний, теоретически он ведь мог как-то помешать планам Присяжного…

О спорт, ты — мир…


Русская версия(продолжение)


В Италию Эдуард Антонович попал только в ноябре 1993-го. Только утихли страсти с обстрелом Белого дома и танками на улицах, тут же поехал.

К тому моменту он, не по своей, правда, воле удалился от адвокатской практики. И не без поддержки тестя сколотил свой первый миллион. Но бизнес, который контролировали воры в законе и в котором Змеев с удовольствием выделил бы зятю немалый и ответственный участок, был слишком опасен. Эдуард Антонович с некоторых пор приобрел стойкую аллергию на любого рода правоохранительные органы, и работать с постоянной оглядкой не хотел категорически. Начальный капитал создан, настала пора подыскать нечто совершенно легальное, долгосрочное и не подверженное влиянию политических пертурбаций в стране.

Создавать собственное производство в России — верх идиотизма. Можно пытаться продолжать уже начатое, если удалось на волне приватизации отхватить лакомый кусочек. Но и тут перспективные отрасли легко пересчитать по пальцам одной руки. И ни в сфере энергетики, ни в сфере цветной металлургии, ни в областях, приближенных к нефти, газу или алмазам, Эдуарду Антоновичу ничего не светило. Там сидят свои генералы и у них есть свои сыновья и зятья. Но на то и дана человеку голова, чтобы изыскать себе не менее перспективные направления. И если голова умная, то первое, что в нее придет: хлеб и зрелища (пожрать и повеселиться русский человек всегда любил и любить будет до скончания веков) следует напрочь забыть. На окорочках Буша, турецком печенье и венгерских консервах далеко не уедешь. А зрелища — это вообще отдельная область, для совершенно отдельного склада предпринимателей. Третье и четвертое: шмотки и бытовую технику, до которых любезный соотечественник не менее охоч, чем до хлеба и зрелищ, Эдуард Антонович тоже отмел. Слишком многие в это ударились. Не то чтобы жесткая конкуренция, но противная мелочная суета. А остановился он на автомобилях. Русский, хоть большой любитель быстрой езды, до сих пор хорошими машинами был не избалован. И отечественные автозаводы, будь их владельцы хоть семи пядей во лбу, в ближайшие лет двадцать еще нормальные машины производить не начнут. Металлолом десяти-пятнадцатилетней давности, который хлынул мутным потоком, по карману почти каждому, но ездить по-человечески на нем нельзя, как и на родных «Жигулях», надутые дилеры в столичных автосалонах, предлагающие последние модели «мерседесов» и «роллс-ройсов» со стопроцентной наценкой, могут удовлетворить спрос только самых распальцованных нуворишей, вроде тех, что на Кролика ишачат. Но тот самый среднестатистический русский, способный долгим, тяжким трудом скопить тысяч пять долларов и желающий приобрести не груду железа, а средство передвижения, остался забытым. И не скоро еще о нем вспомнят, потому что в этом месте автомобильного рынка якобы зияет дыра. Нет якобы автомобилей за такие деньги и быть не может.

Но оказывается, очень даже может.

Деловые переговоры Эдуард Антонович оставил на закуску. Ровно неделю они с женой путешествовали по Италии. С севера на юг, от Рима до Сицилии, и обратно. Итальянский язык, которым дед мучил в детстве, так и остался недоученным, даже разговоры с таксистами представляли проблему, но итальянцы почему-то относятся к русским со странной теплотой, как к младшим братьям. Стоит только заикнуться, что туристы из России, немедленно раздаются возгласы: «Ельцин, Руцкой, Горбачев, путч…»

Газет итальянцы читают много, особенно о международной политике. Потом с истинно итальянским многословием — будь то таксист, бармен, лифтер в отеле или торговец сувенирами — вам обязательно расскажут, сколько великих русских полюбили Италию как вторую родину и сколько великих итальянцев мечтали побывать в России.

Эдуард Антонович млел под ласковым осенним солнцем и с наслаждением вдыхал запахи оливковых рощ и тысячелетних развалин. Роль гида взяла на себя Валерия. Супруга, в отличие от Эдуарда Антоновича, бывала в Италии уже много раз. И в первую годовщину свадьбы он, как и обещал, все устроил, но поехать не смог, и потом каждый раз, точно по заказу, стоило собраться, сложить чемоданы, как возникало что-то совершенно неотложное, что нельзя бросить даже на несколько дней. Эдуард Антонович решил уже было, что это воля Всевышнего и его ждет судьба деда, умершего в России и так и не увидевшего страну своей мечты.

Однажды, сидя в кафе и потягивая легкое красное вино, он подумал вдруг о том, стоит ли вообще возвращаться в Россию? Явственно, как будто тот вырос перед глазами, увидел стеклянный куб Шереметьева-2, иссеченный затяжным осенним дождем. Такой же скользкой пленкой подернуто и все остальное, предметы, люди, мысли. Вялая сутолока подъезжающих машин, нервическая суета пассажиров и провожающих. Дребезжащие грязные советские легковушки и рейсовые «икарусы» вперемежку с сияющими даже в осенней слякоти иномарками. Еще лет пять назад оказаться под этой стеклянной крышей не в качестве праздношатающегося или провожающего, а в качестве полноправного пассажира с загранпаспортом, визой и багажом считалось огромной, невероятной удачей. Здесь начиналась дорога в другое измерение, в другой мир, здесь были врата рая. О том, чтобы побывать за границей — за настоящей, не среди братьев по соцлагерю (хотя и это тоже было непросто), но за настоящей, куда как круче, — тайно или явно мечтали девять из десяти советских людей. Только мало кому это удавалось. А те, кому удавалось все-таки, причислялись мгновенно к категории особо избранных. Про них говорили, им завидовали.

Почти десять лет прошло с тех пор, когда он увидел Италию впервые. И сейчас все уже иначе. Нет больше «железного занавеса». И ехать или не ехать, каждый решает для себя сам. Через заветные ворота в рай курсируют миллионы, едут работать, отдыхать, в гости и насовсем, едут просто посмотреть. И возвращаются. Даже многие из тех, кто уезжал навсегда, все равно возвращаются. Зачем?

Эдуард Антонович мотнул головой, разгоняя назойливое видение. В отличие от многих, кто уезжал по принципу «хорошо там, где нас нет», а потом по той же причине возвращался, Эдуард Антонович никогда не полагался на авось. На заработанный уже миллион он мог бы спокойно и безбедно прожить здесь до конца жизни. Отдыхать, расслабляться, лениво поигрывать на бирже, может, немного увеличить капитал, если повезет, но как-то скучновато это все выглядело. Да и не устал он еще, не созрел для пенсии. Если здесь работать, его потолок — и он это прекрасно понимал — офис в небоскребе и либо средней руки собственное дело, либо, что гораздо более вероятно, место какого-нибудь почетного консультанта по России, пусть даже в крупном концерне.

Потолок не впечатлял. Не дадут ему здесь развернуться.

То ли дело в России! Какие бы заоблачные перспективы ни рисовал себе Эдуард Антонович, по большому счету, все они… реальны. Да, там, на любимой родине, невозможно распланировать жизнь на двадцать — тридцать лет вперед. Но зато каждый раз за каждым камнем преткновения обязательно есть как минимум три дороги…

Конечной остановкой в путешествии был Милан. Там в пригороде, в старинном замке времен инквизиции, проживал глава концерна «Фиат» синьор Винченцо Кандолини. С ним и собирался вести переговоры Эдуард Антонович. Конечно, чтобы добиться доступа к телу, пришлось потрудиться, но Эдуард Антонович всегда добивался того, чего хотел, или почти всегда. Так или иначе, приглашение на бизнес-ланч он получил. Правда, не в замке, а в обыкновенном миланском ресторане, но это не имело значения.

Шапочно они с Кандолини были уже знакомы. Пару месяцев назад, зная, что Кандолини будет присутствовать на ежегодном автосалоне в Женеве, Эдуард Антонович посетил Швейцарию, умудрился попасть в число двухсот приглашенных на банкет по случаю открытия выставки и нашел способ быть представленным итальянцу. Они даже обменялись парой фраз. Естественно, Кандолини о нем тут же забыл. Но не напрочь. На что Эдуард Антонович, собственно, и рассчитывал.

Может, кому-то со стороны это и покажется странным. Миллионер пускается на такие ухищрения. Как жалкий коммивояжер, пытающийся втюхать пылесос королевскому семейству в обход дворцовых поставщиков. Но если рассуждать здраво, то так оно и есть. Это в России «миллионер» звучит гордо. А состояние Кандолини измеряется миллиардами, и на таких доморощенных «денежных мешков», как Эдуард Антонович, ему даже внимание обращать как бы не с руки.

Но денег много не бывает, всякий миллиард, как известно, складывается из маленьких таких миллиончиков. И сделка, которую собирался обсудить с Кандолини Эдуард Антонович, была взаимовыгодна.

За салатом из всяческих морепродуктов поболтали ни о чем. Кандолини шутя поинтересовался, когда в России ожидают очередной путч? Эдуард Антонович также шутя ответил, что, поскольку их было всего два, невозможно построить прогноз, вот случится третий, тогда будет ясна система.

— Вам ведь не в новинку иметь дело с русскими? — плавно переходя к главному, справился Эдуард Антонович, когда подали кофе.

— Это правда. — Итальянец смешно пил, не прихлебывая, а смахивая верхней губой в рот по капельке с края чашки и наслаждаясь каждым граммом.

— Ну и как вам русские?

— У нас в Италии бытует мнение, что русские бедные, не очень любят работу, зато любят выпить и мастера петь беззаботные песни, — улыбнулся Кандолини.

— Примерно то же русские думают об итальянцах.

— Я не удивлен. — Итальянец не торопился и не торопил. — Между русскими и итальянцами большое сходство национальных характеров. Потому нам с вами легче ладить, чем с остальными народами. Кажется, Герцен сказал, что и в России, и в Италии не стыдно быть бедным.

— Не знаю, давно им не был, но, по-моему, действительно не стыдно. Это, скорее, предмет для гордости, а заодно повод для ненависти к кровопийцам олигархам. А у вас на «Фиате», я слышал, недавно опять бастовали…

— Это обычное явление. У нас, если вы заметили, теперь редко встретишь на улицах крикливых женщин или голопузых безработных, но это еще не значит, что все у всех хорошо. А даже если хорошо, хочется ведь еще лучше, так? А кроме того, темперамент…

— Да, это нетрудно заметить: бастуют итальянцы, французы, испанцы. Скандинавы не бастуют.

— Зато они впереди планеты всей по количеству самоубийств. Но вы, по-моему, удаляетесь от темы.

— Да, давайте перейдем к делу. Я изучил открытые финансовые документы вашего концерна, из-за забастовок и их последствий вы теряете десятки миллионов, естественно, не лир, а долларов в год.

— Вы знаете, как избежать забастовок?

— Нет. Но я предлагаю вам избавиться от большой головной боли. Я готов закупать всю продукцию, выпущенную в течение, скажем, трех-четырех дней после каждой забастовки, и плюс все машины, сходящие с конвейера по пятницам.

— По пятницам? — переспросил Кандолини.

— Именно. Мы ведь умные люди. Если вы согласитесь снизить цену на эти партии, скажем, вдвое, все останутся в выгоде.

Кандолини обдумывал предложение или делал вид, что обдумывает. Хотя что там обдумывать, он мужик с головой, наверняка сразу понял, что заработает приличные деньги.

Разумеется, как и в любом деле, Эдуард Антонович не с бухты-барахты завел этот разговор. Прежде чем прийти к итальянцу, он имел ряд приватных бесед с крупнейшими дилерами «Фиата». Несколько дней после забастовок до половины машин сходили с конвейера бракованными. Как правило, брак был незначительным: гайки недокрутили, плохо покрасили, пару проводков забыли подсоединить. Рабочие после митингов и сопровождающих митинги попоек пребывали в несколько возбужденном состоянии и не были в состоянии исполнять свои обязанности с обычной тщательностью. То же происходило и по пятницам, поскольку по четвергам на «Фиате» выдавали зарплату. До сих пор бракованные машины возвращали обратно на конвейер. Западный покупатель крайне привередлив, и для него недокрученный болт — повод чуть ли не для заявления в суд: дескать, колесо могло отвалиться посреди дороги. А незапланированная доводка машин — это, естественно, выброшенные на ветер деньги. Эдуард Антонович подсчитал, что потери составляют пятьдесят — шестьдесят миллионов долларов в год. При этом российский автолюбитель ездит неизвестно на чем, хотя что такое для него этот пресловутый недокрученный болт? Да в русской машине, даже новой, надо весь двигатель перебрать, самому кузов антикоррозийкой обработать, все шланги-провода пересмотреть, чтобы без опаски за собственное здоровье выехать на дорогу. То есть, если ему, россиянину, этот самый малость недоделанный «фиат» продать чуть дешевле европейской цены, он только спасибо скажет и гайки докрутит сам.

В общем, чистая прибыль концерна (или лично Кандолини, это уж пусть он сам решает) составит примерно миллионов двадцать пять — тридцать в год. Эдуард Антонович заработает немногим меньше.

— Я согласен снизить цену на сорок процентов и только при условии долгосрочного договора, — наконец выдал итальянец свой вердикт.

— Двухлетний контракт для начала вас устроит? — Эдуард Антонович не мог сдержать улыбку, он думал, Кандолини собьет до тридцати процентов.

— Бумаги можно будет оформить завтра, а первую партию машин отгрузят через две недели. Но… у меня есть условие.

Эдуард Антонович понял, что рано расслабился. С этим старым волком нужно было ухо держать востро.

— Возможно, вы слышал, что мне принадлежит футбольная команда. Вы любите футбол? В прежние времена русские здорово умели гонять мяч…

— Я предпочитаю менее коллективные виды спорта.

— Условие состоит в следующем, — отчеканил Кандолини. — В России сейчас появился молодой футболист, у которого великое будущее. Тренер моей «Бонавентуры» хочет, чтобы мальчишка играл за нас.

Эдуард Антонович посмотрел в глаза своему собеседнику, чтобы еще раз убедиться, что это не шутка и не розыгрыш. Да… Какой уж там розыгрыш: в глазах итальянца был весь лед Антарктиды.

…Через четверть часа Кандолини откланялся, а Эдуард Антонович заказал себе еще кофе и коньяк. В Италии придется задержаться, — может быть, даже на пару недель, поглядеть, как покатят к границе первые фуры.
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Аватара пользователя
Papa
Moderator
Moderator
Сообщения: 4641
Зарегистрирован: Ср сен 01, 2004 00:46
Откуда: Nazareth

Сообщение Papa » Вт дек 18, 2012 21:07

Глава двенадцатая

Месяц спустя


Антон Комаров ехал в спортивном двухместном «БМВ» по горному серпантину. Он получил приглашение на ужин к Винченцо Кандолини, до виллы которого нужно было преодолеть еще полчаса пути. Дорога окаймляла пирамидальную скалу, у подножия которой лениво плескались воды Генуэзского залива. Какие-то карликовые изумрудные деревья облепили дорогу слева, справа — столбики ограждения, которые были не выше этих деревьев. Из радиоприемника лилась оперная ария, воздух был прозрачен и свеж, настроение — превосходное.

Неужели это все происходит с ним на самом деле?!

После утренней тренировки прошло два часа, и хотя Антон специально плотно пообедал, чтобы не вести себя в гостях слишком неприлично, он уже чувствовал, как начинает подсасывать под ложечкой.

Антон, чуть повернув голову, подставил ее прохладному горному солнцу. Он молод, здоров, талантлив, что еще нужно в жизни? Наверно, он счастлив.

Он сделал радио погромче. Дела с изучением итальянского, как и все у него в этой гостеприимной стране, продвигались удивительно быстро. И он перевел примерно следующее:

«Знаменитый в недавнем прошлом нападающий Давид Рошфор получил предложение от руководства московского клуба „Буревестник“ возглавить его в качестве тренера. Обладатель „Золотого мяча“ и „Золотой бутсы“ еще не принял окончательного решения, но, скорей всего, оно будет положительным…»

Надо же, какие причудливые повороты случаются в жизни! — подумал Антон. Рошфор пришел в «Буревестник» фактически на мое место и скоро займет там место Рябова, а я теперь попал к его, Рошфора, бывшему тренеру.

Кажется, и на родине страсти улеглись. Несколько дней назад Комарову звонил один из тренеров сборной России, пригласил на ближайшую товарищескую игру. Тренер деликатно выразил надежду, что все скандальные истории со временем забудутся, а останутся голы и выигранные матчи. Это вселяло дополнительную уверенность. Хотя в чем, в чем, а в уверенности в своих силах Антон никогда не испытывал дефицита. Он вспомнил партнеров по «Буревестнику», вспомнил мнительного Петьку Овсянникова и чуть снисходительно улыбнулся.

Вообще в Италии у него все складывается как нельзя лучше. Кажется, никто и не предполагал, что нападающий в такой мере проявит себя. Как бы само собой подразумевалось, что на раскачку у русского форварда уйдет какое-то время. А он не привык откладывать дело в долгий ящик. У него большие футбольные планы.

И вот уже в адрес Комарова итальянцы комплиментов не жалели: Спортивные газеты пестрели броскими заголовками: «Бьющая ключом активность и великолепные голы», «Молодой русский окончательно покорил болельщиков „Бонавентуры“, „Каждое его появление на поле подтверждает, что парень талантлив как бог!“.

И так далее в том же духе. Впрочем, тренер Фикшич старается, как может, притушить эти страсти, уверяет, что для таких панегириков еще не настало время. Но видно, что Себастьян и сам вне себя от восторга.

Даже синьор Кандолини, у которого, как говорят, никогда не было любимчиков, не упускает случая персонифицировать свой интерес к футболистам «Бонавентуры»: он предоставлял в распоряжение Антона собственную яхту и самолет, а теперь вот удостоил высочайшей аудиенции. По слухам, эта его вилла в горах — нечто особенное…

Увидеть чудо-виллу Антон не успел. Из-за поворота вылетел грузовик, у Антона дрогнула рука, и двухместной открытый «БМВ», машина, о которой он всегда мечтал, полетела с обрыва. Промелькнули лица Вячеслава, Люси, Вероники… потом все погасло.

Когда спустя пару часов обеспокоенный синьор Кандолини послал людей на поиски, Комаров был найден без сознания, с открытыми переломами обеих ног.


Эпилог

У природы навалом плохой погоды, особенно в большом индустриальном городе, особенно на излете зимы, особенно когда гололед и бурая снежная каша под ногами мучает всех — и пешеходов, и тех, кто за рулем. И тем наверху, которые всем заправляют, совершенно плевать, что по календарю весна уже должна быть в разгаре. Одно только может радовать в это время сердце настоящего мужчины — начало весны неизбежно знаменует собой и начало очередного футбольного чемпионата. Кстати, как утверждают знатоки спорта, в день, когда лет семьдесят назад в Москву впервые приехала иностранная футбольная команда и весь город сошел с ума и понесся в «Лужники», случился тот самый уникальный в истории автомобильного транспорта случай, когда пешеходы задавили машину.

Спустя пару недель после описываемых выше событий, когда агентство «Глория» в очередной раз проживало последние деньги в ожидании стоящей работы или хотя бы хорошо оплачиваемой халтуры, когда бесконечная череда потеплений и похолоданий вконец доконала Филины «Жигули», он поехал на работу на общественном транспорте. Немного отвыкшего Филю граждане потолкали от души, сперва в автобусе, потом и в метро.

В автобусе, впрочем, ему даже понравилось. В какой-то момент освободилось место и удалось сесть. Рядом ехала студенческая, по преимуществу девчоночья, стайка. Придерживались они кто где и чирикали в свое удовольствие. Перед очередным перекрестком автобус резко затормозил, и ближайшая к Филе барышня, по инерции обогнув стойку, за которую цеплялась, спикировала прямо ему на колени. Покраснела и соскочила. «Водитель! — немедленно закричал Филя. — Повторите!» У метро он разжился ее телефончиком, но оказалось, что, увы, дальше им в разные стороны.

А вот уже в метро Филя взмок и проклял все на свете. Надо было с самого начала брать такси прямо от дома; на здоровье и настроении экономить нельзя. Чтобы отвлечься от этого подзабытого уже кошмара — метро в час пик, — Филя философствовал.

Ничего, нужно слиться со средой и ощутить себя ее частью. Тогда, кстати, на многое откроются глаза. Человек может постигать общность природы и мира во всех их проявлениях. Знакомый сыщик рассказывал Филе, что, путешествуя по Африке, видел, как следопыт-бедуин по нескольким птичкам определял, что через двадцать километров на северо-запад едет автобус. Вот так-то…

Ступив наконец на эскалатор, поднимающий его к выходу со станции «Охотный ряд», Филя, уже отдышавшийся и вовсе не ожидавший никаких нападений, получил вдруг еще один ощутимый тычок в спину.

Филя повернулся и узнал президента фанклуба «Буревестника», в миру стоматолога и обладателя охотничьей таксы.

— Ах ты гад! — завопил Гарринча. — Ты зачем фотографии спер?!

Филя, недолго думая, понесся вверх по эскалатору.

— Держи его, — вопил сзади Гарринча, — лови Офсайда!


THE END
У вас нет необходимых прав для просмотра вложений в этом сообщении.
IT'S A FUCKING DISGRACE !

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 22 гостя